Неточные совпадения
Она услыхала голос возвращавшегося сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто встала. Взгляд ее зажегся знакомым ему огнем, она быстрым движением подняла свои
красивые, покрытые кольцами руки, взяла его
за голову, посмотрела на него долгим взглядом и, приблизив свое лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала его рот и оба
глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но он удержал ее.
Степана Аркадьича не только любили все знавшие его
за его добрый, веселый нрав и несомненную честность, но в нем, в его
красивой, светлой наружности, блестящих
глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянце лица, было что-то физически действовавшее дружелюбно и весело на людей, встречавшихся с ним.
Несмотря на это, на меня часто находили минуты отчаяния: я воображал, что нет счастия на земле для человека с таким широким носом, толстыми губами и маленькими серыми
глазами, как я; я просил бога сделать чудо — превратить меня в красавца, и все, что имел в настоящем, все, что мог иметь в будущем, я все отдал бы
за красивое лицо.
Раз она где-то
за границей встретила молодого
красивого шведа с рыцарским выражением лица, с честными голубыми
глазами под открытым лбом; он произвел на нее сильное впечатление, но это не помешало ей вернуться в Россию.
Красивая борзая собака с голубым ошейником вбежала в гостиную, стуча ногтями по полу, а вслед
за нею вошла девушка лет восемнадцати, черноволосая и смуглая, с несколько круглым, но приятным лицом, с небольшими темными
глазами. Она держала в руках корзину, наполненную цветами.
В конце концов было весьма приятно сидеть
за столом в маленькой, уютной комнате, в теплой, душистой тишине и слушать мягкий, густой голос
красивой женщины. Она была бы еще
красивей, если б лицо ее обладало большей подвижностью, если б темные
глаза ее были мягче. Руки у нее тоже
красивые и очень ловкие пальцы.
Но уже утром он понял, что это не так.
За окном великолепно сияло солнце, празднично гудели колокола, но — все это было скучно, потому что «мальчик» существовал. Это ощущалось совершенно ясно. С поражающей силой, резко освещенная солнцем, на подоконнике сидела Лидия Варавка, а он, стоя на коленях пред нею, целовал ее ноги. Какое строгое лицо было у нее тогда и как удивительно светились ее
глаза! Моментами она умеет быть неотразимо
красивой. Оскорбительно думать, что Диомидов…
И нашел, что неприятен прямой, пристальный взгляд
красивых, но пустовато светлых
глаз Миши, взгляд — как бы спрашивающий о чем-то, хотя и почтительно, однако — требовательно. Все чаще бывало так, что, когда Миша, сидя в углу приемной, переписывал бумаги, Самгину казалось, что светлые прозрачные
глаза следят
за ним.
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже смотрел на Клима, прищуривая темные, неласковые
глаза, — смотрел вызывающе. Его слишком
красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и глядя в ту сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись
за руки; Климу казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга, не видя, не чувствуя никого больше.
— Ой, нет! — живо сказала Любаша. — Куда им! Они такие… мудрые. Но там была свадьба; Лида живет у Премировой, и племянница ее вышла замуж
за торговца церковной утварью. Жуткий такой брак и — по Шопенгауэру: невеста — огромная,
красивая такая, Валкирия; а жених — маленький, лысый, желтый, бородища, как у Варавки,
глаза святого, но — крепенький такой дубок. Ему лет
за сорок.
Заметив, что Дронов называет голодного червя — чевряком, чреваком, чревоедом, Клим не поверил ему. Но, слушая таинственный шепот, он с удивлением видел пред собою другого мальчика, плоское лицо нянькина внука становилось
красивее,
глаза его не бегали, в зрачках разгорался голубоватый огонек радости, непонятной Климу.
За ужином Клим передал рассказ Дронова отцу, — отец тоже непонятно обрадовался.
В жизнь Самгина бесшумно вошел Миша. Он оказался исполнительным лакеем, бумаги переписывал не быстро, но четко, без ошибок, был молчалив и смотрел в лицо Самгина
красивыми глазами девушки покорно, даже как будто с обожанием. Чистенький, гладко причесанный, он сидел
за маленьким столом в углу приемной, у окна во двор, и, приподняв правое плечо, засевал бумагу аккуратными, круглыми буквами. Попросил разрешения читать книги и, получив его, тихо сказал...
За нею уже ухаживал седой артиллерист, генерал, вдовец, стройный и
красивый, с умными
глазами, ухаживал товарищ прокурора Ипполитов, маленький человечек с черными усами на смуглом лице, веселый и ловкий.
«Плачет. Плачет», — повторял Клим про себя. Это было неожиданно, непонятно и удивляло его до немоты. Такой восторженный крикун, неутомимый спорщик и мастер смеяться, крепкий,
красивый парень, похожий на удалого деревенского гармониста, всхлипывает, как женщина, у придорожной канавы, под уродливым деревом, на
глазах бесконечно идущих черных людей с папиросками в зубах. Кто-то мохнатый, остановясь на секунду
за маленькой нуждой, присмотрелся к Маракуеву и весело крикнул...
Я бросился к реке. Староста был налицо и распоряжался без сапог и с засученными портками; двое мужиков с комяги забрасывали невод. Минут через пять они закричали: «Нашли, нашли!» — и вытащили на берег мертвое тело Матвея. Цветущий юноша этот,
красивый, краснощекий, лежал с открытыми
глазами, без выражения жизни, и уж нижняя часть лица начала вздуваться. Староста положил тело на берегу, строго наказал мужикам не дотрогиваться, набросил на него армяк, поставил караульного и послал
за земской полицией…
Лицо у нее разгорелось от мороза, и она заглядывала ему прямо в
глаза, улыбающаяся, молодая,
красивая, свежая. Он ее крепко обхватил
за талию и тоже почувствовал себя так легко и весело.
Все девицы взвизгнули и стайкой унеслись в горницы, а толстуха Аграфена заковыляла
за ними. «Сама» после утреннего чая прилегла отдохнуть в гостиной и долго не могла ничего понять, когда к ней влетели дочери всем выводком. Когда-то
красивая женщина, сейчас Анфуса Гавриловна представляла собой типичную купчиху, совсем заплывшую жиром. Она сидела в ситцевом «холодае» и смотрела испуганными
глазами то на дочерей, то на стряпку Аграфену, перебивавших друг друга.
Река Каменка делала
красивое колено к Желтой горе, а
за ней зубчатою стеной поднимался бесконечный лес, уходивший из
глаз.
В Нюрочке проснулось какое-то страстное чувство к
красивой послушнице, как это бывает с девочками в переходном возрасте, и она ходила
за ней, как тень. Зачем на ней все черное? Зачем
глаза у ней такие печальные? Зачем на нее ворчит походя эта сердитая Енафа? Десятки подобных вопросов носились в голове Нюрочки и не получали ответа.
Старик Райнер все слушал молча, положив на руки свою серебристую голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами
красивого и горячего ума. Рассказчик сел в сильном волнении и опустил голову. Старый Райнер все не сводил с него
глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским языком...
Растроганная и умиленная неожиданным успехом, Раиса Павловна на мгновение даже сделалась
красивой женщиной, всего на одно мгновение лицо покрылось румянцем,
глаза блестели, в движениях сказалось кокетство женщины, привыкшей быть
красивой. Но эта красота была похожа на тот солнечный луч, который в серый осенний день на мгновение прокрадывается из-за бесконечных туч, чтобы в последний раз поцеловать холоднеющую землю.
Уйдя, он надолго пропал, потом несколько раз заходил выпивший, кружился, свистел, кричал, а
глаза у него смотрели потерянно, и сквозь радость явно скалила зубы горькая, непобедимая тоска. Наконец однажды в воскресенье он явился хмельной и шумный, приведя с собою статного парня, лет
за двадцать, щеголевато одетого в чёрный сюртук и брюки навыпуск. Парень смешно шаркнул ногой по полу и, протянув руку,
красивым, густым голосом сказал...
Она казалась ему то легкомысленной и доброй, то — хитрой, прикрывающей
за своим весельем какие-то тёмные мысли: иногда её круглые
глаза, останавливаясь на картах, разгорались жадно, и лицо бледнело, вытягиваясь, иногда же она метала в сторону Марфы сухой, острый луч, и ноздри её
красивого носа, раздуваясь, трепетали.
«Молодой,
красивый, — думал Матвей Савельев, закрыв
глаза и притворяясь, будто уснул, — ему бы
за девицами ухаживать, на гармонии играть, а он живёт монахом, деньги не тратит, сапожонки худые и даже праздничной одёжи нет, не покупает. Скучный какой-то, всех готов осудить. Живёт в углу. Плохие люди везде на улицах шумят, а кто получше — в уголок прячется».
Ослепленный страстью, Пепко был несправедлив, потому что еврейчик мог сойти
за очень
красивого молодого человека, а особенно хороши были горячие темные
глаза.
Ариша набросила свой ситцевый сарафан, накинула шаль на голову и со страхом переступила порог горницы Гордея Евстратыча. В своем смущении, с тревожно смотревшими большими
глазами, она особенно была хороша сегодня. Высокий рост и
красивое здоровое сложение делали ее настоящей красавицей. Гордей Евстратыч ждал ее, ходя по комнате с заложенными
за спину руками.
Кто-то, кажется Дениска, поставил Егорушку на ноги и повел его
за руку; на пути он открыл наполовину
глаза и еще раз увидел
красивую женщину в черном платье, которая целовала его. Она стояла посреди комнаты и, глядя, как он уходил, улыбалась и дружелюбно кивала ему головой. Подходя к двери, он увидел какого-то
красивого и плотного брюнета в шляпе котелком и в крагах. Должно быть, это был провожатый дамы.
Всего лучше Пепе, когда он один стоит где-нибудь в камнях, вдумчиво разглядывая их трещины, как будто читая по ним темную историю жизни камня. В эти минуты живые его
глаза расширены, подернуты
красивой пленкой, тонкие руки
за спиною и голова, немножко склоненная, чуть-чуть покачивается, точно чашечка цветка. Он что-то мурлычет тихонько, — он всегда поет.
Одна, постарше, с
красивыми голубыми
глазами, держалась особенно степенно, стараясь не глядеть на своего сожителя, молодого молчаливого парня в красной рубахе, который работал
за подгубщика.
Аполлинария. Ведь все-таки глаза-то у меня были ведь я жила не
за монастырской стеной; я видела
красивых мужчин и видела их очень довольно; господа, ведь я человек, я женщина, не могла же я не сокрушаться при мысли, что будь я свободна, так этот красавец мог быть моим, и этот, и этот.
Брат Аксиньи, который на прииске был известен под уменьшительным именем Гараськи, совсем не походил на свою
красивую сестру. Его хилая и тщедушная фигура с вялыми движениями и каким-то серым лицом, рядом с сестрой, казалась просто жалкой; только в иззелена-серых
глазах загорался иногда насмешливый, злой огонек да широкие губы складывались в неопределенную, вызывающую улыбку. В моих
глазах Гараська был просто бросовый парень, которому нечего и думать тянуться
за настоящим мужиком.
Со мной вместе живет мать моя, еврейка, дочь умершего живописца, вывезенного из-за границы, болезненная женщина с необыкновенно
красивым, как воск бледным лицом и такими грустными
глазами, что, бывало, как только она долго посмотрит на меня, я, и не глядя на нее, непременно почувствую этот печальный, печальный взор, и заплачу, и брошусь ее обнимать.
Евстигней задергал вожжами, телега тронулась, оставляя глубокий след на мокрой земле и безжалостно прижимая пожелтевшую траву; Гаврило Степаныч стоял на крыльце и махал шляпой, Александра Васильевна стояла на прежнем месте, и ее
красивое лицо казалось по мере нашего удаления все меньше и меньше. Я в последний раз махнул своей шляпой, когда наша телега въезжала в лес, и Половинка скрылась из моих
глаз за мелькавшей сеткой деревьев.
Фонарь стал переходить из рук в руки, вызывая то Завистливые, то деловые, то восторженные, то критические замечания. В общем, однако, игрушка большинству очень понравилась: она обещала в будущем всему отделению много забавных минут. Но сам Буланин, следивший ревнивыми
глазами за фонарем, находившимся в чужих руках, в то же время не ощущал в себе ожидаемой радости, — в руках Грузова, издали, фонарь казался гораздо заманчивее и
красивее.
Его слушали с интересом и не без зависти. Редьку все знали — она жила недалеко под горой и недавно только отсидела несколько месяцев
за вторую кражу. Это была «бывшая» кормилица, высокая и дородная деревенская баба, с рябым лицом и очень
красивыми, хотя всегда пьяными
глазами.
У нас в доме жила горничная Катя, которая была любовницею отца и одновременно любовницею моею. Отца она любила потому, что он давал ей деньги, а меня
за то, что я был молод, имел
красивые черные
глаза и не давал денег. И в ту ночь, когда труп моего отца стоял в зале, я отправился в комнату Кати. Она была недалеко от залы, и в ней явственно слышно было чтение дьячка.
Пятьдесят второй год пошел с тех пор, как
красивый русый юноша Ефимка вышел в первый раз
за эти ворота с метлою в руках и горькими слезами на
глазах.
— А
за ней надобно будет глядеть хорошим
глазом, — слышал он, сквозь свои думы, спокойный, ворчливый голос. — Девка
красивая, тщеславная, ей надо родить почаще, а то она, гляди, ненадёжна бабёнкой будет. Ты, положим, парень здоровый, ну всё-таки…
Большие серые шапки, надвигаясь им на
глаза, придавали ужасно печальный вид
красивым личикам и умным глазенкам, с тоскою и вместе с детским любопытством смотревшим на новый город и на толпы мещанских мальчишек, бежавших вприпрыжку
за телегами.
Софья Михайловна.
За что я буду с ней браниться? Чем она тут виновата? Я только хочу посмотреть, хороша ли она? Лучше ли она меня? Потому что я знаю, что я еще
красивее многих женщин! (
Глаза ее при этом полны слез.)
Сажен сто впереди пехоты на большом белом коне, с конными татарами, ехал известный в полку
за отчаянного храбреца и такого человека, который хоть кому правду в
глаза отрежет, высокий и
красивый офицер в азиятской одежде.
Как раз против входа, в большом стариковском кресле, откинувши голову назад на подушку, сидела женщина в дорогом китайском шлафроке и с укутанной головой. Из-за вязаного шерстяного платка виден был только бледный длинный нос с острым кончиком и маленькой горбинкой да один большой черный
глаз. Просторный шлафрок скрывал ее рост и формы, но по белой
красивой руке, по голосу, по носу и
глазу ей можно было дать не больше 26–28 лет.
— Шалишь, дедушка, знаешь и ты, только не сказываешь. А что про вашу барышню, так уж это, батюшка, извини, на наших
глазах было, как старая ваша барыня во гроб ее гнала, подсылы делала да с мужем ссорила и разводила, пошто вот вышла не
за такого,
за какого я хотела, а чем барин был худ? Из себя
красивый, в речах складный, как быть служащий.
Платонов (один). Мало знающий, много думающий и из-за угла много говорящий юноша. (Смотрит в дверь столовой.) А вон и Софья. По сторонам смотрит… Меня ищет своими бархатными
глазами. Какая она еще хорошенькая! Сколько в ее лице
красивого! Волосы всё те же! Тот же цвет, та же прическа… Сколько раз приходилось мне целовать эти волосы! Славные воспоминания навевает на меня эта головка…
Проносимся по узкой, по-утреннему оживленной улице, что упирается в мечеть, и выбегаем
за селение, на крутой обрыв над самой бездной. Гуль-Гуль останавливается, тяжело переводя дух. Она очень хорошенькая сейчас, Гуль-Гуль — с ее разгоревшимся от бега детским личиком. Голубой, из тончайшего сукна бешмет ловко охватывает гибкую девичью фигурку. Густые, черные, как вороново крыло, волосы десятками косичек струятся вдоль груди и спины. Гуль-Гуль смеется, но в ее
красивых глазах — прежняя печаль.
В немногочисленной публике, сидящей на скамьях, легкое волнение. Все не без любопытства смотрят на белобрысого, курносого матроса Ефремова, сконфуженное лицо которого дышит добродушием и некоторым недоумением. Он сидит отдельно, сбоку,
за черной решеткой, рядом с Ашаниным, а против них,
за такой же решеткой, высокий, стройный и
красивый сипай, с бронзово-смуглым лицом и большими темными, слегка навыкате
глазами, серьезными и не особенно умными.
На площадке лестницы стояло зеркало, отразившее высокую,
красивую женщину, ведущую
за руку смуглое, кудрявое, маленькое существо, с двумя черешнями вместо
глаз и целой шапкой смоляных кудрей. «Это — я, Люда, — мелькнуло молнией в моей голове. — Как я не подхожу ко всей этой торжественно-строгой обстановке!»
На Ключарной улице мы вошли в убогий, покосившийся домик. В комнате тускло горела керосинка. Молодая женщина с
красивым, испуганным лицом, держа на руках ребенка, подкладывала у печки щепки под таганок, на котором кипел большой жестяной чайник. В углу,
за печкой, лежал на дощатой кровати крепкий мужчина лет тридцати, — бледный, с полузакрытыми
глазами; закинув руки под голову, он слабо стонал.
Прошло шестнадцать лет. Королевич вырос и стал королем. Ах, что это был
за король!
Красивее его не было юноши во всей стране. Вы видели лесную незабудку на краю болота? Ну вот, такие точно две голубые прекрасные незабудки были
глаза короля.
Они, эти
красивые, но недобросовестные
глаза, которые она будет проклинать до самой смерти, они, вместо того чтобы глядеть в ноты и следить
за движениями его палочки, смотрели в волосы и в
глаза дирижера…