Неточные совпадения
Кити в это время, давно уже совсем
готовая, в белом платье, длинном вуале и венке померанцевых цветов, с посаженой матерью и сестрой Львовой стояла в зале Щербацкого
дома и смотрела в окно, тщетно ожидая уже более получаса известия от своего шафера о приезде жениха в церковь.
По бокам парадного крыльца медные и эмалированные дощечки извещали черными буквами, что в
доме этом обитают люди странных фамилий: присяжный поверенный Я. Ассикритов, акушерка Интролигатина, учитель танцев Волков-Воловик, настройщик роялей и починка деревянных инструментов П. Е. Скромного, «Школа кулинарного искусства и
готовые обеды на
дом Т. П. Федькиной», «Переписка на машинке, 3-й этаж, кв.
Город с утра сердито заворчал и распахнулся, открылись окна
домов, двери, ворота, солидные люди поехали куда-то на собственных лошадях, по улицам зашагали пешеходы с тростями, с палками в руках, нахлобучив шляпы и фуражки на глаза,
готовые к бою; но к вечеру пронесся слух, что «союзники» собрались на Старой площади, тяжко избили двух евреев и фельдшерицу Личкус, — улицы снова опустели, окна закрылись, город уныло притих.
«В таких
домах живут миллионы людей,
готовых подчиниться всякой силе. Этим исчерпывается вся их ценность…»
Потом вдруг она скажет ему, что и у нее есть деревня, сад, павильон, вид на реку и
дом, совсем
готовый для житья, как надо прежде поехать туда, потом в Обломовку.
Мужчины, одни, среди дел и забот, по лени, по грубости, часто бросая теплый огонь, тихие симпатии семьи, бросаются в этот мир всегда
готовых романов и драм, как в игорный
дом, чтоб охмелеть в чаду притворных чувств и дорого купленной неги. Других молодость и пыл влекут туда, в царство поддельной любви, со всей утонченной ее игрой, как гастронома влечет от домашнего простого обеда изысканный обед искусного повара.
Подле отеля был новый двухэтажный
дом, внизу двери открыты настежь. Мы заглянули: магазин. Тут все: шляпы, перчатки,
готовое платье и проч. Торгуют голландцы. В местечке учреждены банки и другие общественные заведения.
В другом месте все жилище состоит из очага, который даже нельзя назвать домашним, за отсутствием самого
дома; на очаге жарится что-нибудь; около возится старуха; вблизи есть всегда
готовый банан или гряда таро, картофелю.
Соседи рады были угождать малейшим его прихотям; губернские чиновники трепетали при его имени; Кирила Петрович принимал знаки подобострастия как надлежащую дань;
дом его всегда был полон гостями,
готовыми тешить его барскую праздность, разделяя шумные, а иногда и буйные его увеселения.
Тот же
дом, та же мебель, — вот комната, где, запершись с Огаревым, мы конспирировали в двух шагах от Сенатора и моего отца, — да вот и он сам, мой отец, состаревшийся и сгорбившийся, но так же
готовый меня журить за то, что поздно воротился домой.
Любовь Грановского к ней была тихая, кроткая дружба, больше глубокая и нежная, чем страстная. Что-то спокойное, трогательно тихое царило в их молодом
доме. Душе было хорошо видеть иной раз возле Грановского, поглощенного своими занятиями, его высокую, гнущуюся, как ветка, молчаливую, влюбленную и счастливую подругу. Я и тут, глядя на них, думал о тех ясных и целомудренных семьях первых протестантов, которые безбоязненно пели гонимые псалмы,
готовые рука в руку спокойно и твердо идти перед инквизитора.
Видеть себя в печати — одна из самых сильных искусственных страстей человека, испорченного книжным веком. Но тем не меньше решаться на публичную выставку своих произведений — нелегко без особого случая. Люди, которые не смели бы думать о печатании своих статей в «Московских ведомостях», в петербургских журналах, стали печататься у себя
дома. А между тем пагубная привычка иметь орган, привычка к гласности укоренилась. Да и совсем
готовое орудие иметь недурно. Типографский станок тоже без костей!
Старая Сухаревка занимала огромное пространство в пять тысяч квадратных метров. А кругом, кроме Шереметевской больницы, во всех
домах были трактиры, пивные, магазины, всякие оптовые торговли и лавки — сапожные и с
готовым платьем, куда покупателя затаскивали чуть ли не силой. В ближайших переулках — склады мебели, которую по воскресеньям выносили на площадь.
Толкучка занимала всю Старую площадь — между Ильинкой и Никольской, и отчасти Новую — между Ильинкой и Варваркой. По одну сторону — Китайская стена, по другую — ряд высоких
домов, занятых торговыми помещениями. В верхних этажах — конторы и склады, а в нижних — лавки с
готовым платьем и обувью.
Действительно, жизнь девушки не очень интересна: в
доме властвует самодур и мошенник Пузатов, брат Марьи Антиповны; а когда его нет, так подглядывает за своею дочерью и за молодой женой сына — ворчливая старуха, мать Пузатова, богомольная, добродушная и
готовая за грош продать человека.
Дела
Дома шли по-старому, то есть у большинства домашних граждан не было никакой работы, и
готовые деньги проживались с невозмутимым спокойствием, но зато спокойствие это было уж истинно невозмутимое.
Не спал в этом
доме еще Белоярцев. Он проходил по своей комнате целую ночь в сильной тревоге. То он брал в руки один
готовый слепок, то другой, потом опять он бросал их и тоже только перед утром совсем одетый упал на диван, не зная, как вести себя завтра.
Голос Павла звучал твердо, слова звенели в воздухе четко и ясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходили вправо и влево к
домам, прислонялись к заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее был Павел, и над его головой красно горело знамя рабочего народа. И еще толпа походила на черную птицу — широко раскинув свои крылья, она насторожилась,
готовая подняться и лететь, а Павел был ее клювом…
Ничем подобным не могли пользоваться Черезовы по самому характеру и обстановке их труда. Оба работали и утром, и вечером вне
дома, оба жили в
готовых, однажды сложившихся условиях и, стало быть, не имели ни времени, ни привычки, ни надобности входить в хозяйственные подробности. Это до того въелось в их природу, с самых молодых ногтей, что если бы даже и выпал для них случайный досуг, то они не знали бы, как им распорядиться, и растерялись бы на первом шагу при вступлении в практическую жизнь.
И благо ему, что он вступил в жизнь в родильном
доме, при
готовом уходе и своевременной врачебной помощи, потому что, произойди этот случай в своей квартире, Семен Александрыч, наверное, запутался бы в самую критическую минуту.
Квартира была
готовая, и она устроилась в ней, как могла, хотя каждый день выгонял ее часа на два из
дома угар.
Курзал прибодряется и расцвечивается флагами и фонарями самых причудливых форм и сочетаний; лужайки около него украшаются вычурными цветниками, с изображением официальных гербов; армия лакеев стоит, притаив дыхание,
готовая по первому знаку ринуться вперед; в кургаузе, около источников, появляются дородные вассерфрау 12; всякий частный
дом превращается в Privat-Hotel, напоминающий невзрачную провинциальную русскую гостиницу (к счастию, лишенную клопов), с дерюгой вместо постельного белья и с какими-то нелепыми подушками, которые расползаются при первом прикосновении головы; владельцы этих
домов, зимой ютившиеся в конурах ради экономии в топливе, теперь переходят в еще более тесные конуры ради прибытка; соседние деревни, не покладывая рук, доят коров, коз, ослиц и щупают кур; на всяком перекрестке стоят динстманы, пактрегеры 13 и прочий подневольный люд, пришедший с специальною целью за грош продать душу; и тут же рядом ржут лошади, ревут ослы и без оглядки бежит жид, сам еще не сознавая зачем, но чуя, что из каждого кармана пахнет талером или банковым билетом.
Санин проснулся очень рано на следующий день. Он находился на высшей степени человеческого благополучия; но не это мешало ему спать; вопрос, жизненный, роковой вопрос: каким образом он продаст свое имение как можно скорее и как можно выгоднее — тревожил его покой. В голове его скрещивались различнейшие планы, но ничего пока еще не выяснилось. Он вышел из
дому, чтобы проветриться, освежиться. С
готовым проектом — не иначе — хотел он предстать перед Джеммой.
Восьмого мая, вернувшись с последнего экзамена, закона божия, я нашел
дома знакомого мне подмастерье от Розанова, который еще прежде приносил на живую нитку сметанные мундир и сюртук из глянцевитого черного сукна с отливом и отбивал мелом лацкана, а теперь принес совсем
готовое платье, с блестящими золотыми пуговицами, завернутыми бумажками.
Было совсем светло, когда дорогие гости собрались по
домам… Но что всего замечательнее, Иван Тимофеич, которого в полночь я видел уже совсем
готовым и который и после того ни на минуту не оставлял собеседования с графином, под утро начал постепенно трезветь, а к семи часам вытрезвился окончательно.
Это были послы по Савелиеву душу: протопопа под надзором их требовали в губернский город. Через полчаса это знал весь город, и к
дому Туберозова собрались люди, а через час дверь этого
дома отворилась, и из нее вышел
готовый в дорогу Савелий. Наталья Николаевна провожала мужа, идучи возле него и склонясь своею голубиною головкой к его локтю.
Положение христианского человечества со своими тюрьмами, каторгами, виселицами, с своими фабриками, скоплениями капиталов, с своими податями, церквами, кабаками,
домами терпимости, всё растущими вооружениями и миллионами одуренных людей,
готовых, как цепные собаки, броситься на тех, на кого их натравят хозяева, было бы ужасным, если бы оно было произведением насилия, но оно есть прежде всего произведение общественного мнения.
Дойдя до ограды собора, откуда было видно улицу и
дом, где жила Горюшина, он остановился, сдерживая тревожное биение сердца, собираясь с мыслями. Жара истощала силы, наливая голову горячим свинцом. Всё раскалялось,
готовое растаять и разлиться по земле серыми ручьями.
«Нет, говорит, у тебя пятьсот душ, живешь на
готовом, а пользы отечеству не приносишь; надо служить, а ты все
дома сидишь да на гармонии играешь».
С раннего утра передняя была полна аристократами Белого Поля; староста стоял впереди в синем кафтане и держал на огромном блюде страшной величины кулич, за которым он посылал десятского в уездный город; кулич этот издавал запах конопляного масла,
готовый остановить всякое дерзновенное покушение на целость его; около него, по бортику блюда, лежали апельсины и куриные яйца; между красивыми и величавыми головами наших бородачей один только земский отличался костюмом и видом: он не только был обрит, но и порезан в нескольких местах, оттого что рука его (не знаю, от многого ли письма или оттого, что он никогда не встречал прелестное сельское утро не выпивши, на мирской счет, в питейном
доме кружечки сивухи) имела престранное обыкновение трястись, что ему значительно мешало отчетливо нюхать табак и бриться; на нем был длинный синий сюртук и плисовые панталоны в сапоги, то есть он напоминал собою известного зверя в Австралии, орниторинха, в котором преотвратительно соединены зверь, птица и амфибий.
В надворном флигеле жили служащие, старушки на пенсии с моськами и болонками и мелкие актеры казенных театров. В главном же
доме тоже десятилетиями квартировали учителя, профессора, адвокаты, более крупные служащие и чиновники. Так, помню, там жили профессор-гинеколог Шатерников, известный детский врач В.Ф. Томас, сотрудник «Русских ведомостей» доктор В.А. Воробьев. Тихие были номера. Жили скромно. Кто готовил на керосинке, кто брал
готовые очень дешевые и очень хорошие обеды из кухни при номерах.
И так много лет набивала она бездонную, неустанно жевавшую пасть, он пожирал плоды ее трудов, ее кровь и жизнь, голова его росла и становилась всё более страшной, похожая на шар,
готовый оторваться от бессильной, тонкой шеи и улететь, задевая за углы
домов, лениво покачиваясь с боку на бок.
Дочь бывала за границей и вечерами лениво, жирненьким голоском рассказывала матери чепуху: в каком-то городе бабы моют наружные стены
домов щётками с мылом, в другом городе зиму и лето такой туман, что целый день горят фонари, а всё-таки ничего не видно; в Париже все торгуют
готовым платьем и есть башня настолько высокая, что с неё видно города, которые за морем.
Весьма могло быть, что сии достойные люди на другой же бы день помирились, если бы особенное происшествие в
доме Ивана Никифоровича не уничтожило всякую надежду и не подлило масла в
готовый погаснуть огонь вражды.
Он повторил свое обещание, сделанное им у меня в
доме за завтраком и еще накануне за обедом, что через год воротится в Москву и привезет первый том «Мертвых душ», совершенно
готовый для печати.
Первые совсем
готовые экземпляры были получены 21 мая, в день именин Константина, прямо к нам в
дом, и тут же Гоголь подарил и подписал один экземпляр имениннику, а другой нам с надписью: «Друзьям моим, целой семье Аксаковых».
Все это было уже давно, во времена моего далекого детства, но и до сих пор во мне живы впечатления этого дня. Я будто вижу нашу площадь, кишащую толпой, точно в растревоженном муравейнике,
дом Баси с пилястрами на верхнем этаже и с украшениями в особенном еврейском стиле, неуклюжую громоздкую коляску на высоких круглых рессорах и молодые глаза старого цадика с черной, как смоль, бородой. И еще вспоминается мне задорный взгляд моего товарища Фройма Менделя и
готовая вспыхнуть ссора двух братьев.
Полуехту Семенычу было писано, чтоб закупил он кирпичи да изразцов для печей, а если нет
готового кирпича, заказал бы скорей на заводе, а купчую бы крепость на все
дома и на все дворовые места писал на ее одно Манефино имя, а совершать купчие она приедет в город сама после Казанской на возвратном пути из Шарпана.
Это был сосланный по политическим делам на жительство в Славнобубенск граф Северин-Маржецкий. Он только что вчера, в ночь, был привезен сюда с жандармами. Еще недели за полторы до приезда графа ему был нанят на его собственный счет целый
дом с мебелью и всею утварью, так что приехал он на все на
готовое. Привезли его ночью прямо к Непомуку. Констанция Александровна, спешно накинув свой изящный шлафрок, вышла сама к сиятельному изгнаннику.
Напившись чаю, Иван Петрович ушел в
дом. Через десять минут он появился на крыльце и… поразил Лизу. Он, юноша, только семь лет тому назад переставший называться Ванькой и Ванюшкой,
готовый за двугривенный своротить челюсть, поставить весь
дом вверх дном, был одет чертовски хорошо. Он был в соломенной широкополой шляпе, в чудных блестящих ботфортах, жилетке пике… Тысяча больших и малых солнц светилось в его брелоках. В правой руке держал он с шиком перчатки и хлыстик…
Я вылез за окно и повис на подоконнике, когда родителей моих не было
дома, — и оттого доставленный мною им сюрприз имел сугубый эффект: возвращаясь домой в открытой коляске, они при повороте в свою улицу увидали массу народа, с ужасом глядевшую на
дом, в котором мы жили, — и, взглянув сами по направлению, куда смотрели другие, увидали меня висящего на высоте восьми сажен и
готового ежеминутно оборваться и упасть на тротуарные плиты.
Кира Дергунова, ужасная лентяйка и в поведении не уступающая Бельской, была самой отъявленной «мовешкой». На лице ее напечатаны были все ее проказы, но, в сущности, это была предобрая девочка,
готовая поделиться последним. Да и шалости ее не носили того злого характера, как шалости Бельской. На Рождество она осталась в наказание, но нисколько не унывала, так как
дома ее держали гораздо строже, чем в институте, в чем она сама откровенно сознавалась.
Я хочу, чтоб у меня
дома был обед, чтоб мне давали с собой
готовый фрыштик.
Бэлла занесла ногу в стремя и глядела на дедушку Магомета,
готовая повиноваться по одному его взгляду. Она с дедой ни за что не хотели сесть в коляску и решили сопровождать нас всю дорогу верхом. Со мной в экипаж сели Анна и Юлико. Абрек поместился на козлах вместе с ямщиком-татарином. Нарядный и изнеженный, как всегда, Юлико полулежал на пестрых подушках тахты, взятых из
дому. Ему хотелось спать, и он поминутно жмурился на появляющийся из-за гор багровый диск солнца.
Утром Александра Михайловна понесла корзину с
готовыми пачками на фабрику. Андрей Иванович выслал Зину в кухню и ножом открыл замок комода; в правом углу ящика, под тряпками, он отыскал кошелек и из полутора рублей взял восемьдесят копеек; потом Андрей Иванович захватил палку, которую ему подарил Ляхов, и вышел из
дому.
Весь этот разговор душил его теперь. Он думал об ужине с нею, не боялся того, что она совсем будет «
готовая», даже и после того как платки напомнили ему, для кого он их покупал и какая красавица ждет его
дома, шлет ему чуть ли не каждый день депеши, тоскует по нем.
В душе бывшего подручного самоубийцы предпринимателя играло в эту минуту проснувшееся чувство живой приманки — большой,
готовой, сулящей впереди осуществление его планов… Вот этот
дом! Он отлично выстроен, тридцать тысяч дает доходу; приобрести его каким-нибудь"особым"способом — больше ничего не нужно. В нем найдешь ты прочный грунт. Ты пойдешь дальше, но не замотаешься, как этот отставной поручик, кончивший самоубийством.
Это он говорил себе каждый раз, как обедал у Нетовых. Их столовая и весь их
дом и дали ему
готовый материал для мечтаний о его будущих «русских» хоромах. До славянщины ему мало дела, хоть он и побывал в Сербии и Болгарии волонтером, квасу и тулупа тоже не любил, но палаты его будут в «стиле», вроде
дома и столовой Нетовых. В Москве так нужно.
Александр Ильич не был в Петербурге около двух лет. Он смотрел на длинную ширь Невского, на два ряда все тех же
домов и чувствовал, что у него нет внутри прежних протестов, в голове
готовых восклицаний! Он уже не повторял, как бывало прежде...
Отделение опального
дома, где находились приятели, осветилось вдруг фонарем, и сквозь серебряную пыль падавшего снега озарились вполне жалкая, распетленная фигура Зуды и вытянутая из плеч голова Липмана, с ее полудиском рыжих косм, разбежавшихся золотыми лучами из-под черного соболя шапки, с раскрытою пастью, с дозорными очами, как бы
готовыми схватить и пожрать свою жертву, и, наконец, сердитое лицо долговязого, тщедушного Эйхлера с его бекасиным носом.