Этот кусок льду, облегший былое я, частицу бога, поглотивший то, чему на земле даны были имена чести, благородства, любви к ближним; подле него зияющая могила, во льду ж для него иссеченная; над этим чудным гробом, который служил вместе и саваном, маленькое белое существо, полное духовности и жизни, называемое европейцем и сверх того русским и Зудою; тут же на замерзлой реке черный невольник, сын жарких и свободных степей Африки, может быть, царь в душе своей; волшебный свет луны, говорящей о другой подсолнечной, такой же бедной и все-таки драгоценной для тамошних жителей, как нам наша подсолнечная; тишина полуночи, и вдруг далеко, очень далеко, благовест, как будто голос неба, сходящий по
лучу месяца, — если это не высокий момент для поэта и философа, так я не понимаю, что такое поэзия и философия.
Неточные совпадения
Месяц светил в окно, и
луч его играл по земляному полу хаты.
Месяц подымался, стали озаряться потемки; и все наконец озарилось — и озеро и избы; побледнели огни; стал виден дым из труб, осеребренный
лучами.
Варвара указала глазами на крышу флигеля; там, над покрасневшей в
лучах заката трубою, едва заметно курчавились какие-то серебряные струйки. Самгин сердился на себя за то, что не умеет отвлечь внимание в сторону от этой дурацкой трубы. И — не следовало спрашивать о матери. Он вообще был недоволен собою, не узнавал себя и даже как бы не верил себе. Мог ли он несколько
месяцев тому назад представить, что для него окажется возможным и приятным такое чувство к Варваре, которое он испытывает сейчас?
Но лето, лето особенно упоительно в том краю. Там надо искать свежего, сухого воздуха, напоенного — не лимоном и не лавром, а просто запахом полыни, сосны и черемухи; там искать ясных дней, слегка жгучих, но не палящих
лучей солнца и почти в течение трех
месяцев безоблачного неба.
В самом деле, каково простоять
месяц на одном месте, под отвесными
лучами солнца, в тысячах миль от берега, томиться от голода, от жажды?
…Такие слезы текли по моим щекам, когда герой Чичероваккио в Колизее, освещенном последними
лучами заходящего солнца, отдавал восставшему и вооружившемуся народу римскому отрока-сына за несколько
месяцев перед тем, как они оба пали, расстрелянные без суда военными палачами венчанного мальчишки!
Зимняя ночь тянулась долго-долго, и черные окна пустой дачи угрюмо глядели на обледеневший неподвижный сад. Иногда в них как будто вспыхивал голубоватый огонек: то отражалась на стекле упавшая звезда, или остророгий
месяц посылал свой робкий
луч.
Ветер шумит, наметает сугробы.
Месяца нет — хоть бы
луч!
На небо глянешь — какие-то гробы,
Цепи да гири выходят из туч…
Я ли о нем не старалась?
Я ли жалела чего?
Я ему молвить боялась,
Как я любила его!
Воздух был сух, тонок, жгуч, пронзителен, и много хворало народу от жестоких простуд и воспалений; солнце вставало и ложилось с огненными ушами, и
месяц ходил по небу, сопровождаемый крестообразными
лучами; ветер совсем упал, и целые вороха хлеба оставались невеяными, так что и деваться с ними было некуда.
На горе республике, кипучий мозг Александра Семеновича не потух, в Москве Рокк столкнулся с изобретением Персикова, и в номерах на Тверской «Красный Париж» родилась у Александра Семеновича идея, как при помощи
луча Персикова возродить в течение
месяца кур в республике.
Сколько прелестей было измято его могильными руками! сколько ненависти родилось от его поцелуев!.. встал
месяц; скользя вдоль стены, его
луч пробрался в тесную комнату, и крестообразные рамы окна отделились на бледном полу… и этот
луч упал на лицо Ольги — но ничего не прибавил к ее бледности, и красное пятно не могло утонуть в его сияньи… в это время на стенных часах в приемной пробило одиннадцать.
Однажды, погружась в мечтанье,
Сидел он позднею порой;
На темном своде без сиянья
Бесцветный
месяц молодой
Стоял, и
луч дрожащий, бледный
Лежал на зелени холмов,
И тени шаткие дерев
Как призраки на крыше бедной
Черкесской сакли прилегли.
В ней огонек уже зажгли,
Краснея он в лампаде медной
Чуть освещал большой забор…
Всё спит: холмы, река и бор.
На луговой стороне Волги, там, где впадает в нее прозрачная река Свияга и где, как известно по истории Натальи, боярской дочери, жил и умер изгнанником невинным боярин Любославский, — там, в маленькой деревеньке родился прадед, дед, отец Леонов; там родился и сам Леон, в то время, когда природа, подобно любезной кокетке, сидящей за туалетом, убиралась, наряжалась в лучшее свое весеннее платье; белилась, румянилась… весенними цветами; смотрелась с улыбкою в зеркало… вод прозрачных и завивала себе кудри… на вершинах древесных — то есть в мае
месяце, и в самую ту минуту, как первый
луч земного света коснулся до его глазной перепонки, в ореховых кусточках запели вдруг соловей и малиновка, а в березовой роще закричали вдруг филин и кукушка: хорошее и худое предзнаменование! по которому осьми-десятилетняя повивальная бабка, принявшая Леона на руки, с веселою усмешкою и с печальным вздохом предсказала ему счастье и несчастье в жизни, вёдро и ненастье, богатство и нищету, друзей и неприятелей, успех в любви и рога при случае.
Я вгляделся в ровный каменный берег, уходивший стеной вдаль и искрившийся под
лучами полного
месяца.
Сижу — дрожу — передо мной была поляна,
И
месяц ударял в нее
лучами...
Вдова давно уже спала. Слышно было, как она ровно, громко и свободно дышала открытым ртом. Было темно; только кривые подоконники слабо серебрились от
лучей молодого
месяца. Цирельман лежал под старым, замасленным пуховым бебехом, рядом со своей женой, и пугливо прислушивался к ночному безмолвию. Этля спала или притворялась спящей; она лежала, повернувшись к мужу спиной, беззвучно и неподвижно, как мертвая.
И это уже на долгие
месяцы!.. Старик рассказал мне, что летом солнце ходит у них над вершинами, к осени оно опускается все ниже и скрывается за широким хребтом, бессильное уже подняться над его обрезом. Но затем точка восхода передвигается к югу, и тогда на несколько дней оно опять показывается по утрам в расселине между двумя горами. Сначала оно переходит от вершины к вершине, потом все ниже, наконец лишь на несколько мгновений золотые
лучи сверкают на самом дне впадины. Это и было сегодня.
Давно стою, волнуясь, на часах,
И смотрит ярко
месяц с тверди синей,
Спит монастырский двор в его
лучах,
С церковных крыш блестит колючий иней.
Удастся ли ей вырваться-то? Ах!
И олуха такого быть рабыней!
На колокольне ровно восемь бьет;
Вот заскрипел слегка снежок… Идет!
Рассвет застал меня в состоянии бодрствования.
Месяц был на исходе. Все мелкие звезды, точно опасаясь, что солнечные
лучи могут их застать на небе, торопливо гасли. На землю падала холодная роса, смочив, как дождем, пожелтевшую траву, опавшую листву, камни и плавник на берегу моря.
Через минуту нежный, звучный, красивый детский голосок полился мелодичной волной над водами сонного пруда.
Месяц снова выглянул из-за облака и залил целым потоком
лучей маленькую стройную фигурку, стоявшую посреди лодки, делая Леночку при этом освещении похожей на какое-то фантастическое существо.
Голубые
лучи полночного
месяца исчезли, исчезла и темная ночь, и мигающие фонари на улицах.
Месяц, как говорят, заставляющий духов плясать на
лучах своих, прямо глядел мне в лицо своим волшебным ликом.
Месяц ярко глядел в окно и освещал все комнаты. Его
лучи проникали и за драпировку, где стояла постель молодой девущки.
Только неизменные с веками солнышко и
месяц попеременно, да звезды рассыпные приходят и поныне голубить своими
лучами могилку его, как и прочих братьев, почиющих на общей усыпальне; только ветры непогодные прилетают на нее с своими заунывными песнями и гулят покойников в их смертной колыбели.
Светлым
лучом среди этого рокового, беспросветного мрака являлись те
месяцы надежды на новое материнство, увы, надежды, похороненной под деревянным крестом в отдаленной аллее сада, в той самой аллее, где она еще ребенком любила шутя прятаться от старушки-няни.
Стояли первые числа декабря
месяца. Яркое солнце освещало запущенный снегом сад виллы и обыкновенными и отраженными
лучами врывалось в окно обширной спальни графини, в которой только в этот день подняты были шторы.
Яркие звезды одна за другой загораются в небе, полный
месяц выкатится из-за леса, серебристым
лучом обольет он широкие луга и сонную речку, белоснежные песчаные берега и темные, нависшие в воду ракиты, а Гриша, ни голода, ни ночного холода не чуя, стоит босой на покрытой росой луговине и поет-распевает про прекрасную мать-пустыню…