Неточные совпадения
«Вероятно, Уповаева хоронят», — сообразил он, свернул в переулок и пошел куда-то вниз, где переулок замыкала горбатая зеленая крыша церкви с тремя главами
над нею. К ней опускались два ряда приземистых, пузатых домиков, накрытых толстыми шапками снега. Самгин нашел, что они имеют некоторое сходство с людьми в шубах, а окна и двери
домов похожи на карманы. Толстый слой серой, холодной скуки
висел над городом. Издали доплывало унылое пение церковного хора.
Над домом лениво
висел голландский флаг; у ворот, как сонные мухи, чуть ползали, от зноя, часовые с ружьями.
В таком настроении одной ночью или, вернее, перед утром, мне приснилось, будто я очутился в узком пустом переулке.
Домов не было, а были только высокие заборы.
Над ними
висели мутные облака, а внизу лежал белый снег, пушистый и холодный. На снегу виднелась фигурка девочки в шубке, крытой серым сукном и с белым кроличьим воротником. И казалось — плакала.
С этих пор патриотическое возбуждение и демонстрации разлились широким потоком. В городе с барабанным боем было объявлено военное положение. В один день наш переулок был занят отрядом солдат. Ходили из
дома в
дом и отбирали оружие. Не обошли и нашу квартиру: у отца
над кроватью, на ковре,
висел старый турецкий пистолет и кривая сабля. Их тоже отобрали… Это был первый обыск, при котором я присутствовал. Процедура показалась мне тяжелой и страшной.
Небо было видимо
над селом очень редко, изо дня в день
над крышами
домов,
над сугробами снега, посоленными копотью,
висела другая крыша, серая, плоская, она притискивала воображение и ослепляла глаза своим тоскливым одноцветом.
Город был насыщен зноем, заборы, стены
домов, земля — всё дышало мутным, горячим дыханием, в неподвижном воздухе стояла дымка пыли, жаркий блеск солнца яростно слепил глаза.
Над заборами тяжело и мёртво
висели вялые, жухлые ветви деревьев, душные серые тени лежали под ногами. То и дело встречались тёмные оборванные мужики, бабы с детьми на руках, под ноги тоже совались полуголые дети и назойливо ныли, простирая руки за милостыней.
Далеко впереди белели колокольни и избы какой-то деревни; по случаю воскресного дня хохлы сидели
дома, пекли и варили — это видно было по дыму, который шел изо всех труб и сизой, прозрачной пеленой
висел над деревней.
Он только что прошёл мимо маленькой лавочки, укромно спрятанной во впадине между часовней и огромным
домом купца Лукина.
Над входом в лавочку
висела проржавевшая вывеска...
Черная туча, густая-густая,
Прямо
над нашей деревней
висит,
Прыснет из тучи стрела громовая,
В чей она
дом сноровит?
День этот был странно длинён.
Над крышами
домов и площадью неподвижно
висела серая туча, усталый день точно запутался в её сырой массе и тоже остановился. К вечеру в лавку пришли покупатели, один — сутулый, худой, с красивыми, полуседыми усами, другой — рыжебородый, в очках. Оба они долго и внимательно рылись в книгах, худой всё время тихонько свистел, и усы у него шевелились, а рыжий говорил с хозяином. Евсей укладывал отобранные книги в ряд, корешками вверх, и прислушивался к словам старика Распопова.
Он объехал кругом площадь, заглядывал во все окна и, наконец, решился войти в
дом,
над дверьми которого
висела вывеска с надписью на французском и немецком языках: золотых дел мастер Франц Зингер.
Ветер затих. Густые облака дыма не крутились уже в воздухе. Как тяжкие свинцовые глыбы, они
висели над кровлями догорающих
домов. Смрадный, удушливый воздух захватывал дыхание: ничто не одушевляло безжизненных небес Москвы.
Над дымящимися развалинами Охотного ряда не кружились резвые голуби, и только в вышине, под самыми облаками, плавали стаи черных коршунов.
Изредка, кой-где, дымились трубы, и, как черный погребальный креп, густой туман
висел над кровлями опустевших
домов.
Заводские домики, как старые знакомые, смотрели приветливо; вдали чернела фабрика;
над ней точно
висела в воздухе белая церковь, — все было по-старому, «как мать поставила»; мой экипаж прокатился по широкой улице, миновал господский
дом, в котором благоденствовал Муфель с «будущей Россией», и начал тихо подниматься мимо церкви в гору, к домику Фатевны.
Не спавшая еще с воды река подходила почти к самому
дому, так что балкон как будто бы
висел над нею.
В воздухе назревала буря, и уже
висел над головами обычный трагический возглас: «Моей ноги не будет больше в этом
доме!» — но находчивая хозяйка быстро предупредила катастрофу, встав из-за стола со словами...
Иван Ильич имел в Симбирске
домНа самой на горе, против собора.
При мне давно никто уж не жил в нем,
И он дряхлел, заброшен без надзора,
Как инвалид, с георгьевским крестом.
Но некогда, с кудрявыми главами,
Вдоль стен колонны высились рядами.
Прозрачною решеткой окружен,
Как клетка, между них
висел балкон,
И
над дверьми стеклянными в порядке
Виднелися гардин прозрачных складки.
И образы языческих богов —
Без рук, без ног, с отбитыми носами —
Лежат в углах низвергнуты с столбов,
Раскрашенных под мрамор.
Над дверями
Висят портреты дедовских веков
В померкших рамах и глядят сурово;
И мнится, обвинительное слово
Из мертвых уст их излетит — увы!
О, если б этот
дом знавали вы
Тому назад лет двадцать пять и боле!
О, если б время было в нашей воле!..
И мысль о чухонцах и греках производила во всем его теле что-то вроде тошноты. Для сравнения хотел он думать о французах и итальянцах, но воспоминание об этих народах вызывало в нем представление почему-то только о шарманщиках, голых женщинах и заграничных олеографиях, которые
висят дома у тетки
над комодом.
Патер шел с видом человека, цель путешествия которого строго намечена и, действительно, пройдя несколько
домов по правой стороне улицы, он вошел в стеклянную дверь,
над которой
висела вывеска с надписью «Кондитерская».
Этот образок
висел над кроватью Володи Петровского в
доме Энгельгардта в Смоленске, и мальчик усердно утром и вечером молился ему за упокой души дяди Андрея, за здравие бабушки Дарьи, тетей Зинаиды, Марфы и дядей Андрея и Григория.
Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая
висела над французскою армиею, и в том, что отсталые больные у французов — оставались в руках врага, а отсталые русские оставались у себя
дома.