Неточные совпадения
— Поди вон, братец.
Придешь после, — сказал
генерал камердинеру. Усач удалился.
Чудная, однако же, вещь: на другой день, когда подали Чичикову лошадей и вскочил он в коляску с легкостью почти военного человека, одетый в новый фрак, белый галстук и жилет, и покатился свидетельствовать почтение
генералу, Тентетников
пришел в такое волненье духа, какого давно не испытывал.
Это было в конце февраля. Зима, затруднявшая военные распоряжения, проходила, и наши
генералы готовились к дружному содействию. Пугачев все еще стоял под Оренбургом. Между тем около его отряды соединялись и со всех сторон приближались к злодейскому гнезду. Бунтующие деревни при виде наших войск
приходили в повиновение; шайки разбойников везде бежали от нас, и все предвещало скорое и благополучное окончание.
— Детскость какая!
Пришла к
генералу дочь
генерала и — заплакала, дурочка: ах, я должна застрелить вас, а — не могу, вы — друг моего отца! Татьяна-то Леонтьева, которая вместо министра Дурново какого-то немца-коммивояжера подстрелила, тоже, кажется, генеральская дочь? Это уж какие-то семейные дела…
— Да! — говорил Захар. — У меня-то, слава Богу! барин столбовой; приятели-то
генералы, графы да князья. Еще не всякого графа посадит с собой: иной
придет да и настоится в прихожей… Ходят всё сочинители…
На другой день, только что он
пришел в присутствие, явился курьер от
генерала, который немедленно требовал его к себе.
— Ну-с, так вот что: вы у кого? у Дюка? Ну, и там скверно. А вы
приходите обедать, — сказал
генерал, отпуская Нехлюдова, — в пять часов. Вы по-английски говорите?
Через час времени жандарм воротился и сказал, что граф Апраксин велел отвести комнату. Подождал я часа два, никто не
приходил, и опять отправил жандарма. Он
пришел с ответом, что полковник Поль, которому
генерал приказал отвести мне квартиру, в дворянском клубе играет в карты и что квартиры до завтра отвести нельзя.
Раз весною
прихожу я к нему: спиною к дверям в больших креслах сидел какой-то
генерал, мне не было видно его лица, а только один серебряный эполет.
Мортье действительно дал комнату в генерал-губернаторском доме и велел нас снабдить съестными припасами; его метрдотель
прислал даже вина. Так прошло несколько дней, после которых в четыре часа утра Мортье
прислал за моим отцом адъютанта и отправил его в Кремль.
Через день утром она
прислала за мной. Я застал у нее несколько человек гостей. Она была повязана белым батистовым платком вместо чепчика, это обыкновенно было признаком, что она не в духе, щурила глаза и не обращала почти никакого внимания на тайных советников и явных
генералов, приходивших свидетельствовать свое почтение.
Против горсти ученых, натуралистов, медиков, двух-трех мыслителей, поэтов — весь мир, от Пия IX «с незапятнанным зачатием» до Маццини с «республиканским iddio»; [богом (ит.).] от московских православных кликуш славянизма до генерал-лейтенанта Радовица, который, умирая, завещал профессору физиологии Вагнеру то, чего еще никому не
приходило в голову завещать, — бессмертие души и ее защиту; от американских заклинателей, вызывающих покойников, до английских полковников-миссионеров, проповедующих верхом перед фронтом слово божие индийцам.
Он
прислал А. Писарева, генерал-майора «Калужских вечеров», попечителем, велел студентов одеть в мундирные сертуки, велел им носить шпагу, потом запретил носить шпагу; отдал Полежаева в солдаты за стихи, Костенецкого с товарищами за прозу, уничтожил Критских за бюст, отправил нас в ссылку за сен-симонизм, посадил князя Сергея Михайловича Голицына попечителем и не занимался больше «этим рассадником разврата», благочестиво советуя молодым людям, окончившим курс в лицее и в школе правоведения, не вступать в него.
— Мне наш окружный
генерал чаем однажды похвастался, — сообщает Любягин, — ему один батальонный командир цибик в презент
прислал. Так поверите ли, седой весь!
Наконец в газетах появился известный рескрипт генерал-губернатору Западного края. Полковник Гуслицын
прислал Пустотелову номер «Московских ведомостей», в котором был напечатан рескрипт, так что, по-настоящему, не оставалось и места для каких бы то ни было сомнений.
В трактире всегда сидели свои люди, знали это, и никто не обижался. Но едва не случилась с ним беда. Это было уже у Тестова, куда он перешел от Турина. В зал
пришел переведенный в Москву на должность начальника жандармского управления
генерал Слезкин. Он с компанией занял стол и заказывал закуску. Получив приказ, половой пошел за кушаньем, а вслед ему Слезкин крикнул командирским голосом...
—
Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто… Ужас как жарко! Должно полагать, перед дождем… Одного только я не понимаю: как она могла тебя укусить? — обращается Очумелов к Хрюкину. — Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и
пришла в твою голову идея, чтоб соврать. Ты ведь… известный народ! Знаю вас, чертей!
— Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто… Что-то ветром подуло… Знобит… Ты отведешь ее к
генералу и спросишь там. Скажешь, что я нашел и
прислал… И скажи, чтобы ее не выпускали на улицу… Она, может быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то долго ли испортить. Собака — нежная тварь… А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..
Я в крепость поехала к мужу с сестрой,
Пришли мы сперва к «
генералу»,
Потом нас привел
генерал пожилой
В обширную, мрачную залу.
— Очень может быть, хотя это и здесь куплено. Ганя, дайте князю бумагу; вот перья и бумага, вот на этот столик пожалуйте. Что это? — обратился
генерал к Гане, который тем временем вынул из своего портфеля и подал ему фотографический портрет большого формата, — ба! Настасья Филипповна! Это сама, сама тебе
прислала, сама? — оживленно и с большим любопытством спрашивал он Ганю.
— А я не намерен; спасибо. Я здесь от вас направо первая дверь, видели? Ко мне постарайтесь не очень часто жаловать; к вам я
приду, не беспокойтесь.
Генерала видели?
Чрезвычайная просьба у меня к вам, многоуважаемый князь, даже, признаюсь, затем, собственно, и пришел-с: с их домом вы уже знакомы и даже жили у них-с; то если бы вы, благодушнейший князь, решились мне в этом способствовать, собственно лишь для одного
генерала и для счастия его…
Нина Александровна укорительно глянула на
генерала и пытливо на князя, но не сказала ни слова. Князь отправился за нею; но только что они
пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна только что начала очень торопливо и вполголоса что-то сообщать князю, как
генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась к своему вязанью.
Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть в превосходнейшем настроении духа.
Прежде он никогда не робел с
генералом, да и в ум не
приходило робеть.
Ермошка любил, когда его ругали, а чтобы потешиться, подстегнул лошадь веселых родственников, и они чуть не свалились вместе с седлом. Этот маленький эпизод несколько освежил их, и они опять запели во все горло про сибирского
генерала. Только подъезжая к Балчуговскому заводу, Яша начал
приходить в себя: хмель сразу вышибло. Он все чаще и чаще стал пробовать свой затылок…
— Ну, ступайте,
приду! — И вскоре за тем вышла, с сильно растрепанной головой. Она была довольно молода и недурна собой. — Ну, что вам еще надо? — спросила она
генерала.
— О, поди-ка — с каким гонором, сбрех только: на Кавказе-то начальник края
прислал ему эту, знаешь, книгу дневную, чтобы записывать в нее, что делал и чем занимался. Он и пишет в ней: сегодня занимался размышлением о выгодах моего любезного отечества, завтра там — отдыхал от сих мыслей, — таким шутовским манером всю книгу и исписал!.. Ему дали генерал-майора и в отставку прогнали.
— Вот кто! — произнесла добродушно княгиня и ласково посмотрела на Павла. — Я теперь еду, друг мой, на вечер к генерал-губернатору… Государя ждут… Естафет
пришел.
Мари наконец кончила свой туалет и
пришла к ним. Она заметно оделась с особенной тщательностью, так что
генерал даже это заметил и воскликнул...
Генерал не справлялся, откуда и каким образом
пришли к нему эти деньги: он был доволен. Он знал, что у него есть где-то какие-то Петухи, какое-то Разуваево, какая-то Летесиха и проч., и знал, что все это никогда не приносило ему ни полушки. Кроме того, он давно уже не имел в руках разом столько денег. Он был так доволен, что однажды даже, в порыве гордыни, позволил себе сказать...
Каждое утро я
приходил к
генералу с новым, более и более обильным запасом подробностей, но, увы! уже не возбуждал ими ни содрогания, ни улыбки.
Много помог мне и уланский офицер, особливо когда я открыл ему раскаяние Филаретова. Вот истинно добрейший малый, который даже сам едва ли знает, за что под арестом сидит! И сколько у него смешных анекдотов! Многие из них я
генералу передал, и так они ему
пришли по сердцу, что он всякий день, как я вхожу с докладом, встречает меня словами:"Ну, что, как наш улан! поберегите его, мой друг! тем больше, что нам с военным ведомством ссориться не приходится!"
— Я, по крайней мере, позволяю себе думать, что если бы вы в то время взяли направление чуть-чуть влево, то талдомцы [Талдом — тоже торговое село в Калязинском уезде. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)] не успели бы
прийти на помощь мятежным семендяевцам, и вы не были бы вынуждены пробивать кровавый путь, чтоб достигнуть соединения с
генералом Голотыловым. Сверх того, вы успели бы обойти Никитские болота и не потопили бы в них своей артиллерии!
Генерал молча выслушивал эти реприманды, наклонив лицо к тарелке, и ни разу не
пришло ему даже на мысль, что, несмотря на старость, он настолько еще сильнее и крепче своего пащенка, что стоило ему только протянуть руку, чтоб раздавить эту назойливую гадину.
Одним словом, кончилось ничем, и батюшка,
придя в тот же вечер к
генералу, заявил, что Анпетов, даже по многому увещанию, остался непреклонен.
Генерал, который нарочно приезжал в К., чтоб доказать Осипу Иванычу, что в его рубле даже надобности никакой нет, что он нужен только для прилику, для видимости, а что два других рубля на этот мнимый рубль
придут сами собой, — успел в этом больше, чем надо.
— Ни слова, мой друг! — серьезно вымолвил старый
генерал и, махнув рукою, отправился в спальную, откуда уже и не выходил целый вечер,
прислав сказать сыну, что у него болит голова.
— Зачем врать! Намеднись везу я ее в этом самом тарантасе… Только везу я, и
пришла мне в голову блажь. Дай, думаю, попробую:"А знаешь ли, говорю, Меропа Петровна, что я вам скажу?" — «Сказывай», говорит. — "Скажу я тебе, говорю, что хоша я и мужик, а в ином разе против двух
генералов выстою!"
Так проходили дни за днями, и каждый день
генерал становился серьезнее. Но он не хотел начать прямо с крутых мер. Сначала он потребовал Анпетова к себе — Анпетов не
пришел. Потом, под видом прогулки верхом, он отправился на анпетовское поле и там самолично убедился, что «негодяй» действительно пробивает борозду за бороздой.
— Да что вам дался этот
генерал Блинов? — закончил Прозоров уже пьяным языком. — Блинов… хе-хе!.. это великий человек на малые дела… Да!.. Это… Да ну, черт с ним совсем! А все-таки какое странное совпадение обстоятельств: и женщина в голубых одеждах
приходила утру глубоку… Да!.. Чер-рт побери… Знает кошка, чье мясо съела. А мне плевать.
— Да, мы рассмотрим после, — проговорил
генерал, обращаясь к стоявшим на коленях просителям. — Встаньте…
Приходите ко мне послезавтра, тогда разберем ваше прошение, а теперь, как сами видите, барину некогда.
Прошел еще час, пока Евгений Константиныч при помощи Чарльза
пришел в надлежащий порядок и показался из своей избушки в охотничьей куртке, в серой шляпе с ястребиным пером и в лакированных ботфортах.
Генерал поздоровался с ним очень сухо и только показал глазами на стоявшее высоко солнце; Майзель тоже морщился и передергивал плечами, как человек, привыкший больше говорить и даже думать одними жестами.
Прошло мучительных десять минут, а Родион Антоныч все не
приходил. Раиса Павловна лежала в своем кресле с полузакрытыми глазами, в сотый раз перебирая несколько фраз, которые лезли ей в голову: «
Генерал Блинов честный человек… С ним едет одна особа, которая пользуется безграничным влиянием на
генерала; она, кажется, настроена против вас, а в особенности против Сахарова. Осторожность и осторожность…»
— Да вы сегодня, кажется, совсем с ума спятили: я буду советоваться с Платоном Васильичем… Ха-ха!.. Для этого я вас и звала сюда!.. Если хотите знать, так Платон Васильич не увидит этого письма, как своих ушей. Неужели вы не нашли ничего глупее мне посоветовать? Что такое Платон Васильич? — дурак и больше ничего… Да говорите же наконец или убирайтесь, откуда
пришли! Меня больше всего сводит с ума эта особа, которая едет с
генералом Блиновым. Заметили, что слово особа подчеркнуто?
— Послушайте, Раиса Павловна, я устрою так, что Тетюев сам
придет к вам с повинной! — объявил Прейн, радуясь новой выдумке. — Честное слово. Только, мне нужно предварительно войти в соглашение с
генералом: пожалуй, еще заартачится. Пусть Нина Леонтьевна полюбуется на своего протеже. Право, отличная мысль
пришла в голову этому Родиону Антонычу!.. Поистине, и волки будут сыты, и овцы целы…
По-моему, нельзя не иметь этого в виду, ибо если не устроиться как следует в надзвездных сферах, то непременно
придет генерал-майор Отчаянный (по-французски Мак-Магон), крикнет: а кто вам, такие-сякие, разрешил не в свое дело нос совать… брысь все!
«
Генерал, говорит,
прислал сейчас найденный через полицию шубный рукав и приказал мне посмотреть, от той ли ихней самой шубы, али от другой…» Камердинер слышит приказание господское — ослушаться, значит, не смел: подал и преспокойным манером отправился стулья там, что ли, передвигать али тарелки перетирать; только глядь: ни квартального, ни шубы нет.
— Как не будет? напротив,
генерал сейчас опять пошел на вышку. Еще полк
пришел. Да вот она, слышите? опять пошла ружейная. Вы не ходите. Зачем вам? — прибавил офицер, заметив движение, которое сделал Калугин.
Вы увидите, как острый кривой нож входит в белое здоровое тело; увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг
приходит в чувство; увидите, как фельдшер бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит, в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания, — увидите ужасные, потрясающие душу зрелища; увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими
генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении — в крови, в страданиях, в смерти…
Доложив
генералу всё, что нужно было, он
пришел в свою комнату, в которой, уже давно вернувшись и дожидаясь его, сидел князь Гальцин, читая «Splendeur et misères des courtisanes», [[«Роскошь и убожество куртизанок,» роман Бальзака]. Одна из тех милых книг, которых развелось такая пропасть в последнее время и которые пользуются особенной популярностью почему-то между нашей молодежью.] которую нашел на столе Калугина.