Горячее сердце

Силан, потом Матрена.

Силан. Врозь разошлись. Диковина! А городничий дожидается. Пойти сказать ему, чтоб шел домой! Полно, мол, тебе по ночам-то! Иди, мол, старичок убогонький, домой! Тоже ведь и их дело! Как не пожалеть! Обыватель теперь спит, а он его береги. А кого беречь-то? Кого? Да еще взыскивают. То не усмотрел, другое оплошал. Ишь ты, обывателю покой нужен. А для чего ему покой? Что он трудился, что ли, через силу? Напился, наелся, да и на пуховик, как чурбан али пень какой. Службы он никакой не нес, походов из конца в конец не ломал, смертной чаши не видывал; лежит как боров, да говорит: ты меня от всякой напасти соблюдай! Нет, кто как, а мне нашего старика жаль. Первое дело — старый, уродованный…

Выходит Матрена в шинели и шляпе.

Что за диво! Хозяин вышел! Очень мне это удивительно, потому в эту пору разве его только рычагом или на блоке, а то не подымешь. (Подходит к Матрене). Что тебе! Аль не спится? Ты будь без сумления, я тута.

Матрена (переменив голос). Ступай за ворота! Чего ты здесь не видал!

Силан. Приказываешь за ворота? Были мы и за воротами.

Матрена. Ступай, говорят тебе!

Силан (про себя). Эге! Вот оно что! (Матрене). Иду, иду, хозяин; всю ночь буду у калитки сидеть, — оставайся с успокоем. (Идет к воротам).

Матрена входит к Наркнсу.

Нет, шалишь! Не обманешь. Коротко шагаешь, ноги спутаны. Что у нее в руках-то? Какой-то мешочек; должно, орехов Наркису несет, позабавиться. (Подходит к калитке и отворяет ее).

Входят Аристарх и Параша.