Неточные совпадения
Там
в городе таскаются офицеры и народ, а я,
как нарочно, задал
тону и перемигнулся с одной купеческой дочкой…
— Тако да видят людие! — сказал он, думая попасть
в господствовавший
в то время фотиевско-аракчеевский
тон; но потом, вспомнив, что он все-таки не более
как прохвост, обратился к будочникам и приказал согнать городских попов...
— Все занимается хозяйством. Вот именно
в затоне, — сказал Катавасов. — А нам
в городе, кроме Сербской войны, ничего не видно. Ну,
как мой приятель относится? Верно, что-нибудь не
как люди?
Кити неприятен был этот разговор, и он волновал ее и самим содержанием, и тем
тоном, которым он был веден, и
в особенности тем, что она знала уж,
как это подействует на мужа.
— Алексей сделал нам ложный прыжок, — сказала она по-французски, — он пишет, что не может быть, — прибавила она таким естественным, простым
тоном,
как будто ей никогда и не могло приходить
в голову, чтобы Вронский имел для Анны какое-нибудь другое значение
как игрока
в крокет.
Всё
в этом письме раздражило графиню Лидию Ивановну: и содержание, и намек на великодушие, и
в особенности развязный,
как ей показалось,
тон.
Князь, казалось, имел сказать еще многое, но
как только княгиня услыхала его
тон, она,
как это всегда бывало
в серьезных вопросах, тотчас же смирилась и раскаялась.
Было что-то оскорбительное
в том, что он сказал: «вот это хорошо»,
как говорят ребенку, когда он перестал капризничать, и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и его самоуверенным
тоном; и она на мгновенье почувствовала
в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
И противнее всех была Кити тем,
как она поддалась тому
тону веселья, с которым этот господин,
как на праздник для себя и для всех, смотрел на свой приезд
в деревню, и
в особенности неприятна была тою особенною улыбкой, которою она отвечала на его улыбки.
Правда, что
тон ее был такой же,
как и
тон Сафо; так же,
как и за Сафо, за ней ходили,
как пришитые, и пожирали ее глазами два поклонника, один молодой, другой старик; но
в ней было что-то такое, что было выше того, что ее окружало, —
в ней был блеск настоящей воды бриллианта среди стекол.
Секретарь весело и почтительно,
как и все
в присутствии Степана Аркадьича, подошел с бумагами и проговорил тем фамильярно-либеральным
тоном, который введен был Степаном Аркадьичем...
— Да,
как видишь, нежный муж, нежный,
как на другой год женитьбы, сгорал желанием увидеть тебя, — сказал он своим медлительным тонким голосом и тем
тоном, который он всегда почти употреблял с ней,
тоном насмешки над тем, кто бы
в самом деле так говорил.
Несмотря на то брызжущее весельем расположение духа,
в котором он находился, Степан Аркадьич тотчас естественно перешел
в тот сочувствующий, поэтически-возбужденный
тон, который подходил к ее настроению. Он спросил ее о здоровье и
как она провела утро.
— А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала с матерью, а назад с сыном, — сказал он, отчетливо выговаривая,
как рублем даря каждым словом. — Вы, верно, из отпуска? — сказал он и, не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточным
тоном: — что ж, много слез было пролито
в Москве при разлуке?
И действительно, она
в тот же день приехала к Анне; но
тон ее был уже совсем не тот,
как прежде. Она, очевидно, гордилась своею смелостью и желала, чтоб Анна оценила верность ее дружбы. Она пробыла не более десяти минут, разговаривая о светских новостях, и при отъезде сказала...
— Нет, не скучно, я очень занят, — сказал он, чувствуя, что она подчиняет его своему спокойному
тону, из которого он не
в силах будет выйти, так же,
как это было
в начале зимы.
— Она так жалка, бедняжка, так жалка, а ты не чувствуешь, что ей больно от всякого намека на то, что причиной. Ах! так ошибаться
в людях! — сказала княгиня, и по перемене ее
тона Долли и князь поняли, что она говорила о Вронском. — Я не понимаю,
как нет законов против таких гадких, неблагородных людей.
Анна теперь уж не смущалась. Она была совершенно свободна и спокойна. Долли видела, что она теперь вполне уже оправилась от того впечатления, которое произвел на нее приезд, и взяла на себя тот поверхностный, равнодушный
тон, при котором
как будто дверь
в тот отдел, где находились ее чувства и задушевные мысли, была заперта.
— Нет, вы не хотите, может быть, встречаться со Стремовым? Пускай они с Алексеем Александровичем ломают копья
в комитете, это нас не касается. Но
в свете это самый любезный человек,
какого только я знаю, и страстный игрок
в крокет. Вот вы увидите. И, несмотря на смешное его положение старого влюбленного
в Лизу, надо видеть,
как он выпутывается из этого смешного положения! Он очень мил. Сафо Штольц вы не знаете? Это новый, совсем новый
тон.
— Но ты одно скажи мне: было
в его
тоне неприличное, нечистое, унизительно-ужасное? — говорил он, становясь пред ней опять
в ту же позу, с кулаками пред грудью,
как он тогда ночью стоял пред ней.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш
тон презрения к нашему брату городским!… А
как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем. Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь,
как бы тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич, желая словом обидной совсем убедить Левина
в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет не больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
Блестящие нежностью и весельем глаза Сережи потухли и опустились под взглядом отца. Это был тот самый, давно знакомый
тон, с которым отец всегда относился к нему и к которому Сережа научился уже подделываться. Отец всегда говорил с ним — так чувствовал Сережа —
как будто он обращался к какому-то воображаемому им мальчику, одному из таких,
какие бывают
в книжках, но совсем не похожему на Сережу. И Сережа всегда с отцом старался притвориться этим самым книжным мальчиком.
— Но ей всё нужно подробно. Съезди, если не устала, мой друг. Ну, тебе карету подаст Кондратий, а я еду
в комитет. Опять буду обедать не один, — продолжал Алексей Александрович уже не шуточным
тоном. — Ты не поверишь,
как я привык…
Что до того,
как вести себя, соблюсти
тон, поддержать этикет, множество приличий самых тонких, а особенно наблюсти моду
в самых последних мелочах, то
в этом они опередили даже дам петербургских и московских.
Губернаторша произнесла несколько ласковым и лукавым голосом с приятным потряхиванием головы: «А, Павел Иванович, так вот
как вы!..»
В точности не могу передать слов губернаторши, но было сказано что-то исполненное большой любезности,
в том духе,
в котором изъясняются дамы и кавалеры
в повестях наших светских писателей, охотников описывать гостиные и похвалиться знанием высшего
тона,
в духе того, что «неужели овладели так вашим сердцем, что
в нем нет более ни места, ни самого тесного уголка для безжалостно позабытых вами».
«Так ты женат! не знал я ране!
Давно ли?» — «Около двух лет». —
«На ком?» — «На Лариной». — «Татьяне!»
«Ты ей знаком?» — «Я им сосед». —
«О, так пойдем же». Князь подходит
К своей жене и ей подводит
Родню и друга своего.
Княгиня смотрит на него…
И что ей душу ни смутило,
Как сильно ни была она
Удивлена, поражена,
Но ей ничто не изменило:
В ней сохранился тот же
тон,
Был так же тих ее поклон.
Все это прекрасно! — продолжала бабушка таким
тоном, который ясно доказывал, что она вовсе не находила, чтобы это было прекрасно, — мальчиков давно пора было прислать сюда, чтобы они могли чему-нибудь учиться и привыкать к свету; а то
какое же им могли дать воспитание
в деревне?..
Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так
как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким
тоном те самые сердечные пустяки,
какие не передашь на бумаге, — их сила
в чувстве, не
в самих них.
Табак страшно могуч;
как масло, вылитое
в скачущий разрыв волн, смиряет их бешенство, так и табак: смягчая раздражение чувств, он сводит их несколькими
тонами ниже; они звучат плавнее и музыкальнее.
— Нет, учусь… — отвечал молодой человек, отчасти удивленный и особенным витиеватым
тоном речи, и тем, что так прямо,
в упор, обратились к нему. Несмотря на недавнее мгновенное желание хотя
какого бы ни было сообщества с людьми, он при первом, действительно обращенном к нему, слове вдруг ощутил свое обычное неприятное и раздражительное чувство отвращения ко всякому чужому лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его личности.
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея убийства поразила ее.
В переменившемся
тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно, ни зачем, ни
как, ни для чего это было. Теперь все эти вопросы разом вспыхнули
в ее сознании. И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
—
Как! Вы здесь? — начал он с недоумением и таким
тоном,
как бы век был знаком, — а мне вчера еще говорил Разумихин, что вы все не
в памяти. Вот странно! А ведь я был у вас…
Вожеватов. Еще
как рад-то, сияет,
как апельсин. Что смеху-то! Ведь он у нас чудак. Ему бы жениться поскорей да уехать
в свое именьишко, пока разговоры утихнут, так и Огудаловым хотелось; а он таскает Ларису на бульвар, ходит с ней под руку, голову так высоко поднял, что того гляди наткнется на кого-нибудь. Да еще очки надел зачем-то, а никогда их не носил. Кланяется — едва кивает;
тон какой взял; прежде и не слыхать его было, а теперь все «я да я, я хочу, я желаю».
— Нет, серьезно, — продолжала девушка, обняв подругу и покачиваясь вместе с нею. — Он меня скоро всю испишет! А впадая
в лирический
тон, говорит,
как дьячок.
—
В таком же
тоне, но еще более резко писал мне Иноков о царе, — сказала Спивак и усмехнулась: — Иноков пишет письма так,
как будто
в России только двое грамотных: он и я, а жандармы — не умеют читать.
Рассказывая Спивак о выставке, о ярмарке, Клим Самгин почувствовал, что умиление, испытанное им, осталось только
в памяти, но
как чувство — исчезло. Он понимал, что говорит неинтересно. Его стесняло желание найти свою линию между неумеренными славословиями одних газет и ворчливым скептицизмом других, а кроме того, он боялся попасть
в тон грубоватых и глумливых статеек Инокова.
Религиозные настроения и вопросы метафизического порядка никогда не волновали Самгина, к тому же он видел,
как быстро религиозная мысль Достоевского и Льва Толстого потеряла свою остроту, снижаясь к блудному пустословию Мережковского, становилась бесстрастной
в холодненьких словах полунигилиста Владимира Соловьева, разлагалась
в хитроумии чувственника Василия Розанова и
тонула, исчезала
в туманах символистов.
Над Москвой хвастливо сияло весеннее утро; по неровному булыжнику цокали подковы, грохотали телеги;
в теплом, светло-голубом воздухе празднично гудела медь колоколов; по истоптанным панелям нешироких, кривых улиц бойко шагали легкие люди; походка их была размашиста, топот ног звучал отчетливо, они не шаркали подошвами,
как петербуржцы. Вообще здесь шума было больше, чем
в Петербурге, и шум был другого
тона, не такой сыроватый и осторожный,
как там.
Глаза ее щурились и мигали от колючего блеска снежных искр. Тихо, суховато покашливая, она говорила с жадностью долго молчавшей,
как будто ее только что выпустили из одиночного заключения
в тюрьме. Клим отвечал ей
тоном человека, который уверен, что не услышит ничего оригинального, но слушал очень внимательно. Переходя с одной темы на другую, она спросила...
— Ее арестовали, — сказал Самгин очень тихо, опасаясь, чтоб Кутузов не услыхал
в его
тоне чувства, которое ему не нужно слышать, — Самгин сам не знал,
какое это чувство.
Варвара никогда не говорила с ним
в таком
тоне; он был уверен, что она смотрит на него все еще так,
как смотрела, будучи девицей. Когда же и почему изменился ее взгляд? Он вспомнил, что за несколько недель до этого дня жена, проводив гостей, устало позевнув, спросила...
Черное сукно сюртука и белый, высокий, накрахмаленный воротник очень невыгодно для Краснова подчеркивали серый
тон кожи его щек, волосы на щеках лежали гладко, бессильно, концами вниз, так же и на верхней губе, на подбородке они соединялись
в небольшой клин, и это придавало лицу странный вид:
как будто все оно стекало вниз.
Оттуда на крышу тоже притекал шум, но — не ликующий шум города, а какой-то зимний,
как вой метели, он плыл медленно, непрерывно, но легко
тонул в звоне, грохоте и реве.
«А
как же ты
в суд пойдешь?» — уныло подумал Самгин, пожимая холодную руку старика, а старик, еще более обесцветив глаза свои легкой усмешкой, проговорил полушепотом и
тоном совета...
Все, что говорил Турчанинов, он говорил совершенно серьезно, очень мило и тем
тоном,
каким говорят молодые учителя, первый раз беседуя с учениками старших классов. Между прочим, он сообщил, что
в Париже самые лучшие портные и самые веселые театры.
Она казалась единым телом, и, только очень сильно напрягая зрение, можно было различить чуть заметные колебания икринок; иногда над ними
как будто нечто вспухало, но быстро
тонуло в их вязкой густоте.
И,
как всякий человек
в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою реальность. Люди шли очень быстро, небольшими группами, и, должно быть, одни из них знали, куда они идут, другие шли,
как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол
в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая группа, человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто,
как бы
в такт шагам; женский голос спросил
тоном обиды...
И Дмитрий подробно рассказывал о никому неведомой книге Ивана Головина, изданной
в 1846 г. Он любил говорить очень подробно и
тоном профессора, но всегда так,
как будто рассказывал сам себе.
Как всегда, ее вкусный голос и речь о незнакомом ему заставили Самгина поддаться обаянию женщины, и он не подумал о значении этой просьбы, выраженной
тоном человека, который говорит о забавном, о капризе своем. Только на месте,
в незнакомом и неприятном купеческом городе, собираясь
в суд, Самгин сообразил, что согласился участвовать
в краже документов. Это возмутило его.
Напевая, Алина ушла, а Клим встал и открыл дверь на террасу, волна свежести и солнечного света хлынула
в комнату. Мягкий, но иронический
тон Туробоева воскресил
в нем не однажды испытанное чувство острой неприязни к этому человеку с эспаньолкой,
каких никто не носит. Самгин понимал, что не
в силах спорить с ним, но хотел оставить последнее слово за собою. Глядя
в окно, он сказал...