Неточные совпадения
По правую сторону его жена и
дочь с устремившимся к нему движеньем всего тела; за ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся
одна к другой с самым сатирическим выраженьем лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Чуть из ребятишек,
Глядь, и нет детей:
Царь возьмет мальчишек,
Барин —
дочерей!
Одному уроду
Вековать с семьей.
Славно жить народу
На Руси святой!
Плакали тут все, плакали и потому, что жалко, и потому, что радостно. В особенности разливалась
одна древняя старуха (сказывали, что она была внучкой побочной
дочери Марфы Посадницы).
Таким образом, однажды, одевшись лебедем, он подплыл к
одной купавшейся девице,
дочери благородных родителей, у которой только и приданого было, что красота, и в то время, когда она гладила его по головке, сделал ее на всю жизнь несчастною.
Теперь она боялась, чтобы Вронский не ограничился
одним ухаживаньем за ее
дочерью.
Сначала он из
одного чувства сострадания занялся тою новорожденною слабенькою девочкой, которая не была его
дочь и которая была заброшена во время болезни матери и, наверно, умерла бы, если б он о ней не позаботился, — и сам не заметил, как он полюбил ее.
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни.
Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю
дочь, а притворяюсь, что люблю эту Англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
— Вот как! — проговорил князь. — Так и мне собираться? Слушаю-с, — обратился он к жене садясь. — А ты вот что, Катя, — прибавил он к меньшой
дочери, — ты когда-нибудь, в
один прекрасный день, проснись и скажи себе: да ведь я совсем здорова и весела, и пойдем с папа опять рано утром по морозцу гулять. А?
Алексей Александрович знал это семейство и был посаженым отцом у
одной из старших
дочерей.)
(Много людей кормилось этим делом, в особенности
одно очень нравственное и музыкальное семейство: все
дочери играли на струнных инструментах.
В это время внизу, в маленьком кабинете князя, происходила
одна из часто повторявшихся между родителями сцен за любимую
дочь.
Она боялась, чтобы
дочь, имевшая, как ей казалось,
одно время чувство к Левину, из излишней честности не отказала бы Вронскому и вообще чтобы приезд Левина не запутал, не задержал дела, столь близкого к окончанию.
— Не буду, не буду, — сказала мать, увидав слезы на глазах
дочери, — но
одно, моя душа: ты мне обещала, что у тебя не будет от меня тайны. Не будет?
Видите, я не должна бы была вам всего этого говорить, но я полагаюсь на ваше сердце, на вашу честь; вспомните, у меня
одна дочь…
одна…
— Мы ведем жизнь довольно прозаическую, — сказал он, вздохнув, — пьющие утром воду — вялы, как все больные, а пьющие вино повечеру — несносны, как все здоровые. Женские общества есть; только от них небольшое утешение: они играют в вист, одеваются дурно и ужасно говорят по-французски. Нынешний год из Москвы
одна только княгиня Лиговская с
дочерью; но я с ними незнаком. Моя солдатская шинель — как печать отвержения. Участие, которое она возбуждает, тяжело, как милостыня.
Ваше теперешнее положение незавидно, но оно может поправиться: вы имеете состояние; вас любит
дочь моя, она воспитана так, что составит счастие мужа, — я богата, она у меня
одна…
Именно
одна уездная маменька, у которой
дочь была очень бледна.
Наконец последняя
дочь, остававшаяся с ним в доме, умерла, и старик очутился
один сторожем, хранителем и владетелем своих богатств.
— Мне совестно наложить на вас такую неприятную комиссию, потому что
одно изъяснение с таким человеком для меня уже неприятная комиссия. Надобно вам сказать, что он из простых, мелкопоместных дворян нашей губернии, выслужился в Петербурге, вышел кое-как в люди, женившись там на чьей-то побочной
дочери, и заважничал. Задает здесь тоны. Да у нас в губернии, слава богу, народ живет не глупый: мода нам не указ, а Петербург — не церковь.
— Да увезти губернаторскую дочку. Я, признаюсь, ждал этого, ей-богу, ждал! В первый раз, как только увидел вас вместе на бале, ну уж, думаю себе, Чичиков, верно, недаром… Впрочем, напрасно ты сделал такой выбор, я ничего в ней не нахожу хорошего. А есть
одна, родственница Бикусова, сестры его
дочь, так вот уж девушка! можно сказать: чудо коленкор!
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с
дочерью в другой конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на
одном и том же месте, как человек, который весело вышел на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок в кармане; не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.
Впрочем, ради
дочери прощалось многое отцу, и мир у них держался до тех пор, покуда не приехали гостить к генералу родственницы, графиня Болдырева и княжна Юзякина:
одна — вдова, другая — старая девка, обе фрейлины прежних времен, обе болтуньи, обе сплетницы, не весьма обворожительные любезностью своей, но, однако же, имевшие значительные связи в Петербурге, и перед которыми генерал немножко даже подличал.
Чичиков отправляется, по поручению генерала Бетрищева, к родственникам его, для извещения о помолвке
дочери, и едет к
одному из этих родственников, полковнику Кошкареву».]
Плюшкин приласкал обоих внуков и, посадивши их к себе
одного на правое колено, а другого на левое, покачал их совершенно таким образом, как будто они ехали на лошадях, кулич и халат взял, но
дочери решительно ничего не дал; с тем и уехала Александра Степановна.
Подошедши к бюро, он переглядел их еще раз и уложил, тоже чрезвычайно осторожно, в
один из ящиков, где, верно, им суждено быть погребенными до тех пор, покамест отец Карп и отец Поликарп, два священника его деревни, не погребут его самого, к неописанной радости зятя и
дочери, а может быть, и капитана, приписавшегося ему в родню.
Дочери все были на
одно лицо — похожи на княгиню и дурны; поэтому ни
одна не останавливала внимания.
Одна была
дочь матроса, ремесленника, мастерившая игрушки, другая — живое стихотворение, со всеми чудесами его созвучий и образов, с тайной соседства слов, во всей взаимности их теней и света, падающих от
одного на другое.
Теперь вдова, чахоточная, жалкая женщина…. трое маленьких сирот, голодные… в доме пусто… и еще
одна дочь есть…
А между тем Пульхерия Александровна, без ее поддержки, видимо находилась в нерешимости. Наконец, запинаясь и беспрерывно посматривая на
дочь, объявила, что ее чрезвычайно заботит теперь
одно обстоятельство.
Не явилась тоже и
одна тонная дама с своею «перезрелою девой»,
дочерью, которые хотя и проживали всего только недели с две в нумерах у Амалии Ивановны, но несколько уже раз жаловались на шум и крик, подымавшийся из комнаты Мармеладовых, особенно когда покойник возвращался пьяный домой, о чем, конечно, стало уже известно Катерине Ивановне, через Амалию же Ивановну, когда та, бранясь с Катериной Ивановной и грозясь прогнать всю семью, кричала во все горло, что они беспокоят «благородных жильцов, которых ноги не стоят».
Он подошел к столу, взял
одну толстую запыленную книгу, развернул ее и вынул заложенный между листами маленький портретик, акварелью, на слоновой кости. Это был портрет хозяйкиной
дочери, его бывшей невесты, умершей в горячке, той самой странной девушки, которая хотела идти в монастырь. С минуту он всматривался в это выразительное и болезненное личико, поцеловал портрет и передал Дунечке.
— О будущем муже вашей
дочери я и не могу быть другого мнения, — твердо и с жаром отвечал Разумихин, — и не из
одной пошлой вежливости это говорю, а потому… потому… ну хоть по тому
одному, что Авдотья Романовна сама, добровольно, удостоила выбрать этого человека.
— С тех пор, государь мой, — продолжал он после некоторого молчания, — с тех пор, по
одному неблагоприятному случаю и по донесению неблагонамеренных лиц, — чему особенно способствовала Дарья Францовна, за то будто бы, что ей в надлежащем почтении манкировали, — с тех пор
дочь моя, Софья Семеновна, желтый билет принуждена была получить, и уже вместе с нами по случаю сему не могла оставаться.
Она слышала от самой Амалии Ивановны, что мать даже обиделась приглашением и предложила вопрос: «Каким образом она могла бы посадить рядом с этой девицейсвою
дочь?» Соня предчувствовала, что Катерине Ивановне как-нибудь уже это известно, а обида ей, Соне, значила для Катерины Ивановны более, чем обида ей лично, ее детям, ее папеньке,
одним словом, была обидой смертельною, и Соня знала, что уж Катерина Ивановна теперь не успокоится, «пока не докажет этим шлепохвосткам, что они обе» и т. д. и т. д.
Кудряш. Ну, вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи! Жаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни
одной нет.
Я рад был отказаться от предлагаемой чести, но делать было нечего. Две молодые казачки,
дочери хозяина избы, накрыли стол белой скатертью, принесли хлеба, ухи и несколько штофов с вином и пивом, и я вторично очутился за
одною трапезою с Пугачевым и с его страшными товарищами.
Я выслушал его молча и был доволен
одним: имя Марьи Ивановны не было произнесено гнусным злодеем, оттого ли, что самолюбие его страдало при мысли о той, которая отвергла его с презрением; оттого ли, что в сердце его таилась искра того же чувства, которое и меня заставляло молчать, — как бы то ни было, имя
дочери белогорского коменданта не было произнесено в присутствии комиссии.
Муж у ней давно умер, оставив ей
одну только
дочь, Фенечку.
— Судостроитель, мокшаны строю, тихвинки и вообще всякую мелкую посуду речную. Очень прошу прощения: жена поехала к родителям, как раз в Песочное, куда и нам завтра ехать. Она у меня — вторая, только весной женился. С матерью поехала с моей, со свекровью, значит.
Один сын — на войну взят писарем, другой — тут помогает мне. Зять, учитель бывший, сидел в винопольке — его тоже на войну, ну и
дочь с ним, сестрой, в Кресте Красном. Закрыли винопольку. А говорят — от нее казна полтора миллиарда дохода имела?
— Я спросила у тебя о Валентине вот почему: он добился у жены развода, у него — роман с
одной девицей, и она уже беременна. От него ли, это — вопрос. Она — тонкая штучка, и вся эта история затеяна с расчетом на дурака. Она —
дочь помещика, — был такой шумный человек, Радомыслов: охотник, картежник, гуляка; разорился, кончил самоубийством. Остались две
дочери, эдакие, знаешь, «полудевы», по Марселю Прево, или того хуже: «девушки для радостей», — поют, играют, ну и все прочее.
—
Одна ли Анна Андреевна! — сказала хозяйка. — Вот как брата-то ее женят и пойдут дети — столько ли еще будет хлопот! И меньшие подрастают, тоже в женихи смотрят; там
дочерей выдавай замуж, а где женихи здесь? Нынче, вишь, ведь все хотят приданого, да всё деньгами…
Несколько лет назад в Петербург приехала маленькая старушка-помещица, у которой было, по ее словам, «вопиющее дело». Дело это заключалось в том, что она по своей сердечной доброте и простоте, чисто из
одного участия, выручила из беды
одного великосветского франта, — заложив для него свой домик, составлявший все достояние старушки и ее недвижимой, увечной
дочери да внучки. Дом был заложен в пятнадцати тысячах, которые франт полностию взял, с обязательством уплатить в самый короткий срок.
Потом повели в конюшню, оседлали лошадей, ездили в манеже и по двору, и Райский ездил. Две
дочери,
одна черненькая, другая беленькая, еще с красненькими, длинными, не по росту, кистями рук, как бывает у подрастающих девиц, но уже затянутые в корсет и бойко говорящие французские фразы, обворожили юношу.
Вот послушайте, — обратилась она к папа, — что говорит ваша
дочь… как вам нравится это признание!..» Он, бедный, был смущен и жалок больше меня и смотрел вниз; я знала, что он
один не сердится, а мне хотелось бы умереть в эту минуту со стыда…
Их привлекали не
одни щи, лапша, макароны, блины и т. п. из казенной капусты, крупы и муки, не дешевизна стола, а также и
дочь эконома, которая управляла и отцом и студентами.
Оно все состояло из небольшой земли, лежащей вплоть у города, от которого отделялось полем и слободой близ Волги, из пятидесяти душ крестьян, да из двух домов —
одного каменного, оставленного и запущенного, и другого деревянного домика, выстроенного его отцом, и в этом-то домике и жила Татьяна Марковна с двумя, тоже двоюродными, внучками-сиротами, девочками по седьмому и шестому году, оставленными ей двоюродной племянницей, которую она любила, как
дочь.
Он знал
одну хорошенькую актрису и на вечере у нее ловко подделался к старику, потом подарил ему портрет этой актрисы своей работы, напомнил ему о своей фамилии, о старых связях и скоро был представлен старухам и
дочери.
Раз я рассказал ему
один текущий анекдот, в который приплел много вздору, о том, что
дочь полковника ко мне неравнодушна и что полковник, рассчитывая на меня, конечно, сделает все, что я пожелаю…
— Так объявляю же вам, что все это — ложь, сплетение гнусных козней и клевета врагов, то есть
одного врага,
одного главнейшего и бесчеловечного, потому что у него
один только враг и есть — это ваша
дочь!
Я убедил ее (и вменяю себе это в честь), что мать оставить нельзя так,
одну с трупом
дочери, и что хоть до завтра пусть бы она ее перевела в свою комнату.