Неточные совпадения
—
Из Брянска попал в Тулу. Там есть серьезные ребята. А ну-ко, думаю, зайду к Толстому? Зашел. Поспорили о евангельских мечах. Толстой сражался тем тупым мечом, который Христос приказал сунуть в
ножны. А я — тем, о котором было сказано: «не мир, но меч», но против этого меча Толстой оказался неуязвим, как воздух. По отношению к логике он весьма своенравен. Ну, не понравились мы друг другу.
Все это было не страшно, но, когда крик и свист примолкли, стало страшней. Кто-то заговорил певуче, как бы читая псалтырь над покойником, и этот голос, укрощая шум, создал тишину, от которой и стало страшно. Десятки глаз разглядывали полицейского, сидевшего на лошади, как существо необыкновенное, невиданное. Молодой парень, без шапки, черноволосый, сорвал шашку с городового, вытащил клинок
из ножен и, деловито переломив его на колене, бросил под ноги лошади.
Он был сильно пьян, покачивался, руки его действовали неверно, ветка не отрывалась, — тогда он стал вытаскивать саблю
из ножен. Самгин встал со стула, сообразив, что, если воин начнет пилить или рубить лавр… Самгин поспешно шагнул прочь, остановился у окна.
Поручик Петров сел на кушетку, взял саблю, вынул до половины клинок
из ножен и вложил его, сталь смачно чмокнула, он повторил и, получив еще более звучный чмок, отшвырнул саблю, сказав...
Ножны у ней сделаны, кажется,
из кожи акулы и все зашиты в шелк, чтоб предостеречь от ржавчины.
Наконец председатель кончил свою речь и, грациозным движением головы подняв вопросный лист, передал его подошедшему к нему старшине. Присяжные встали, радуясь тому, что можно уйти, и, не зная, что делать с своими руками, точно стыдясь чего-то, один за другим пошли в совещательную комнату. Только что затворилась за ними дверь, жандарм подошел к этой двери и, выхватив саблю
из ножен и положив ее на плечо, стал у двери. Судьи поднялись и ушли. Подсудимых тоже вывели.
Весь надзор теперь сводится к тому, что рядовой сидит в камере, смотрит за тем, «чтобы не шумели», и жалуется начальству; на работах он, вооруженный револьвером,
из которого, к счастью, не умеет стрелять, и шашкою, которую трудно вытянуть
из заржавленных
ножен, стоит, смотрит безучастно на работы, курит и скучает.
Толпа враждебно загудела, закачалась, надвигаясь на станового, он заметил это, отскочил и выхватил шашку
из ножен.
Вдруг он, быстро и неожиданно ловко изогнувшись телом влево, выхватил
из ножен шашку.
Ромашов вытащил шашку
из ножен и сконфуженно поправил рукой очки. Он был среднего роста, худощав, и хотя довольно силен для своего сложения, но от большой застенчивости неловок. Фехтовать на эспадронах он не умел даже в училище, а за полтора года службы и совсем забыл это искусство. Занеся высоко над головой оружие, он в то же время инстинктивно выставил вперед левую руку.
Ему нужно было отвести на чем-нибудь свою варварскую душу, в которой в обычное время тайно дремала старинная родовая кровожадность. Он, с глазами, налившимися кровью, оглянулся кругом и, вдруг выхватив
из ножен шашку, с бешенством ударил по дубовому кусту. Ветки и молодые листья полетели на скатерть, осыпав, как дождем, всех сидящих.
В училище меня учили, как командовать солдатом, но совсем не показали, как с ним разговаривать. Ну, я понимаю — атака. Враг впереди и близко. «Ребята, вся Россия на нас смотрит, победим или умрем». Выхватываю шашку
из ножен, потрясаю ею в воздухе. «За мной, богатыри. Урррраааа…»
И, вырвав
из ножен саблю Малюты, он замахнулся разрубить ему череп.
— На, — сказал князь, вынимая
из ножен тяжелую саблю, — на, заговаривай!
Другой, крещенный святым духом честных и мудрых книг, наблюдая победную силу буднично страшного, чувствовал, как легко эта сила может оторвать ему голову, раздавить сердце грязной ступней, и напряженно оборонялся, сцепив зубы, сжав кулаки, всегда готовый на всякий спор и бой. Этот любил и жалел деятельно и, как надлежало храброму герою французских романов, по третьему слову, выхватывая шпагу
из ножен, становился в боевую позицию.
Юсуф казался спокойным в присутствии Шамиля, но когда его вывели
из кунацкой, он бросился на того, кто вел его, и, выхватив у него
из ножен кинжал, хотел им зарезаться, но его схватили за руки, связали их и отвели опять в яму.
Но едва он завидел пограничный столб, указывавший начало его владений, как тотчас же вынул
из ножен свою саблю, перекрестился и, обращаясь к ямщику, испустил крик, имевший зловещее значение.
Один
из них, Назарка, прежде чем взяться за него, долго не мог вложить шашку и
ножны, попадая не тою стороной.
— А потому знаю, что слышал своими ушами, как этот душегубец сговаривался с такими же ворами тебя ограбить. Нас дожидаются за версту отсюда в овраге… Ага, собака, очнулся! — сказал он незнакомцу, который, опомнясь, старался приподняться на ноги. — Да не уйдешь, голубчик! с вашей братьей расправа короткая, — прибавил он, вынимая
из ножен саблю.
— Ещё какая! — ответил Пашка и с гордостью прибавил: — Я её раз вынимал
из ножен, — чижолая, дьявол!
Войдя в кабинет, я прямо подошел к стене, снял с нее револьвер, осмотрел его — он был заряжен, — и положил на стол. Потом достал
ножны из-за дивана и сел на диван.
— Первое, что я сделал, я снял сапоги и, оставшись в чулках, подошел к стене над диваном, где у меня висели ружья и кинжалы, и взял кривой дамасский кинжал, ни разу не употреблявшийся и страшно острый. Я вынул его
из ножен.
Ножны, я помню, завалились за диван, и помню, что я сказал себе: «надо после найти их, а то пропадут». Потом я снял пальто, которое всё время было на мне, и, мягко ступая в одних чулках, пошел туда.
Глаза Nicolas прежде всего впились в стену, увешанную оружием. Он ринулся вперед и стал один за другим вынимать
из ножен кинжалы и ятаганы.
Они все знали, что встреча с зайцем к добру никогда не бывает. И я тоже струсил и схватился за свой кинжал, но так увлекся заботами об извлечении его
из заржавевших
ножен, что не заметил, как выпустил
из рук вожжи и, с совершенною для себя неожиданностию, очутился под опрокинувшеюся телегою, которую потянувшийся на рубеж за травкою буланый повернул самым правильным образом, так что все четыре колеса очутились вверху, а я с Роськой и со всею нашею провизиею явились под спудом…
Мушкеты у них, конечно, не палили, сабли порой не вынимались
из ножен, но все же мушкетеры, стоя на карауле у чижовок, имели вид очень интересный и придавали самой чижовке значительный исторический колорит.
Но полковник, заметивший бродягу еще на половине своего пути, оказал ему более внимания. Он прибавил шагу, потом, приблизившись, быстро и внезапно остановился, причем
ножны его сабли с размаху ударили по коротким ногам. Откинув назад голову с широким добродушным лицом, он взглянул на бродягу из-под громадного козырька и хлопнул себя рукой по бедру.
Толкаемый со всех сторон, Петр Симонов с трудом, точно потеряв все свои силы, извлек
из ножен меч и слабо, косым ударом опустил его на голову одного
из служителей, — но никакого вреда не причинил.
— А, кортик! Что, он острый? Можно посмотреть? — Она с усилием, закусив губы и щурясь, вытащила лезвие
из ножен и приложилась к нему носом. — О, какой тупой! Этак я вас сейчас убить могу.
— Конечно, въявь, и в старом своем виде: с безвременною сединой в черных кудрях, с беспечнейшим лицом, отмеченным печатью доброты и кротости, с глазами пылкими, но кроткими, в плаще
из бархата, забывшего свой цвет, и с тонкою длинною шпагой в протертых
ножнах. Являлся так, как Спиридонов видел его на балаганной сцене, когда ярмарочная группа давала свои представления.
Сейчас на корме парохода он быстро сбрасывает с себя верхнюю одежду и, оставшись в одном нижнем платье, выдергивает
из ножен небольшой кинжал.
И говоря это, юный солдат выхватил саблю
из ножен и одним осторожным движением ее освободил перетянутые тонкой, впивающейся в тело, бечевкой ноги Милицы, другим таким же быстрым и таким же осторожным движением он освободил ее руки.
Солнце вставало над туманным морем. Офицер сидел на камне, чертил
ножнами шашки по песку и с удивлением приглядывался к одной
из работавших. Она все время смеялась, шутила, подбадривала товарищей. Не подъем и не шутки дивили офицера, — это ему приходилось видеть. Дивило его, что ни следа волнения или надсады не видно было на лице девушки. Лицо сияло рвущеюся
из души, торжествующею радостью, как будто она готовилась к великому празднику, к счастливейшей минуте своей жизни.
— 12 артиллерийской бригады, — ответил арестованный. На испуганном, побледневшем лице рыжели усики и обильные веснушки, пола шинели была в крови. — Ваше высокоблагородие, позвольте вам доложить: это не я, я только мимо шел… Вот, извольте посмотреть! — Он вынул
из ножен и показал свою шашку. — Изволите видеть, крови нету.
От китайских могил скакали прочь два казака, вкладывая на скаку шашки в
ножны. Наши солдаты держали за руки бледного артиллериста, перед ним стоял главный врач. У конической могилы тяжело хрипела худая, черная свинья; из-под левой лопатки текла чернеющая кровь.
— Леший ли ты или человек, волею или неволею, ты проведешь меня к восточной калитке, — закричал Паткуль, вынул шпагу
из ножен и устремился на куст, откуда слышался голос.
Шаги отца Зосимы еще не затихли на чугунном полу узких сеней терема Борецкой, как Болеслав Зверженовский — незнакомец, разговаривавший со сторожем, — вошел в противоположную дверь светлицы Марфы, блеснув из-под своего короткого полукафтанья
ножнами кривой польской сабли.
Он блеснул кинжалом, который вынул
из ножен. На стали не было ни одного пятна, он не употребил его в кровавое дело с простыми смертными, приберегая для высшего назначения.
Вытащил меч
из ножен и давай им отмахиваться, не говоря ни слова, да шпорить коня.
Трудно описать выражение лица Борецкой при этом известии; оно не сделалось печальным, взоры не омрачились, и ни одно слово не вырвалось
из полуоткрытого рта, кроме глухого звука, который тотчас и замер. Молча, широко раскрытыми глазами глядела она на рокового вестника, точно вымаливала от него повторения слова: «месть». Зверженовский с злобной радостью, казалось, проникал своими сверкающими глазами в ее душу и также молча вынул
из ножен саблю и подал ее ей.
И, выхватив
из ножен висевший у пояса длинный нож, со всего размаху вонзил ей его по самую рукоятку в левую сторону груди. Послышался только какой-то хрип, и острие ножа показалось
из спины.
Выстрелы не повторялись; все было тихо. Конечно, Марс не вынимал еще грозного меча
из ножен? не скрылся ли он в засаде, чтобы лучше напасть на важную добычу свою? не хочет ли, вместо железа или огня, употребить силки татарские? Впрочем, пора бы уж чему-нибудь оказаться! — и оказалось. Послышались голоса, но это были голоса приятельские, именно цейгмейстеров и Фрицев. Первый сердился, кричал и даже грозился выколотить душу
из тела бедного возничего; второй оправдывался, просил помилования и звал на помощь.
— Ну, ин будь по-твоему, получай… Что делать!.. Но только знай, отдаю
из дружества да
из любви твоей к нашей молодой хозяюшке, а на угрозы твои мне наплевать. Вот что… — заговорил совершенно другим тоном расхрабрившийся Яков, распоясал кафтан, вынул висевший у него за поясом в кожаных
ножнах нож, распорол им подкладку, вынул грамотку и подал ее Ермаку Тимофеевичу.
Слова его долетают до Вольдемара; он оглядывается на знамена русские, дрожит от исступления; с жадностью выхватывает
из ножен свой палаш и смотрит на него, как бы хочет увериться, что он в его руках.
Вытащил меч
из ножен и давай отмахиваться, не говоря ни слова, да шпорить коня.
Посредине светлицы стоял высокий средних лет мужчина, с открытым, добродушным лицом, в камлотовой однорядке, застегнутой шелковыми шнурками и перехваченной казыблатским [Персидским.] кушаком, за которым заткнут был кинжал. Широкий меч в
ножнах из буйволовой кожи, на кольчатой цепочке, мотался у него сбоку, когда он отряхивал свою мокрую шапку с рысьей опушкой. На ногах его были надеты сапоги с несколько загнутыми кверху носками; на мизинце правой руки висела нагайка.
Они в коротеньких кафтанах
из немецкого сукна; под низенькими шапочками, которые щегольски заломились на один бок, сказываются буйные головушки; ремень, отороченный серебром, стягивает их стан; у боку длинный нож и кинжал в
ножнах, описанных на злате, сзади — ослоп, только что молодцу на подъем.
Посредине светлицы стоял высокий, средних лет, мужчина, с открытым, добродушным лицом, в камлотовой однорядке, застегнутой шелковыми шнурками и перехваченной козылбатским [Персидским.] кушаком, за которым заткнут был кинжал. Широкий меч в
ножнах из буйволовой кожи, на кольчатой цепочке, мотался у него сбоку, когда он отряхивал свою мокрую шапку с рысьей опушкой. На ногах его были надеты сапоги с несколько загнутыми кверху носками; на мизинце правой руки висела нагайка.
Глаза Малюты злобно сверкнули. Он подскочил к княжне, схватил ее в свои объятия и стал покрывать страстными поцелуями. Напрасно она делала усилия, чтобы освободиться, он все крепче и крепче сжимал ее. Вдруг в голове ее мелькнула счастливая мысль, и она, высвободив одну руку, с быстротою молнии выхватила
из ножен висевший на его поясе кинжал.
— Этого мало, — повторил он и бросился к стене, на которой висел кинжал. Он схватил его, вынул
из ножен и, засучив рукав своего сюртука до локтя, как исполнитель des hautes oeuvres перед совершением казни, мощною рукой воткнул оружие в стол. Гибкая сталь задрожала и жалобно заныла.
Кудрявая борода, смуглое лицо, кушак, кованный
из чугунных колец, на котором висели заржавленные
ножны, — ножом же он шаркал по брусу, — лежавшая подле него рогатина — все это показывало в нем если не хозяина сего места, то достойного его жильца, обыкновенно называемого «придорожным удальцом».