Неточные совпадения
Гул и треск проносятся
из одного
конца города
в другой, и над всем этим гвалтом, над всей этой сумятицей, словно крик хищной птицы, царит зловещее: «Не потерплю!»
Княгиня Бетси, не дождавшись
конца последнего акта, уехала
из театра. Только что успела она войти
в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай
в большой гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
— Хорошо, — сказала она и, как только человек вышел, трясущимися пальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных
в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала
из него. Она высвободила письмо и стала читать с
конца. «Я сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла она. Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла письмо всё сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие, какого она не ожидала.
На этом кругу были устроены девять препятствий: река, большой,
в два аршина, глухой барьер пред самою беседкой, канава сухая, канава с водою, косогор, ирландская банкетка, состоящая (одно
из самых трудных препятствий),
из вала, утыканного хворостом, за которым, невидная для лошади, была еще канава, так что лошадь должна была перепрыгнуть оба препятствия или убиться; потом еще две канавы с водою и одна сухая, — и
конец скачки был против беседки.
Урок состоял
в выучиваньи наизусть нескольких стихов
из Евангелия и повторении начала Ветхого Завета. Стихи
из Евангелия Сережа знал порядочно, но
в ту минуту как он говорил их, он загляделся на кость лба отца, которая загибалась так круто у виска, что он запутался и
конец одного стиха на одинаковом слове переставил к началу другого. Для Алексея Александровича было очевидно, что он не понимал того, что говорил, и это раздражило его.
В конце февраля случилось, что новорожденная дочь Анны, названная тоже Анной, заболела. Алексей Александрович был утром
в детской и, распорядившись послать за докторов, поехал
в министерство. Окончив свои дела, он вернулся домой
в четвертом часу. Войдя
в переднюю, он увидал красавца лакея
в галунах и медвежьей пелеринке, державшего белую ротонду
из американской собаки.
И он стал прислушиваться, приглядываться и к
концу зимы высмотрел место очень хорошее и повел на него атаку, сначала
из Москвы, через теток, дядей, приятелей, а потом, когда дело созрело, весной сам поехал
в Петербург.
Скачки были несчастливы, и
из семнадцати человек попадало и разбилось больше половины. К
концу скачек все были
в волнении, которое еще более увеличилось тем, что Государь был недоволен.
«И ужаснее всего то, — думал он, — что теперь именно, когда подходит к
концу мое дело (он думал о проекте, который он проводил теперь), когда мне нужно всё спокойствие и все силы души, теперь на меня сваливается эта бессмысленная тревога. Но что ж делать? Я не
из таких людей, которые переносят беспокойство и тревоги и не имеют силы взглянуть им
в лицо».
— Семерка дана! — закричал он, увидав его наконец
в цепи застрельщиков, которые начинали вытеснять
из лесу неприятеля, и, подойдя ближе, он вынул свой кошелек и бумажник и отдал их счастливцу, несмотря на возражения о неуместности платежа. Исполнив этот неприятный долг, он бросился вперед, увлек за собою солдат и до самого
конца дела прехладнокровно перестреливался с чеченцами.
Но ничуть не бывало! Следовательно, это не та беспокойная потребность любви, которая нас мучит
в первые годы молодости, бросает нас от одной женщины к другой, пока мы найдем такую, которая нас терпеть не может: тут начинается наше постоянство — истинная бесконечная страсть, которую математически можно выразить линией, падающей
из точки
в пространство; секрет этой бесконечности — только
в невозможности достигнуть цели, то есть
конца.
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим
из постоялого двора с овсом
в руке, пешеход
в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван —
в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки
в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без
конца…
Русь! вижу тебя,
из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно
в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими
в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие
в домы,
в шуме и
в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без
конца над нею и
в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся
в серебряные ясные небеса.
А между тем
в других
концах города очутилось у каждого
из членов по красивому дому гражданской архитектуры: видно, грунт земли был там получше.
Так проводили жизнь два обитателя мирного уголка, которые нежданно, как
из окошка, выглянули
в конце нашей поэмы, выглянули для того, чтобы отвечать скромно на обвиненье со стороны некоторых горячих патриотов, до времени покойно занимающихся какой-нибудь философией или приращениями на счет сумм нежно любимого ими отечества, думающих не о том, чтобы не делать дурного, а о том, чтобы только не говорили, что они делают дурное.
Одна
из них нарочно прошла мимо его, чтобы дать ему это заметить, и даже задела блондинку довольно небрежно толстым руло своего платья, а шарфом, который порхал вокруг плеч ее, распорядилась так, что он махнул
концом своим ее по самому лицу;
в то же самое время позади его
из одних дамских уст изнеслось вместе с запахом фиалок довольно колкое и язвительное замечание.
Латынь
из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыни,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли;
Но дней минувших анекдоты,
От Ромула до наших дней,
Хранил он
в памяти своей.
К
концу ужина, когда дворецкий налил мне только четверть бокальчика шампанского
из завернутой
в салфетку бутылки и когда молодой человек настоял на том, чтобы он налил мне полный, и заставил меня его выпить залпом, я почувствовал приятную теплоту по всему телу, особенную приязнь к моему веселому покровителю и чему-то очень расхохотался.
Когда же полковой писарь подал условие и гетьман приложил свою властную руку, он снял с себя чистый булат, дорогую турецкую саблю
из первейшего железа, разломил ее надвое, как трость, и кинул врозь, далеко
в разные стороны оба
конца, сказав...
Жиды беспрестанно посматривали
в одну сторону улицы; наконец
в конце ее из-за одного дрянного дома показалась нога
в жидовском башмаке и замелькали фалды полукафтанья.
Наконец один цвет привлек обезоруженное внимание покупателя; он сел
в кресло к окну, вытянул
из шумного шелка длинный
конец, бросил его на колени и, развалясь, с трубкой
в зубах, стал созерцательно неподвижен.
— Бог простит, — ответил Раскольников, и как только произнес это, мещанин поклонился ему, но уже не земно, а
в пояс, медленно повернулся и вышел
из комнаты. «Все о двух
концах, теперь все о двух
концах», — твердил Раскольников и более чем когда-нибудь бодро вышел
из комнаты.
У них не человечество, развившись историческим, живым путем до
конца, само собою обратится, наконец,
в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя
из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит все человечество и
в один миг сделает его праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути!
Письма Сони казались сперва Дуне и Разумихину как-то сухими и неудовлетворительными; но под
конец оба они нашли, что и писать лучше невозможно, потому что и
из этих писем
в результате получалось все-таки самое полное и точное представление о судьбе их несчастного брата.
Пятый день
из дома, и там меня ищут, и службе
конец, и вицмундир
в распивочной у Египетского моста лежит, взамен чего и получил сие одеяние… и всему
конец!
Из семейственных преданий известно, что он был освобожден от заключения
в конце 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни Пугачева, который узнал его
в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу.
В той комнате незначащая встреча:
Французик
из Бордо, надсаживая грудь,
Собрал вокруг себя род веча
И сказывал, как снаряжался
в путь
В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал — и нашел, что ласкам нет
конца...
Четко отбивая шаг,
из ресторана, точно
из кулисы на сцену, вышел на террасу плотненький, смуглолицый регент соборного хора. Густые усы его были закручены
концами вверх почти до глаз, круглых и черных, как слишком большие пуговицы его щегольского сюртучка. Весь он был гладко отшлифован, палка, ненужная
в его волосатой руке, тоже блестела.
— Я стоял
в публике, они шли мимо меня, — продолжал Самгин, глядя на дымящийся
конец папиросы. Он рассказал, как некоторые
из рабочих присоединялись к публике, и вдруг, с увлечением, стал говорить о ней.
Клим изорвал письмо, разделся и лег, думая, что
в конце концов люди только утомляют. Каждый
из них, бросая
в память тяжелую тень свою, вынуждает думать о нем, оценивать его, искать для него место
в душе. Зачем это нужно, какой смысл
в этом?
В том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового для себя, — обычная разноголосица среди людей, каждый
из которых боится порвать свою веревочку, изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди строят мнения на фактах, но для того, чтоб не считаться с фактами.
В конце концов жизнь творят не бунтовщики, а те, кто
в эпохи смут накопляют силы для жизни мирной. Придя домой, он записал свои мысли, лег спать, а утром Анфимьевна,
в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
Толпа
из бесформенной кучи перестроилась
в клин, острый
конец его уперся
в стену хлебного магазина, и как раз на самом острие завертелся, точно ввертываясь
в дверь, красненький мужичок. Печник обернулся лицом к растянувшейся толпе, бросил на головы ее длинную веревку и закричал, грозя кулаком...
—
В конце концов — все сводится к той или иной системе фраз, но факты не укладываются ни
в одну
из них. И — что можно сказать о себе, кроме: «Я видел то, видел это»?
Клим достал
из кармана очки, надел их и увидал, что дьякону лет за сорок, а лицо у него такое, с какими изображают на иконах святых пустынников. Еще более часто такие лица встречаются у торговцев старыми вещами, ябедников и скряг, а
в конце концов память создает
из множества подобных лиц назойливый образ какого-то как бы бессмертного русского человека.
С трудом отстегнув ремень ноющей рукой, он бросил его
в воду, — Борис поймал
конец ремня, потянул его и легко подвинул Клима по льду ближе к воде, — Клим, взвизгнув, закрыл глаза и выпустил
из руки ремень.
Густо двигались люди с флагами, иконами, портретами царя и царицы
в багетных рамках; изредка проплывала яркая фигурка женщины, одна
из них шла, подняв нераскрытый красный зонтик, на
конце его болтался белый платок.
Тут
в памяти Самгина точно спичка вспыхнула, осветив тихий вечер и
в конце улицы,
в поле заревые, пышные облака; он идет с Иноковым встречу им, и вдруг, точно
из облаков, прекрасно выступил золотистый, тонконогий конь, на коне — белый всадник.
Самгин простился со стариком и ушел, убежденный, что хорошо, до
конца, понял его. На этот раз он вынес
из уютной норы историка нечто беспокойное. Он чувствовал себя человеком, который не может вспомнить необходимое ему слово или впечатление, сродное только что пережитому. Шагая по уснувшей улице, под небом, закрытым одноцветно серой массой облаков, он смотрел
в небо и щелкал пальцами, напряженно соображая: что беспокоит его?
Около полудня
в конце улицы раздался тревожный свисток, и, как бы повинуясь ему, быстро проскользнул сияющий автомобиль,
в нем сидел толстый человек с цилиндром на голове, против него — двое вызолоченных военных, третий — рядом с шофером. Часть охранников изобразила прохожих, часть — зевак, которые интересовались публикой
в окнах домов, а Клим Иванович Самгин, глядя из-за косяка окна, подумал, что толстому господину Пуанкаре следовало бы приехать на год раньше — на юбилей Романовых.
Он сидел, курил, уставая сидеть — шагал
из комнаты
в комнату, подгоняя мысли одну к другой, так провел время до вечерних сумерек и пошел к Елене. На улицах было не холодно и тихо, мягкий снег заглушал звуки, слышен был только шорох, похожий на шепот.
В разные
концы быстро шли разнообразные люди, и казалось, что все они стараются как можно меньше говорить, тише топать.
Вошел Безбедов, весь
в белом — точно санитар,
в сандалиях на босых ногах; он сел
в конце стола, так, чтоб Марина не видела его из-за самовара. Но она все видела.
Бери на ура! — неистово ревел человек
в розовой рубахе;
из свалки выбросило Вараксина, голого по пояс, человек
в розовой рубахе наскочил на него, но Вараксин взмахнул коротенькой веревочкой с узлом или гирей на
конце, и человек упал навзничь.
Она хотела доследить до
конца, как
в его ленивой душе любовь совершит переворот, как окончательно спадет с него гнет, как он не устоит перед близким счастьем, получит благоприятный ответ
из деревни и, сияющий, прибежит, прилетит и положит его к ее ногам, как они оба, вперегонку, бросятся к тетке, и потом…
Не дай Бог, когда Захар воспламенится усердием угодить барину и вздумает все убрать, вычистить, установить, живо, разом привести
в порядок! Бедам и убыткам не бывает
конца: едва ли неприятельский солдат, ворвавшись
в дом, нанесет столько вреда. Начиналась ломка, паденье разных вещей, битье посуды, опрокидыванье стульев; кончалось тем, что надо было его выгнать
из комнаты, или он сам уходил с бранью и с проклятиями.
Пекли исполинский пирог, который сами господа ели еще на другой день; на третий и четвертый день остатки поступали
в девичью; пирог доживал до пятницы, так что один совсем черствый
конец, без всякой начинки, доставался,
в виде особой милости, Антипу, который, перекрестясь, с треском неустрашимо разрушал эту любопытную окаменелость, наслаждаясь более сознанием, что это господский пирог, нежели самым пирогом, как археолог, с наслаждением пьющий дрянное вино
из черепка какой-нибудь тысячелетней посуды.
Она мучилась и задумывалась, как она выйдет
из этого положения, и не видала никакой цели,
конца. Впереди был только страх его разочарования и вечной разлуки. Иногда приходило ей
в голову открыть ему все, чтоб кончить разом и свою и его борьбу, да дух захватывало, лишь только она задумает это. Ей было стыдно, больно.
Тела почти совсем было не видно, только впалые глаза неестественно блестели да нос вдруг резким горбом выходил
из чащи, а
концом опять упирался
в волосы, за которыми не видать было ни щек, ни подбородка, ни губ.
Тушин опять покачал ель, но молчал. Он входил
в положение Марка и понимал, какое чувство горечи или бешенства должно волновать его, и потому не отвечал злым чувством на злобные выходки, сдерживая себя, а только тревожился тем, что Марк,
из гордого упрямства, чтоб не быть принуждену уйти, или по остатку раздраженной страсти, еще сделает попытку написать или видеться и встревожит Веру. Ему хотелось положить совсем
конец этим покушениям.
Повыситься
из статских
в действительные статские, а под
конец, за долговременную и полезную службу и «неусыпные труды», как по службе, так и
в картах, —
в тайные советники, и бросить якорь
в порте,
в какой-нибудь нетленной комиссии или
в комитете, с сохранением окладов, — а там, волнуйся себе человеческий океан, меняйся век, лети
в пучину судьба народов, царств, — все пролетит мимо его, пока апоплексический или другой удар не остановит течение его жизни.
Очень просто и случайно.
В конце прошлого лета, перед осенью, когда поспели яблоки и пришла пора собирать их, Вера сидела однажды вечером
в маленькой беседке
из акаций, устроенной над забором, близ старого дома, и глядела равнодушно
в поле, потом вдаль на Волгу, на горы. Вдруг она заметила, что
в нескольких шагах от нее,
в фруктовом саду, ветви одной яблони нагибаются через забор.