Неточные совпадения
— Нет, каково мы окончили! — рассказывал Петрицкий. —
Волков залез на крышу и
говорит, что ему грустно. Я
говорю: давай музыку, погребальный марш! Он так и заснул на крыше под погребальный марш.
—
«Меня так этот слух»,
Волк старый
говорит: «не очень к стаду манит...
«Прощай, соседка!»
Волк Кукушке
говорил:
«Напрасно я себя покоем здесь манил!
Да только я видал: до этих пор —
Хоть
говорят:
Волкам и не спускают —
Что будь Овца ответчик иль истец...
—
«Постой-ка»,
Волк сказал: «сперва мне ведать надо,
Каков пастух у стада?» —
«Хоть
говорят, что он
Не плох, заботлив и умён,
Однако стадо я обшёл со всех сторон
И высмотрел собак: они совсем не жирны,
И плохи, кажется, и смирны».
— Кольцо, звон,
волк, — читала Лидия свои жребии, а Люба
говорила ей старческим, гнусавым голосом гадалки...
— Рг. prince M. Michel, [Князь М. Мишель (фр.).] —
говорил Волков, — а фамилия Тюменев не уписалась; это он мне в Пасху подарил, вместо яичка. Но прощайте, au revoir. Мне еще в десять мест. — Боже мой, что это за веселье на свете!
— Первого мая в Екатерингофе не быть! Что вы, Илья Ильич! — с изумлением
говорил Волков. — Да там все!
— Это что за новости? На Выборгскую сторону! Да туда,
говорят, зимой
волки забегают.
— О, баловень, сибарит! —
говорил Волков, глядя, куда бы положить шляпу, и, видя везде пыль, не положил никуда; раздвинул обе полы фрака, чтобы сесть, но, посмотрев внимательно на кресло, остался на ногах.
— Ну, посещайте Мездровых, — перебил
Волков, — там уж об одном
говорят, об искусствах; только и слышишь: венецианская школа, Бетховен да Бах, Леонардо да Винчи…
«А когда после? — спрашивала она себя, медленно возвращаясь наверх. — Найду ли я силы написать ему сегодня до вечера? И что напишу? Все то же: „Не могу, ничего не хочу, не осталось в сердце ничего…“ А завтра он будет ждать там, в беседке. Обманутое ожидание раздражит его, он повторит вызов выстрелами, наконец, столкнется с людьми, с бабушкой!.. Пойти самой, сказать ему, что он поступает „нечестно и нелогично“… Про великодушие нечего ему
говорить:
волки не знают его!..»
Потом смотритель рассказывал, что по дороге нигде нет ни
волков, ни медведей, а есть только якуты; «еще ушканов (зайцев) дивно», да по Охотскому тракту у него живут, в своей собственной юрте, две больные, пожилые дочери, обе девушки, что, «однако, — прибавил он, — на Крестовскую станцию заходят и медведи — и такое чудо, —
говорил смотритель, — ходят вместе со скотом и не давят его, а едят рыбу, которую достают из морды…» — «Из морды?» — спросил я. «Да, что ставят на рыбу, по-вашему мережи».
Тот, о ком я
говорю, был человек смелости испытанной, не побоявшийся ни «Утюга», ни «
волков Сухого оврага», ни трактира «Каторга», тем более, что он знал и настоящую сибирскую каторгу.
— Вот тут зимой за Антосем бежали два
волка, — задумчиво
говорит Саня и прибавляет: — Антось, правда?
Эти строгие теоретические рассуждения разлетались прахом при ближайшем знакомстве с делом. Конечно, и пшеничники виноваты, а с другой стороны, выдвигалась масса таких причин, которые уже не зависели от пшеничников. Первое дело, своя собственная темнота одолевала, тот душевный глад, о котором
говорит писание. Пришли
волки в овечьей шкуре и воспользовались мглой… По закону разорили целый край. И как все просто: комар носу не подточит.
Буссе пишет, что айно, увидев в первый раз в жизни свиней, испугались; да и Миддендорф
говорит, что когда на Амуре в первый раз были разведены овцы, то
волки не трогали их.
Зайцев истребляют все, кто может:
волки, лисы, дворные и легавые собаки, которые сами собою ходят охотиться за ними в лес, даже горностаи и ласки, о чем я имел уже случай
говорить.
Не
говорю уже о том, что
волки, а особенно лисы нередко их истребляют.
— Да, шут гороховый этот Райнер, — произнес в конце спора Розанов, — несло его сюда к нам;
говорил ему, упрашивал уехать, нет-таки, ну, упрямая овца
волку ж корысть.
— Отличная жизнь, — продолжал иронически доктор, — и преполезная тоже! Летом около барышень цветочки нюхает, а зиму, в ожидании этого летнего блаженства, бегает по своему чулану, как полевой
волк в клетке зверинца. Ты мне верь; я тебе ведь без всяких шуток
говорю, что ты дуреть стал: ты-таки и одуреешь.
— А например, исправник двести раков съел и
говорит: «не могу завтра на вскрытие ехать»; фельдшер в больнице бабу уморил ни за што ни про што; двух рекрут на наш счет вернули; с эскадронным командиром разбранился; в Хилкове бешеный
волк человек пятнадцать на лугу искусал, а тут немец Абрамзон с женою мимо моих окон проехал, — беда да и только.
Оба мои дяди и приятель их, адъютант
Волков, получили охоту дразнить меня: сначала военной службой,
говоря, что вышел указ, по которому велено брать в солдаты старшего сына у всех дворян.
Один раз вдруг дядя
говорит мне потихоньку, с важным и таинственным видом, что
Волков хочет жениться на моей сестрице и увезти с собой в поход.
Сначала
Волков приставал, чтоб я подарил ему Сергеевку, потом принимался торговать ее у моего отца; разумеется, я сердился и
говорил разные глупости; наконец, повторили прежнее средство, еще с большим успехом: вместо указа о солдатстве сочинили и написали свадебный договор, или рядную, в которой было сказано, что мой отец и мать, с моего согласия, потому что Сергеевка считалась моей собственностью, отдают ее в приданое за моей сестрицей в вечное владение П. Н. Волкову.
— Начальником был, усердие имел — ну, и
говорил другое. Оброки сбирал: к одному придешь — денег нет, к другому придешь — хоть шаром на дворе покати! А барин с теплых вод пишет:"Вынь да положь!"Ходишь-ходишь — и скажешь грехом:"Ах,
волк вас задави! своего барина, мерзавцы, на кабак променяли!"Ну, а теперь сам мужиком сделался.
— И это может быть! — отозвался Рыбин. —
Говорят, будто собака раньше
волком была. Пойду, спрячу это.
— Да хорошего ничего не скажешь. Сонин всегда даст хороший совет, когда пройдет беда, а попробуйте обратиться в нужде… так он и отпустит без ужина домой, как лисица
волка. Помните, как он юлил перед вами, когда искал места чрез ваше посредство? А теперь послушайте, что
говорит про вас…
Ченцов в последнее время чрезвычайно пристрастился к ружейной охоте, на которую ходил один-одинешенек в сопровождении только своей лягавой собаки. Катрин несколько раз и со слезами на глазах упрашивала его не делать этого,
говоря, что она умирает со страху от мысли, что он по целым дням бродит в лесу, где может заблудиться или встретить медведя,
волка…
— Правду
говорят, что все господа проклятые! Народят детей — и забросят в болото, словно щенят! И горюшка им мало! И ответа ни перед кем не дадут, словно и Бога на них нет!
Волк — и тот этого не сделает!
— Видал? — улыбаясь, спросила бабушка. — А я вначале опозналась, думала — собака, гляжу — ан клыки-то волчьи, да и шея тоже! Испугалась даже: ну,
говорю, коли ты
волк, так иди прочь! Хорошо, что летом
волки смиренны…
Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не
говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и
волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.
А Максим почернел, глядит на Ефима
волком и молчит. Накануне того как пропасть, был Вася у неизвестной мне швеи Горюшиной, Ефим прибежал к ней, изругал её, затолкал и,
говорят, зря всё: Максим её знает, женщина хотя и молодая, а скромная и думать про себя дурно не позволяет, хоть принимала и Васю и Максима. Но при этом у неё в гостях попадья бывает, а к распутной женщине попадья не пошла бы.
Собака взглянула на него здоровым глазом, показала ещё раз медный и, повернувшись спиной к нему, растянулась, зевнув с воем. На площадь из улицы, точно
волки из леса на поляну, гуськом вышли три мужика; лохматые, жалкие, они остановились на припёке, бессильно качая руками, тихо
поговорили о чём-то и медленно, развинченной походкой, всё так же гуськом пошли к ограде, а из-под растрёпанных лаптей поднималась сухая горячая пыль. Где-то болезненно заплакал ребёнок, хлопнула калитка и злой голос глухо крикнул...
— С ними. Накормил их да ушел с ними. Хозяйка мне сказывала, — они вдвоем целый огромный горшок каши съели. Так,
говорит, вперегонку и глотали, словно
волки.
Мы ничего не имели в мыслях, кроме интересов казны; мы ничего не желали, кроме благополучного разрешения благих начинаний; мы трудились, усердствовали, лезли из кожи и в свободное от усердия время мечтали: о! если бы и
волки были сыты, и овцы целы!.. Словом сказать, мы день и ночь хлопотали о насаждении древа гражданственности. И вот теперь нам
говорят: вы должны претерпеть!
«Ну, теперь готовься, —
говорит волк, — сейчас я начну тебя есть».
Однажды
волк бежал по лесу, увидел зайчика и
говорит ему: «Заяц, а заяц, ведь я тебя съем!» Заяц стал проситься: «Помилуй меня,
волк, мне еще жить хочется, у меня дома детки маленькие».
— Ну, прощай, отец мой, —
говорил дядя Ерошка. — Пойдешь в поход, будь умней, меня, старика, послушай. Когда придется быть в набеге или где (ведь я старый
волк, всего видел), да коли стреляют, ты в кучу не ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу и жмется: думает, веселей в народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят. Я всё, бывало, от народа подальше, один и хожу: вот ни разу меня и не ранили. А чего не видал на своем веку?
— Ах вы, —
говорит, — чухонцы этакие: и вы смеете романтиков не уважать? Какие такие у вас гражданские чувства? Откуда вам свобода возьмется? Да вам и вольности ваши дворянские Дмитрий Васильевич
Волков писал, запертый на замок вместе с датским кобелем, а вам это любо? Ну, так вот за то же вам кукиш будет под нос из всех этих вольностей: людишек у вас, это, отобрали… Что, ведь отобрали?
— Не бегай в волок,
волк в волоке, —
говорят ребятишкам.
Правда,
говорят, будто бы и в наше время голодные
волки бродят по лесу и кой-где в дуплах завывают филины и сычи; но эти мелкие второклассные ужасы так уже износились во всех страшных романах, что нам придется скоро отыскивать девственную природу, со всеми дикими ее красотами, в пустынях Барабинских или в бесконечных лесах южной Сибири.
— Эта встреча плохо отозвалась на судьбе Лукино, — его отец и дядя были должниками Грассо. Бедняга Лукино похудел, сжал зубы, и глаза у него не те, что нравились девушкам. «Эх, — сказал он мне однажды, — плохо сделали мы с тобой. Слова ничего не стоят, когда
говоришь их
волку!» Я подумал: «Лукино может убить». Было жалко парня и его добрую семью. А я — одинокий, бедный человек. Тогда только что померла моя мать.
Эге,
говорю тебе, хитрый был пан! Хотел Романа напоить своею горелкой допьяна, а еще такой и горелки не бывало, чтобы Романа свалила. Пьет он из панских рук чарку, пьет и другую, и третью выпил, а у самого только глаза, как у
волка, загораются, да усом черным поводит. Пан даже осердился.
Росту большого, глаза черные, и душа у него темная из глаз глядела, потому что всю жизнь этот человек в лесу один жил: медведь ему, люди
говорили, все равно, что брат, а
волк — племянник.
— И совсем не то! Денкера приказчик, это… — Журавка икнул и продолжал: — Денкера приказчик,
говорит, просил тебя привезти к нему; портретченко,
говорит, жены хочет тебе заказать. Ну, ведь,
волка, я думаю, ножки кормят; так это я
говорю?
— Я неподалеку отсюда переночую у приятеля на пчельнике. Хочется завтра пообшарить всю эту сторону;
говорят, будто бы здесь третьего дня
волка видели. Прощайте, батюшка! с богом! Да поторапливайтесь, а не то гроза вас застигнет. Посмотрите-ка, сударь, с полуден какие тучи напирают!
— Да что тут долго
говорить! — кричал расхрабрившийся окончательно Заяц. — Ежели мне попадется
волк, так я его сам съем…
Мы прошли опять в «Тонус» и заказали вино; девочке заказали сладкие пирожки, и она стала их анатомировать пальцем, мурлыча и болтая ногами, а мы с Паркером унеслись за пять лет назад. Некоторое время Паркер
говорил мне «ты», затем постепенно проникся зрелищем перемены в лице изящного загорелого моряка, носящего штурманскую форму с привычной небрежностью опытного морского
волка, — и перешел на «вы».
Теперь глухая ночь; здесь все вам преданы, начиная от этой собаки, которая готова загрызть меня, если вы ей это прикажете; отойдя кругом на пять миль нет человеческого жилья; зима, мороз, в овраге
волки воют; вы — все
говорят, вы страшный человек; никто еще ни жалости и ни улыбки не видывал на вашем лице ужасном; и вы меня силою позвали на допрос!..