Неточные совпадения
И вот она, эта живая женщина, перед ним! В глазах его совершилось пробуждение Веры, его
статуи, от девического сна. Лед и огонь холодили и жгли его
грудь, он надрывался от мук и — все не мог оторвать глаз от этого неотступного образа красоты, сияющего гордостью, смотрящего с любовью
на весь мир и с дружеской улыбкой протягивающего руку и ему…
И вдруг из-за скал мелькнул яркий свет, задрожали листы
на деревьях, тихо зажурчали струи вод. Кто-то встрепенулся в ветвях, кто-то пробежал по лесу; кто-то вздохнул в воздухе — и воздух заструился, и луч озолотил бледный лоб
статуи; веки медленно открылись, и искра пробежала по
груди, дрогнуло холодное тело, бледные щеки зардели, лучи упали
на плечи.
Белый пеньюар Антониды Ивановны у самой шеи расстегнулся
на одну пуговицу, и среди рюша и прошивок вырезывался легкими ямочками конец шеи, где она срасталась с
грудью; только
на античных
статуях бывает такая лепка бюста.
Статую эту, долженствовавшую представить молящегося ангела, он выписал из Москвы; но отрекомендованный ему комиссионер, сообразив, что в провинции знатоки скульптуры встречаются редко, вместо ангела прислал ему богиню Флору, много лет украшавшую один из заброшенных подмосковных садов екатерининского времени — благо эта
статуя, весьма, впрочем, изящная, во вкусе рококо, с пухлыми ручками, взбитыми пуклями, гирляндой роз
на обнаженной
груди и изогнутым станом, досталась ему, комиссионеру, даром.
Маленькая
статуя мадонны [Мадонна — с древних времен слово мадонна в Италии обозначало живописное или скульптурное изображение молодой матери с младенцем.] с почти детским лицом и красным сердцем
на груди, пронзенным мечами, печально выглядывала из его ветвей.
Многоглаголиво, с видимым удовольствием сообщил ему Панталеоне все подробности поединка и, уж конечно, не преминул снова упомянуть о монументе из бронзы, о
статуе командора! Он даже встал с своего места и, растопырив ноги, для удержания равновесия, скрестив
на груди руки и презрительно скосясь через плечо — воочию представлял командора-Санина! Эмиль слушал с благоговением, изредка прерывая рассказ восклицанием или быстро приподнимаясь и столь же быстро целуя своего героического друга.
Но вскоре раздается громкий голос, говорящий, подобно Юлию Цезарю: «Чего боишься? ты меня везешь!» Этот Цезарь — бесконечный дух, живущий в
груди человека; в ту минуту, как отчаяние готово вступить в права свои, он встрепенулся; дух найдется в этом мире: это его родина, та, к которой он стремился и звуками, и
статуями, и песнопениями, по которой страдал, это Jenseits [потусторонний мир (нем.).], к которому он рвался из тесной
груди; еще шаг — и мир начинает возвращаться, но он не чужой уже: наука дает
на него инвеституру.
Костырева с вытянутыми судорожно руками, опустив головку и только по временам поднимая, как бы для вздоха,
грудь, скорее похожа была
на статую, чем
на живую женщину.
В углу, прижавшись к
статуе, изображающей безрукого, безносого, с большим угловатым отверстием
на груди Аполлона, стояла жена горячего Франческо Бутронца, немочка Каролина, и с ужасом смотрела
на лампу.
Кошэ. Кошэ —
статуя, поставленная роком невежеству. Прочь рутина! Кошэ последовал за Теодором. Я почувствовал, что в
груди у меня осталась одна только любовь. Я пал лицом
на землю и заплакал от восторга. Слезы восторга — результат божественной реакции, производимой в недрах любящего сердца. Лошади весело заржали. Как тягостно быть не человеком! Я освободил их от животной, страдальческой жизни. Я убил их. Смерть есть и оковы и освобождение от оков.
Красивым его лицо нельзя было назвать, но я редко видал более характерную голову с такой своеобразной, живой физиономией, с острыми и блестящими глазами, с очертаниями насмешливого рта, с этим лбом и седеющей шевелюрой. Скульптор Забелло сумел схватить посадку головы и всю фигуру со сложенными
на груди руками в
статуе, находящейся
на кладбище в Ницце, только, как это вышло и
на памятнике Пушкина в Москве, Герцен кажется выше ростом. Он был немного ниже среднего роста, не тучной, но плотной фигуры.
Восковая свеча, стоявшая
на маленьком высоком шкапчике у изголовья кровати, освещала лицо аракчеевской экономки, и это лицо, с хитрыми прекрасными глазами, казалось вылитым из светлой бронзы, и если бы не яркий румянец
на смуглых щеках, да не равномерно колыхавшаяся высокая
грудь лежавшей, ее можно было принять за прекрасно исполненную
статую.