Неточные совпадения
Всюду ослепительно сверкали огни иллюминаций, внушительно гудел
колокол Ивана Великого, и радостный звон всех церквей города не мог заглушить его торжественный
голос.
Сам отвергнет… не послужит проклятому новшеству… не станет ихним дурачествам подражать, — тотчас же подхватили другие
голоса, и до чего бы это дошло, трудно и представить себе, но как раз ударил в ту минуту
колокол, призывая к службе.
То по кремлевским стенам гуляли молодцы Стеньки Разина, то в огне стонали какие-то слабые
голоса, гудел царь-колокол, стреляла царь-пушка, где-то пели по-французски «Марсельезу».
Точно, — я сам знаю, что в Европе существует гласность, и понимаю, что она должна существовать, даже… между нами говоря… (смотритель оглянулся на обе стороны и добавил, понизив
голос) я сам несколько раз «
Колокол» читал, и не без удовольствия, скажу вам, читал; но у нас-то, на родной-то земле, как же это, думаю?
Всегда на собраниях, чуть только споры начинали принимать слишком горячий и бурный характер, вставал хохол и, раскачиваясь, точно язык
колокола, говорил своим звучным, гудящим
голосом что-то простое и доброе, отчего все становились спокойнее и серьезнее.
И с этим, что вижу, послышались мне и гогот, и ржанье, и дикий смех, а потом вдруг вихорь… взмело песок тучею, и нет ничего, только где-то тонко
колокол тихо звонит, и весь как алою зарею облитый большой белый монастырь по вершине показывается, а по стенам крылатые ангелы с золотыми копьями ходят, а вокруг море, и как который ангел по щиту копьем ударит, так сейчас вокруг всего монастыря море всколышется и заплещет, а из бездны страшные
голоса вопиют: «Свят!»
Но только вдруг вслушиваюсь, и слышу, что из-за этой циновочной двери льется песня… томная-претомная, сердечнейшая, и поет ее
голос, точно
колокол малиновый, так за душу и щипет, так и берет в полон.
Свежий ветерок врывался сквозь чугунную решетку в окно и то приподнимал ткань на престоле, то играл сединами священника, или перевертывал лист книги и тушил свечу. Шаги священника и дьячка громко раздавались по каменному полу в пустой церкви;
голоса их уныло разносились по сводам. Вверху, в куполе, звучно кричали галки и чирикали воробьи, перелетавшие от одного окна к другому, и шум крыльев их и звон
колоколов заглушали иногда службу…
Запели петухи сырыми
голосами, закаркали вороны, в монастыре ударили к заутрене, — маленький
колокол кричал жидко и неубедительно.
Светает, в церквах веселый звон,
колокола, торопливо захлебываясь, оповещают, что воскрес Христос, бог весны; на площади музыканты сдвинулись в тесное кольцо — грянула музыка, и, притопывая в такт ей, многие пошли к церквам, там тоже — органы гудят славу и под куполом летают множество птиц, принесенных людьми, чтобы выпустить их в ту минуту, когда густые
голоса органа воспоют славу воскресшему богу весны.
— Вот и к обедне ударили, — сказал Игнат, вслушиваясь в гул меди… — Ты
колокола по
голосу знаешь?
Раздалось двенадцать мерных и звонких ударов в
колокол. Когда последний медный звук замер, дикая музыка труда уже звучала тише. Через минуту еще она превратилась в глухой недовольный ропот. Теперь
голоса людей и плеск моря стали слышней. Это — наступило время обеда.
— Из рук старичка подъемные крохи желаете выдрать, господин Колобков? Что ж… — Старичок затрясся и зарыдал, уронил портфель. — Берите, кушайте. Пущай беспартийный, сочувствующий старичок с голоду помирает… Пущай, мол. Туда ему и дорога, старой собаке. Ну, только помните, господин Колобков, —
голос старичка стал пророчески грозным и налился
колоколами, — не пойдут они вам впрок, денежки эти сатанинские. Колом в горле они у вас станут, — и старичок разлился в буйных рыданиях.
Голос грубый, но надорванный, точно
колокол с трещиной.
Половецкому нужно было остановиться, чтобы расслышать тонкий певучий звук монастырского
колокола, протянувшийся над этим болотом. Это был медный
голос, который звал к себе… Половецкий тоже перекрестился, не отдавая себе отчета в этом движении.
Обитель точно утонула в болоте. Дорога колесила, пробираясь сухими местами. Перекинутые временные мостики показывали черту весеннего половодья. Неудобнее места трудно было себе представить, но какая-то таинственная сила чувствовалась именно здесь. Есть обители нарядные, показные, которые красуются на видных местах, а тут сплошное болото освещалось тихим
голосом монастырского
колокола, призывавшим к жизни.
Сидели мы у опушки леса над рекой. Поздно было, из-за Малинкиной колокольни смотрело на нас большое, медно-красное лицо луны, и уже сторож отбил в
колокол десять чётких ударов. Всколыхнули они тишину, и в ночи мягко откликнулись им разные
голоса тайных сил земли.
Фрол кричал, видимо надрывая старую грудь. Микеша тянул свободно, полным и звучным
голосом. Никогда еще я не слыхал подобных звуков из человеческой груди… Крик был ровный, неустанный и гулкий, точно тягучий отголосок огромного
колокола… Это был обычный призыв с берега к спящему за отмелью отдаленному станку.
— Нет, это правда. Печаловский
колокол звонит, я это знаю, — подтвердил своим глухим
голосом Александр.
Ясным, как небо, весельем дышали гармоничные звуки, и, путаясь среди их звонких
голосов, как взрослый среди играющих детей, мягким баритоном поддакивал средний
колокол.
Банн… банн… — печально и важно, густым
голосом, с большими промежутками, выпевал огромный соборный
колокол, и после каждого удара долго разливались и таяли в воздухе упругие трепещущие волны.
Пьеро услыхал. Медленно поднявшись, он подходит к девушке, берет ее за руку и выводит на средину сцены. Он говорит
голосом звонким и радостным, как первый удар
колокола.
— Не пожертвуете ли, православные, на свечи, на ладан благоверному князю Георгию, преподобным отцам сего града Китежа, — раздался густой, несколько осиплый
голос над расположившимися пó берегу озера слушать ночной звон китежских
колоколов. Оглянулся Василий Борисыч — отец Варсонофий.
Подъехав к скиту, путники остановились у ворот и дернули висевшую у калитки веревку. Вдали послышался звон
колокола; залаяли собаки, и через несколько времени чей-то
голос стал изнутри опрашивать...
То как будто в ясновиденье представлялась ей широкая зеленеющая казанская луговина меж Кремлем и Кижицами: гудят
колокола, шумит, как бурное море, говор многолюдной толпы, но ей слышится один только
голос, тихий, ласковый
голос, от которого упало и впервые сладко заныло сердце девичье…
Со всех концов темного горизонта лились медные
голоса, одни важные, старые и задумчиво-серьезные, другие молоденькие, звонкие, веселые, и сплетались между собою в разноцветную гирлянду, и, как ручьи, вливались в мощную глубину соборного
колокола.
Но вот уже раздался последний
колокол, капитан с белого мостика самолично подал третий пронзительный свисток; матросы засуетились около трапа и втащили его на палубу; шипевший доселе пароход впервые тяжело вздохнул, богатырски ухнул всей утробой своей, выбросив из трубы клубы черного дыма, и медленно стал отваливать от пристани. Вода забулькала и замутилась под колесами. Раздались оживленнее, чем прежде, сотни
голосов и отрывочных возгласов, которые перекрещивались между пристанью и пароходным бортом.
Уже давно прозвучал
колокол, призывающий пансионерок ко сну, давно стихли
голоса в пансионе, Тася все сидела и думала свою горькую думу.
Невеста и жених стали на свои места. Пастор с благоговением совершил священный обряд. Слезы полились из глаз его, когда он давал чете брачное благословение. С последним движением его руки отдали в стане русском кому-то честь барабанным боем… и вслед за тем в комнате, где совершалась церемония, загремел таинственный пророческий
голос, как торжественный звон
колокола...
Поди объяви это везде: на торжищах, в церквах, во всех сотнях, во всех концах, вели его прокричать и, коли мало
голоса человеческого, вели это прозвонить
колоколам, прогреметь пушкам.
Зовет блуждающих
колокол, и в бессилии плачет его старый, надорванный
голос. И она качается на его черных слепых звуках и поет: их двое, двое, двое! И к дому мчится, колотится в его двери и окна и воет: их двое, их двое!
Крепчает
голос попа и наполняет всю обнаженную комнату своими раскатами. И его широкие звуки пронизывают тихое шипение, и шорох, и свист, и растянутый, разорванный, блуждающий гул задохнувшегося
колокола. Идиоту весело от огненного
голоса, от блестящих глаз, от шума, свиста и гула. Он хлопает себя по оттопыренным ушам, мычит, и густая слюна двумя грязными рукавами ползет по низкому подбородку.