Неточные совпадения
Послала бы
Я в город братца-сокола:
«Мил братец! шелку, гарусу
Купи — семи
цветов,
Да гарнитуру синего!»
Я по углам бы вышила
Москву, царя
с царицею,
Да Киев, да Царьград,
А посередке — солнышко,
И эту занавесочку
В окошке бы повесила,
Авось ты загляделся бы,
Меня бы промигал!..
Воз был увязан. Иван спрыгнул и повел за повод добрую, сытую лошадь. Баба вскинула на воз грабли и бодрым шагом, размахивая руками,
пошла к собравшимся хороводом бабам. Иван, выехав на дорогу, вступил в обоз
с другими возами. Бабы
с граблями на плечах, блестя яркими
цветами и треща звонкими, веселыми голосами,
шли позади возов. Один грубый, дикий бабий голос затянул песню и допел ее до повторенья, и дружно, в раз, подхватили опять
с начала ту же песню полсотни разных, грубых и тонких, здоровых голосов.
Кстати: Вернер намедни сравнил женщин
с заколдованным лесом, о котором рассказывает Тасс в своем «Освобожденном Иерусалиме». «Только приступи, — говорил он, — на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси: долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а
идти прямо, — мало-помалу чудовища исчезают, и открывается пред тобой тихая и светлая поляна, среди которой
цветет зеленый мирт. Зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!»
Она зари не замечает,
Сидит
с поникшею главой
И на письмо не напирает
Своей печати вырезной.
Но, дверь тихонько отпирая,
Уж ей Филипьевна седая
Приносит на подносе чай.
«Пора, дитя мое, вставай:
Да ты, красавица, готова!
О пташка ранняя моя!
Вечор уж как боялась я!
Да,
слава Богу, ты здорова!
Тоски ночной и следу нет,
Лицо твое как маков
цвет...
Шли в гору по тихой улице, мимо одноэтажных, уютных домиков в три, в пять окон
с кисейными занавесками,
с цветами на подоконниках.
В серой,
цвета осеннего неба, шубке, в странной шапочке из меха голубой белки, сунув руки в муфту такого же меха, она была подчеркнуто заметна. Шагала расшатанно,
идти в ногу
с нею было неудобно. Голубой, сверкающий воздух жгуче щекотал ее ноздри, она прятала нос в муфту.
— Разве? — шутливо и громко спросил Спивак, настраивая балалайку. Самгин заметил, что солдаты смотрят на него недружелюбно, как на человека, который мешает. И особенно пристально смотрели двое: коренастый, толстогубый, большеглазый солдат
с подстриженными усами рыжего
цвета, а рядом
с ним прищурился и закусил губу человек в синей блузе
с лицом еврейского типа. Коснувшись пальцем фуражки, Самгин
пошел прочь, его проводил возглас...
Он вскочил из-за стола, точно собираясь
идти куда-то, остановился у окна в
цветах, вытер салфеткой пот
с лица, швырнул ее на пол и, широко размахнув руками, просипел...
Мария Романовна тоже как-то вдруг поседела, отощала и согнулась; голос у нее осел, звучал глухо, разбито и уже не так властно, как раньше. Всегда одетая в черное, ее фигура вызывала уныние; в солнечные дни, когда она
шла по двору или гуляла в саду
с книгой в руках, тень ее казалась тяжелей и гуще, чем тени всех других людей, тень влеклась за нею, как продолжение ее юбки, и обесцвечивала
цветы, травы.
Ко всей деятельности, ко всей жизни Штольца прирастала
с каждым днем еще чужая деятельность и жизнь: обстановив Ольгу
цветами, обложив книгами, нотами и альбомами, Штольц успокоивался, полагая, что надолго наполнил досуги своей приятельницы, и
шел работать или ехал осматривать какие-нибудь копи, какое-нибудь образцовое имение,
шел в круг людей, знакомиться, сталкиваться
с новыми или замечательными лицами; потом возвращался к ней утомленный, сесть около ее рояля и отдохнуть под звуки ее голоса.
Мужики
идут с поля,
с косами на плечах; там воз
с сеном проползет, закрыв всю телегу и лошадь; вверху, из кучи, торчит шапка мужика
с цветами да детская головка; там толпа босоногих баб,
с серпами, голосят…
Вдруг оказалось, что против их дачи есть одна свободная. Обломов нанял ее заочно и живет там. Он
с Ольгой
с утра до вечера; он читает
с ней,
посылает цветы, гуляет по озеру, по горам… он, Обломов.
Она
пошла. Он глядел ей вслед; она неслышными шагами неслась по траве, почти не касаясь ее, только линия плеч и стана,
с каждым шагом ее, делала волнующееся движение; локти плотно прижаты к талии, голова мелькала между
цветов, кустов, наконец, явление мелькнуло еще за решеткою сада и исчезло в дверях старого дома.
У ней был прекрасный нос и грациозный рот,
с хорошеньким подбородком. Особенно профиль был правилен, линия его строга и красива. Волосы рыжеватые, немного потемнее на затылке, но чем
шли выше, тем светлее, и верхняя половина косы, лежавшая на маковке, была золотисто-красноватого
цвета: от этого у ней на голове, на лбу, отчасти и на бровях, тоже немного рыжеватых, как будто постоянно горел луч солнца.
Он вспомнил, что когда она стала будто бы целью всей его жизни, когда он ткал узор счастья
с ней, — он, как змей, убирался в ее
цвета, окружал себя, как в картине, этим же тихим светом; увидев в ней искренность и нежность, из которых создано было ее нравственное существо, он был искренен, улыбался ее улыбкой, любовался
с ней птичкой,
цветком, радовался детски ее новому платью,
шел с ней плакать на могилу матери и подруги, потому что плакала она, сажал
цветы…
Впрочем, если заговоришь вот хоть
с этим американским кэптеном, в синей куртке, который наступает на вас
с сжатыми кулаками,
с стиснутыми зубами и
с зверским взглядом своих глаз,
цвета морской воды, он сейчас разожмет кулаки и начнет говорить, разумеется, о том, откуда
идет, куда, чем торгует, что выгоднее, привозить или вывозить и т. п.
По лестнице величественно поднимались две группы: впереди всех
шла легкими шажками Алла в бальном платье
цвета чайной розы,
с голыми руками и пикантным декольте. За ней Иван Яковлич
с улыбкой счастливого отца семейства вел Агриппину Филипьевну, которая была сегодня необыкновенно величественна. Шествие замыкали Хиония Алексеевна и Виктор Николаич.
— Цветет-то она
цветет, да кабы не отцвела скоро, —
с подавленным вздохом проговорила старуха, — сам знаешь, девичья краса до поры до время, а Надя уж в годах, за двадцать перевалило. Мудрят
с отцом-то, а вот счастья господь и не
посылает… Долго ли до греха — гляди, и завянет в девках. А Сережа-то прост, ох как прост, Данилушка. И в кого уродился, подумаешь… Я так полагаю, што он в мать, в Варвару Павловну
пошел.
— Без сомнения. Оставим это, — отрезала она. — Слушайте: я
с вами туда на похороны
идти теперь не могу. Я
послала им на гробик
цветов. Деньги еще есть у них, кажется. Если надо будет, скажите, что в будущем я никогда их не оставлю… Ну, теперь оставьте меня, оставьте, пожалуйста. Вы уж туда опоздали, к поздней обедне звонят… Оставьте меня, пожалуйста!
В геологическом отношении долина Да-Лазагоу денудационная. Если
идти от истоков к устью, горные породы располагаются в следующем порядке: глинистые сланцы, окрашенные окисью бурого железняка, затем серые граниты и кварцевый порфир. По среднему течению — диабазовый афанит
с неправильным глыбовым распадением и осыпи из туфовидного кварцепорфира. Пороги на реке Сице состоят: верхний из песчаниковистого сланца и нижний — из микропегматита (гранофира)
с метаморфозом желтого и ржавого
цвета.
Я очень помню, как во время коронации он
шел возле бледного Николая,
с насупившимися светло-желтого
цвета взъерошенными бровями, в мундире литовской гвардии
с желтым воротником, сгорбившись и поднимая плечи до ушей.
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько в продолжение ста лет сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых парней
с котомкой за плечами,
с всевозможными сувенирами из волос и сорванных
цветов в котомке, благословляемых на путь слезами матери и сестер… и
пошли в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
В назначенный день я
пошел к Прелину. Робко,
с замирающим сердцем нашел я маленький домик на Сенной площади,
с балконом и клумбами
цветов. Прелин, в светлом летнем костюме и белой соломенной шляпе, возился около цветника. Он встретил меня радушно и просто, задержал немного в саду, показывая
цветы, потом ввел в комнату. Здесь он взял мою книгу, разметил ее, показал, что уже пройдено, разделил пройденное на части, разъяснил более трудные места и указал, как мне догнать товарищей.
По воскресеньям надевал роскошный цветной кунтуш синего или малинового
цвета с «вылетами» (откидные рукава), какой-нибудь светлый жупан, широкие бархатные шаровары и рогатую «конфедератку», перепоясывался роскошным поясом, привешивал кривую саблю и
шел с молитвенником в костел.
Я не
пошел с ними. Мое самолюбие было оскорблено: меня третировали, как мальчика. Кроме того, я был взволнован и задет самой сущностью спора и теперь, расхаживая вокруг клумбы, на которой чуть светились
цветы ранней осени, вспоминал аргументы отца и придумывал новые.
Пониже глаз, по обеим сторонам, находится по белой полоске, и между ними, под горлом,
идет темная полоса; такого же
цвета,
с зеленоватым отливом, и зоб, брюхо белое; ноги длиною три вершка, красно-свинцового
цвета; головка и спина зеленоватые,
с бронзово-золотистым отливом; крылья темно-коричневые, почти черные,
с белым подбоем до половины; концы двух правильных перьев белые; хвост довольно длинный; конец его почти на вершок темно-коричневый, а к репице на вершок белый, прикрытый у самого тела несколькими пушистыми перьями рыжего
цвета; и самец и самка имеют хохолки, состоящие из четырех темно-зеленых перышек.
Журавль весь светло-пепельного сизого
цвета; передняя часть его головы покрыта черными перышками, а задняя, совершенно голая, поросла темно-красными бородавочками и кажется пятном малинового
цвета; от глаз
идут беловатые полоски, исчезающие в темно-серых перьях позади затылка, глаза небольшие, серо-каштановые и светлые, хвост короткий: из него, начиная
с половины спины, торчат вверх пушистые, мягкие, довольно длинные, красиво загибающиеся перья; ноги и три передние пальца покрыты жесткою, как будто истрескавшеюся, черною кожею.
Цвет их пепельно-коричневый;
с обоих краев первые перья белые, а посредине крыльев поперек
идет полоса пальца в три шириною, коричневого
цвета; такого же
цвета и три правильные пера.
Селезень довольно красив: нос небольшой, почти черного
цвета; вся голова, даже на палец пониже затылочной кости, кофейного
цвета; от головы вниз, по верхней стороне шеи,
идет ремень, сначала темный, а потом узорчатый, иссера-сизый, который против крылец соединяется
с таким же
цветом спины.
Вот точное описание
с натуры петушка курахтана, хотя описываемый далеко не так красив, как другие, но зато довольно редок по белизне своей гривы: нос длиною в полвершка, обыкновенного рогового
цвета; глаза небольшие, темные; головка желтовато-серо-пестрая;
с самого затылка начинается уже грива из белых, длинных и довольно твердых в основании перьев, которые лежат по бокам и по всей нижней части шеи до самой хлупи; на верхней же стороне шеи, отступя пальца на два от головы, уже
идут обыкновенные, серенькие коротенькие перья; вся хлупь по светло-желтоватому полю покрыта черными крупными пятнами и крапинами; спина серая
с темно-коричневыми продольными пестринами, крылья сверху темные, а подбой их белый по краям и пепельный под плечными суставами; в коротеньком хвосте перышки разных
цветов: белые
с пятнышками, серые и светло-коричневые; ножки светло-бланжевые.
У ее селезня эта полоска гораздо шире и сизее, даже почти голубоватая,
с ярким лоском; сверх того, по обеим сторонам его головы, вдоль по шее красно-кирпичного
цвета,
идут белые полоски
с небольшим в вершок длиною; пером он светлее утки, и брюшко его белесоватее.
Селезень красив необыкновенно; голова и половина шеи у него точно из зеленого бархата
с золотым отливом; потом
идет кругом шеи белая узенькая лента; начиная от нее грудь или зоб темно-багряный; брюхо серо-беловатое
с какими-то узорными и очень красивыми оттенками; в хвосте нижние перышки белые, короткие и твердые; косички зеленоватые и завиваются колечками; лапки бледно-красноватые, нос желто-зеленого
цвета.
Через минуту подъехала коляска, все вышли и, переступив через перелаз в плетне,
пошли в леваду. Здесь в углу, заросшая травой и бурьяном, лежала широкая, почти вросшая в землю, каменная плита. Зеленые листья репейника
с пламенно-розовыми головками
цветов, широкий лопух, высокий куколь на тонких стеблях выделялись из травы и тихо качались от ветра, и Петру был слышен их смутный шепот над заросшею могилой.
Вот вьючный мул
идет шажком,
В бубенчиках, в
цветах,
За мулом — женщина
с венком,
С корзиною в руках.
Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна остановилась в первой же комнате; дальше она
идти не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно большая зала,
с круглым столом посредине,
с камином, со множеством
цветов на этажерках у окон и
с другою стеклянною дверью в сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и
с недоумением смотря на князя и на мать.
День
шел за днем
с томительным однообразием, особенно зимой, а летом было тяжелее, потому что скитницы изнывали в своем одиночестве, когда все кругом зеленело,
цвело и ликовало.
— Вы подарили эти
цветы? Ваши они, наконец, или общие? Надеюсь, общие, если вы записали их в отчет? Да? Ну, говорите же… Ах, как вы жалки, смешны и… гадки, Белоярцев, — произнесла
с неописуемым презрением Лиза и, встав из-за стола,
пошла к двери.
Сейчас же при входе в загородный кафешантан сияла разноцветными огнями искусственная клумба,
с электрическими лампочками вместо
цветов, и от нее
шла в глубь сада такая же огненная аллея из широких полукруглых арок, сужавшихся к концу.
— Здесь вас ожидают ваши старые знакомые, — говорил Захаревский,
идя вслед за ним. — Вот они!.. — прибавил он, показывая на двух мужчин, выделившихся из толпы и подходящих к Вихрову. Один из них был в черной широкой и нескладной фрачной паре, а другой, напротив, в узеньком коричневого
цвета и со светлыми пуговицами фраке, в серых в обтяжку брюках,
с завитым хохолком и
с нафабренными усиками.
Человек медленно снял меховую куртку, поднял одну ногу, смахнул шапкой снег
с сапога, потом то же сделал
с другой ногой, бросил шапку в угол и, качаясь на длинных ногах,
пошел в комнату. Подошел к стулу, осмотрел его, как бы убеждаясь в прочности, наконец сел и, прикрыв рот рукой, зевнул. Голова у него была правильно круглая и гладко острижена, бритые щеки и длинные усы концами вниз. Внимательно осмотрев комнату большими выпуклыми глазами серого
цвета, он положил ногу на ногу и, качаясь на стуле, спросил...
Тогда я
шел далее. Мне нравилось встречать пробуждение природы; я бывал рад, когда мне удавалось вспугнуть заспавшегося жаворонка или выгнать из борозды трусливого зайца. Капли росы падали
с верхушек трясунки,
с головок луговых
цветов, когда я пробирался полями к загородной роще. Деревья встречали меня шепотом ленивой дремоты. Из окон тюрьмы не глядели еще бледные, угрюмые лица арестантов, и только караул, громко звякая ружьями, обходил вокруг стены, сменяя усталых ночных часовых.
Однажды Николаев был приглашен к командиру полка на винт. Ромашов знал это. Ночью,
идя по улице, он услышал за чьим-то забором, из палисадника, пряный и страстный запах нарциссов. Он перепрыгнул через забор и в темноте нарвал
с грядки, перепачкав руки в сырой земле, целую охапку этих белых, нежных, мокрых
цветов.
Устинья Наумовна. Чай, об нарядах все. (Целуясь
с Липочкой.) Вот и до тебя очередь дошла. Что это ты словно потолстела, изумрудная?..
Пошли, Творец! Чего ж лучше, как не красотой
цвести!
Навстречу Анне Павловне
шел и сам Александр Федорыч, белокурый молодой человек, в
цвете лет, здоровья и сил. Он весело поздоровался
с матерью, но, увидев вдруг чемодан и узлы, смутился, молча отошел к окну и стал чертить пальцем по стеклу. Через минуту он уже опять говорил
с матерью и беспечно, даже
с радостью смотрел на дорожные сборы.
С балкона в комнату пахнуло свежестью. От дома на далекое пространство раскидывался сад из старых лип, густого шиповника, черемухи и кустов сирени. Между деревьями пестрели
цветы, бежали в разные стороны дорожки, далее тихо плескалось в берега озеро, облитое к одной стороне золотыми лучами утреннего солнца и гладкое, как зеркало;
с другой — темно-синее, как небо, которое отражалось в нем, и едва подернутое зыбью. А там нивы
с волнующимися, разноцветными хлебами
шли амфитеатром и примыкали к темному лесу.
Слова швейцара князь вас ждет ободрили Крапчика, и он по лестнице
пошел совершенно смело. Из залы со стенами, сделанными под розовый мрамор, и
с лепным потолком Петр Григорьич направо увидал еще большую комнату, вероятно, гостиную, зеленого
цвета и со множеством семейных портретов, а налево — комнату серую, на которую стоявший в зале ливрейный лакей в штиблетах и указал Крапчику, проговорив...
Великий мастер. Человек скитается, яко тень, яко
цвет сельный отцветает. Сокровиществует и не весть кому соберет, умрет и ничего из
славы сей земли
с собой не понесет. Наг приходит в мир сей и наг уходит. Господь даде, господь и взя.
Мерно
шел конь, подымая косматые ноги в серебряных наколенниках, согнувши толстую шею, и когда Дружина Андреевич остановил его саженях в пяти от своего противника, он стал трясти густою волнистою гривой, достававшею до самой земли, грызть удила и нетерпеливо рыть песок сильным копытом, выказывая при каждом ударе блестящие шипы широкой подковы. Казалось, тяжелый конь был подобран под стать дородного всадника, и даже белый
цвет его гривы согласовался
с седою бородой боярина.
— Да не то что за меня, говорит, я так сделаю, что и ни за кого Акулька ваша теперь не
пойдет, никто не возьмет, и Микита Григорьич теперь не возьмет, потому она теперь бесчестная. Мы еще
с осени
с ней на житье схватились. А я теперь за сто раков […за сто раков. — Рак — в просторечии десять рублей (десятирублевая ассигнация была красного
цвета).] не соглашусь. Вот на пробу давай сейчас сто раков — не соглашусь…
Перешёл улицу наискось, воротился назад и, снова поравнявшись
с домом, вытянулся, стараясь заглянуть внутрь комнат. Мешали
цветы, стоявшие на подоконниках, сквозь них видно было только сутулую спину Рогачева да встрёпанную голову Галатской. Постояв несколько минут, вслушиваясь в озабоченный гул голосов, он вдруг быстро
пошёл домой, решительно говоря себе...