Неточные совпадения
Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и на самый
внутренний склад обывательской
жизни; в первом случае обыватели трепетали бессознательно, во втором — трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем — возвышались до трепета, исполненного доверия.
Зачем, когда в душе у нее была буря, и она чувствовала, что стоит на повороте
жизни, который может иметь ужасные последствия, зачем ей в эту минуту надо было притворяться пред чужим человеком, который рано или поздно узнает же всё, — она не знала; но, тотчас же смирив в себе
внутреннюю бурю, она села и стала говорить с гостем.
Этот милый Свияжский, держащий при себе мысли только для общественного употребления и, очевидно, имеющий другие какие-то, тайные для Левина основы
жизни и вместе с тем он с толпой, имя которой легион, руководящий общественным мнением чуждыми ему мыслями; этот озлобленный помещик, совершенно правый в своих рассуждениях, вымученных
жизнью, но неправый своим озлоблением к целому классу и самому лучшему классу России; собственное недовольство своею деятельностью и смутная надежда найти поправку всему этому — всё это сливалось в чувство
внутренней тревоги и ожидание близкого разрешения.
— Вы возродитесь, предсказываю вам, — сказал Сергей Иванович, чувствуя себя тронутым. — Избавление своих братьев от ига есть цель, достойная и смерти и
жизни. Дай вам Бог успеха внешнего, — и
внутреннего мира, — прибавил он и протянул руку.
В карете дремала в углу старушка, а у окна, видимо только что проснувшись, сидела молодая девушка, держась обеими руками за ленточки белого чепчика. Светлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной
внутренней, чуждой Левину
жизни, она смотрела через него на зарю восхода.
Вместо попыток разъяснения его душевного настроения и вообще всей
внутренней его
жизни стояли одни факты, то есть собственные слова его, подробные известия о состоянии его здоровья, чего он пожелал тогда-то при свидании, о чем попросил ее, что поручил ей, и прочее.
Но в конце концов он был доволен тем, что встретился с этой женщиной и что она несколько отвлекает его от возни с самим собою, доволен был, что устроился достаточно удобно, независимо и может отдохнуть от пережитого. И все чаще ему казалось, что в этой тихой полосе
жизни он именно накануне какого-то важного открытия, которое должно вылечить его от
внутренней неурядицы и поможет укрепиться на чем-то прочном.
Кроме этого, он ничего не нашел, может быть — потому, что торопливо искал. Но это не умаляло ни женщину, ни его чувство досады; оно росло и подсказывало: он продумал за двадцать лет огромную полосу
жизни, пережил множество разнообразных впечатлений, видел людей и прочитал книг, конечно, больше, чем она; но он не достиг той уверенности суждений, того
внутреннего равновесия, которыми, очевидно, обладает эта большая, сытая баба.
«Дома у меня — нет, — шагая по комнате, мысленно возразил Самгин. — Его нет не только в смысле реальном: жена, дети, определенный круг знакомств, приятный друг, умный человек, приблизительно равный мне, — нет у меня дома и в смысле идеальном, в смысле
внутреннего уюта… Уот Уитмэн сказал, что человеку надоела скромная
жизнь, что он жаждет грозных опасностей, неизведанного, необыкновенного… Кокетство анархиста…
— Ты забыл, что я — неудавшаяся актриса. Я тебе прямо скажу: для меня
жизнь — театр, я — зритель. На сцене идет обозрение, revue, появляются, исчезают различно наряженные люди, которые — как ты сам часто говорил — хотят показать мне, тебе, друг другу свои таланты, свой
внутренний мир. Я не знаю — насколько
внутренний. Я думаю, что прав Кумов, — ты относишься к нему… барственно, небрежно, но это очень интересный юноша. Это — человек для себя…
Клим Иванович Самгин легко и утешительно думал не об искусстве, но о
жизни, сквозь которую он шел ничего не теряя, а, напротив, все более приобретая уверенность, что его путь не только правилен, но и героичен, но не умел или не хотел — может быть, даже опасался — вскрывать
внутренний смысл фактов, искать в них единства.
Дверь тихо отворилась, и явилась Ольга: он взглянул на нее и вдруг упал духом; радость его как в воду канула: Ольга как будто немного постарела. Бледна, но глаза блестят; в замкнутых губах, во всякой черте таится
внутренняя напряженная
жизнь, окованная, точно льдом, насильственным спокойствием и неподвижностью.
Плохо верили обломовцы и душевным тревогам; не принимали за
жизнь круговорота вечных стремлений куда-то, к чему-то; боялись как огня увлечения страстей; и как в другом месте тело у людей быстро сгорало от волканической работы
внутреннего, душевного огня, так душа обломовцев мирно, без помехи утопала в мягком теле.
Один Захар, обращающийся всю
жизнь около своего барина, знал еще подробнее весь его
внутренний быт; но он был убежден, что они с барином дело делают и живут нормально, как должно, и что иначе жить не следует.
Не играя вопросом о любви и браке, не путая в него никаких других расчетов, денег, связей, мест, Штольц, однако ж, задумывался о том, как примирится его внешняя, до сих пор неутомимая деятельность с
внутреннею, семейною
жизнью, как из туриста, негоцианта он превратится в семейного домоседа?
Оба они, снаружи неподвижные, разрывались
внутренним огнем, дрожали одинаким трепетом; в глазах стояли слезы, вызванные одинаким настроением. Все это симптомы тех страстей, которые должны, по-видимому, заиграть некогда в ее молодой душе, теперь еще подвластной только временным, летучим намекам и вспышкам спящих сил
жизни.
Вера умна, но он опытнее ее и знает
жизнь. Он может остеречь ее от грубых ошибок, научить распознавать ложь и истину, он будет работать, как мыслитель и как художник; этой жажде свободы даст пищу: идеи добра, правды, и как художник вызовет в ней
внутреннюю красоту на свет! Он угадал бы ее судьбу, ее урок
жизни и… и… вместе бы исполнил его!
Вся женская грубость и грязь, прикрытая нарядами, золотом, брильянтами и румянами, — густыми волнами опять протекла мимо его. Он припомнил свои страдания, горькие оскорбления, вынесенные им в битвах
жизни: как падали его модели, как падал он сам вместе с ними и как вставал опять, не отчаиваясь и требуя от женщин человечности, гармонии красоты наружной с красотой
внутренней.
Но если покойный дух
жизни тихо опять веял над ним, или попросту «находил на него счастливый стих», лицо его отражало запас силы воли,
внутренней гармонии и самообладания, а иногда какой-то задумчивой свободы, какого-то идущего к этому лицу мечтательного оттенка, лежавшего не то в этом темном зрачке, не то в легком дрожании губ.
Но вид этих бритых донельзя голов и лиц, голых, смугло-желтых тел, этих то старческих, то хотя и молодых, но гладких, мягких, лукавых, без выражения энергии и мужественности физиономий и, наконец, подробности образа
жизни, семейный и
внутренний быт, вышедший на улицу, — все это очень своеобразно, но не привлекательно.
Пожалуй, кому охота, изучай по вечерам
внутреннюю сторону народа — нравы; но для этого надо слиться и с домашнею
жизнью англичан, а это нелегко.
Революция, в его представлении, не должна была изменить основные формы
жизни народа — в этом он не сходился с Новодворовым и последователем Новодворова Маркелом Кондратьевым, — революция, по его мнению, не должна была ломать всего здания, а должна была только иначе распределить
внутренние помещения этого прекрасного, прочного, огромного, горячо-любимого им старого здания.
Особенно интересовали Надежду Васильевну
внутренние порядки крестьянской
жизни, какой она проявляется у себя, в своей семье.
И если Привалов еще мог, в счастливом случае, как-нибудь изолировать свою семейную
жизнь от внешних влияний, то против
внутреннего, органического зла он был решительно бессилен.
Это — изживание
внутренней тьмы мировой
жизни,
внутреннего зла, принятие вины и искупления.
Внутренняя война была прикрыта лишь поверхностным покровом мирной буржуазной
жизни, и ложь этого буржуазного мира, который многим казался вечным, должна была быть разоблачена.
Можно даже было бы сказать, что чистый
внутренний трагизм человеческой
жизни не был еще выявлен, т. к. в трагизме прошлого слишком большую роль играли конфликты, порожденные социальным строем и связанными с этим строем предрассудками.
Власть бюрократии в русской
жизни была
внутренним нашествием неметчины.
В этом есть
внутренняя диалектика, изобличающая ложь
жизни.
Коммюнотарность же означает непосредственное отношение человека к человеку через Бога, как
внутреннее начало
жизни.
Силы народа, о котором не без основания думают, что он устремлен к
внутренней духовной
жизни, отдаются колоссу государственности, превращающему все в свое орудие.
Если
жизнь, созданная после социальной революции, будет уродлива и будет находиться на очень низком уровне познания истины, то это будет показателем
внутренней порчи.
Навязывание абсолютного закона относительной
жизни есть доктринерство, лишенное всякого
внутреннего смысла.
Русский человек совсем и не помышляет о том, чтобы святость стала
внутренним началом, преображающим его
жизнь, она всегда действует на него извне.
Необъятные пространства, которые со всех сторон окружают и теснят русского человека, — не внешний, материальный, а
внутренний, духовный фактор его
жизни.
Если любящий не может соединиться со своей любимой, потому что они принадлежат к разным сословиям или слишком велико различие в их материальном положении и родители ставят непреодолимые препятствия, то это может быть очень трагично, но это не есть выявление
внутреннего трагизма человеческой
жизни в чистом виде.
Трагизм человеческой
жизни в нем еще возрастет, но станет более
внутренним, углубленным.
Но эта ниспосланная нам война, может быть, самая страшная из всех бывших войн, есть во всяком случае страдальческое испытание для современного человечества, развращенного буржуазным благополучием и покоем, поверившего в возможность мирной внешней
жизни при
внутреннем раздоре.
Безвкусие немцев, которое поражает даже у величайших из них, даже у Гёте, связано с перенесением центра тяжести
жизни во
внутреннее напряжение воли и мысли.
Дух, свободный в своем
внутреннем опыте, становится навязчивым и насильническим; он открывается относительной, внешней
жизни не как живой опыт, а как извне навязанный, безжизненный принцип или норма.
Трудновата была борьба на этот раз, но зато и сколько
внутреннего удовольствия доставляла она ему, и это удовольствие не пройдет вместе с нею, а будет греть его грудь долго, до конца
жизни.
Дом и большую часть именья оставила она княгине, но
внутренний смысл своей
жизни не передала ей.
«Господи, какая невыносимая тоска! Слабость ли это или мое законное право? Неужели мне считать
жизнь оконченною, неужели всю готовность труда, всю необходимость обнаружения держать под спудом, пока потребности заглохнут, и тогда начать пустую
жизнь? Можно было бы жить с единой целью
внутреннего образования, но середь кабинетных занятий является та же ужасная тоска. Я должен обнаруживаться, — ну, пожалуй, по той же необходимости, по которой пищит сверчок… и еще годы надобно таскать эту тяжесть!»
Это не было ни отчуждение, ни холодность, а
внутренняя работа — чужая другим, она еще себе была чужою и больше предчувствовала, нежели знала, что в ней. В ее прекрасных чертах было что-то недоконченное, невысказавшееся, им недоставало одной искры, одного удара резцом, который должен был решить, назначено ли ей истомиться, завянуть на песчаной почве, не зная ни себя, ни
жизни, или отразить зарево страсти, обняться ею и жить, — может, страдать, даже наверное страдать, но много жить.
Механическая слепка немецкого церковно-ученого диалекта была тем непростительнее, что главный характер нашего языка состоит в чрезвычайной легкости, с которой все выражается на нем — отвлеченные мысли,
внутренние лирические чувствования, «
жизни мышья беготня», крик негодования, искрящаяся шалость и потрясающая страсть.
— Вы никогда не дойдете, — говорила она, — ни до личного бога, ни до бессмертия души никакой философией, а храбрости быть атеистом и отвергнуть
жизнь за гробом у вас у всех нет. Вы слишком люди, чтобы не ужаснуться этих последствий,
внутреннее отвращение отталкивает их, — вот вы и выдумываете ваши логические чудеса, чтоб отвести глаза, чтоб дойти до того, что просто и детски дано религией.
Самое появление кружков, о которых идет речь, было естественным ответом на глубокую
внутреннюю потребность тогдашней русской
жизни.
Судорожно натянутые нервы в Петербурге и Новгороде — отдали,
внутренние непогоды улеглись. Мучительные разборы нас самих и друг друга, эти ненужные разбереживания словами недавних ран, эти беспрерывные возвращения к одним и тем же наболевшим предметам миновали; а потрясенная вера в нашу непогрешительность придавала больше серьезный и истинный характер нашей
жизни. Моя статья «По поводу одной драмы» была заключительным словом прожитой болезни.
Внутренний трагизм моей
жизни я никогда не мог и не хотел выразить.
Именно в это время у меня начался
внутренний переворот, который я определил бы как раскрытие для меня новых миров, как усложнение душевной
жизни и обогащение новой эмоциональностью.