Неточные совпадения
Она была очень набожна и чувствительна,
верила во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны;
верила в юродивых,
в домовых,
в леших,
в дурные встречи,
в порчу,
в народные лекарства,
в четверговую соль,
в скорый конец света;
верила, что если
в светлое воскресение на всенощной не погаснут свечи, то гречиха хорошо уродится, и что гриб больше не растет, если его человеческий глаз увидит;
верила, что
черт любит быть там, где вода, и что у каждого жида на груди кровавое пятнышко; боялась мышей, ужей, лягушек, воробьев, пиявок, грома, холодной воды, сквозного ветра, лошадей, козлов, рыжих людей и черных кошек и почитала сверчков и собак нечистыми животными; не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни сыру, ни спаржи, ни земляных груш, ни зайца, ни арбузов, потому что взрезанный арбуз напоминает голову Иоанна Предтечи; [Иоанн Предтеча — по преданию, предшественник и провозвестник Иисуса Христа.
—
В чертей не
верю, — серьезно сказал Кутузов, пожимая руку Клима.
— А голубям — башки свернуть. Зажарить. Нет, —
в самом деле, — угрюмо продолжал Безбедов. — До самоубийства дойти можно. Вы идете лесом или — все равно — полем, ночь, темнота, на земле, под ногами, какие-то шишки. Кругом — чертовщина: революции, экспроприации, виселицы, и… вообще — деваться некуда! Нужно, чтоб пред вами что-то светилось. Пусть даже и не светится, а просто: существует. Да —
черт с ней — пусть и не существует, а выдумано, вот —
чертей выдумали, а
верят, что они есть.
— И не воспитывайте меня анархистом, — анархизм воспитывается именно бессилием власти, да-с! Только гимназисты
верят, что воспитывают — идеи. Чепуха! Церковь две тысячи лет внушает: «возлюбите друг друга», «да единомыслием исповемы» — как там она поет?
Черта два — единомыслие, когда у меня дом —
в один этаж, а у соседа —
в три! — неожиданно закончил он.
— Моралист, хех! Неплохое ремесло. Ну-ко, выпьем, моралист! Легко, брат, убеждать людей, что они — дрянь и жизнь их — дрянь, они этому тоже легко
верят,
черт их знает почему! Именно эта их вера и создает тебе и подобным репутации мудрецов. Ты — не обижайся, — попросил он, хлопнув ладонью по колену Самгина. — Это я говорю для упражнения
в острословии. Обязательно, братец мой, быть остроумным, ибо чем еще я куплю себе кусок удовольствия?
— Я
в политике ни
черта не смыслю, но вы, милый мой, превосходно отделали их… А этот Платон — вы ему не
верьте. Он — дурак, но хитрый. И — сластоежка. Идемте, сейчас я буду развлекать публику.
— Томилина я скоро начну ненавидеть, мне уже теперь, иной раз, хочется ударить его по уху. Мне нужно знать, а он учит не
верить, убеждает, что алгебра — произвольна, и
черт его не поймет, чего ему надо! Долбит, что человек должен разорвать паутину понятий, сотканных разумом, выскочить куда-то,
в беспредельность свободы. Выходит как-то так: гуляй голым! Какой дьявол вертит ручку этой кофейной мельницы?
В ней есть
черта, родственная Митрофанову, человеку,
в чей здравый смысл он
поверил и — ошибся.
— Тут причина ясная: они выбирают Бога, чтоб не преклоняться перед людьми, — разумеется, сами не ведая, как это
в них делается: преклониться пред Богом не так обидно. Из них выходят чрезвычайно горячо верующие — вернее сказать, горячо желающие
верить; но желания они принимают за самую веру. Из этаких особенно часто бывают под конец разочаровывающиеся. Про господина Версилова я думаю, что
в нем есть и чрезвычайно искренние
черты характера. И вообще он меня заинтересовал.
Мне хотелось
поверить портрет с подлинными
чертами лежавшего передо мной великана, во власть которого я отдавался на долгое время. «Какой же он
в самом деле? — думал я, поглядывая кругом.
— «Понимаем, говорят, кто же
в черта не
верит, а все-таки нельзя, направлению повредить может.
Смеюсь с конторщиками: «Это
в Бога, говорю,
в наш век ретроградно
верить, а ведь я
черт,
в меня можно».
Странное дело: стрелки
верили в существование своих
чертей, но
в то же время с недоверием и насмешками относились к
чертям удэгейцев.
Они
верили в великое призвание России и русского народа,
в скрытую
в нем правду, и они пытались характеризовать некоторые оригинальные
черты этого призвания.
Не
верь, а все-таки держи ухо востро, неровен час и повесится: с этакими-то и бывает; не от силы, а от слабости вешаются; а потому никогда не доводи до последней
черты, — и это первое правило
в супружестве.
Догадавшись, что сглупил свыше меры, — рассвирепел до ярости и закричал, что «не позволит отвергать бога»; что он разгонит ее «беспардонный салон без веры»; что градоначальник даже обязан
верить в бога, «а стало быть, и жена его»; что молодых людей он не потерпит; что «вам, вам, сударыня, следовало бы из собственного достоинства позаботиться о муже и стоять за его ум, даже если б он был и с плохими способностями (а я вовсе не с плохими способностями!), а между тем вы-то и есть причина, что все меня здесь презирают, вы-то их всех и настроили!..» Он кричал, что женский вопрос уничтожит, что душок этот выкурит, что нелепый праздник по подписке для гувернанток (
черт их дери!) он завтра же запретит и разгонит; что первую встретившуюся гувернантку он завтра же утром выгонит из губернии «с казаком-с!».
— Это… это…
черт… Я не виноват ведь, что
в вас
верю! Чем же я виноват, что почитаю вас за благороднейшего человека и, главное, толкового… способного то есть понять…
черт…
— Ты прошлый раз говорил, что
в чертей не
веришь?
— Не только
в революции, я даже
в черта не
верю! И вот по какому случаю. Однажды, будучи
в кадетском корпусе, — разумеется, с голоду, — пожелал я продать
черту душу, чтобы у меня каждый день булок вволю было. И что же-с? вышел я ночью во двор-с и кричу: «
Черт! явись!» Ан вместо черта-то явился вахтер, заарестовал меня, и я
в то время чуть-чуть не подвергся исключению-с. Вот оно, легковерие-то, к чему ведет!
Понимаешь, я не
верю вот этим зеленым листьям — они тоже лгут, потому что
в сущности не листья, а
черт знает что.
— Я удивляюсь, я давно удивляюсь, отчего меня до сих пор не посадили
в сумасшедший дом? Почему на мне этот сюртук, а не горячечная рубаха? Я
верю еще
в правду,
в добро, я дурак-идеалист, а разве
в наше время это не сумасшествие? И как мне отвечают на мою правду, на мое честное отношение?
В меня чуть не бросают камнями и ездят на мне верхом. И даже близкие родные стараются только ездить на моей шее,
черт бы побрал меня, старика болвана…
Родившись и воспитавшись
в строго нравственном семействе, княгиня, по своим понятиям, была совершенно противоположна Елене: она самым искренним образом
верила в бога, боялась
черта и грехов, бесконечно уважала пасторов; о каких-либо протестующих и отвергающих что-либо мыслях княгиня и не слыхала
в доме родительском ни от кого; из бывавших у них
в гостях молодых горных офицеров тоже никто ей не говорил ничего подобного (во время девичества княгини отрицающие идеи не коснулись еще наших военных ведомств): и вдруг она вышла замуж за князя, который на другой же день их брака начал ей читать оду Пушкина о свободе […ода Пушкина о свободе — ода «Вольность», написанная
в 1817 году и распространившаяся вскоре
в множестве списков.
— Да, сударь, чуть было не прыгнул
в Елисейские. Вы знаете моего персидского жеребца, Султана? Я стал показывать конюху, как его выводить, —
черт знает, что с ним сделалось! Заиграл, да как хлысть меня под самое дыханье!
Поверите ль, света божьего невзвидел! Как меня подняли, как раздели, как Сенька-коновал пустил мне кровь, ничего не помню! Насилу на другой день очнулся.
— Слава богу! насилу-то и мы будем атаковать. А то,
поверишь ли, как надоело! Toujours sur la défensive [Всегда
в обороне (франц.)] — тоска, да и только. Ого!.. кажется, приказание уж исполняется?.. Видишь, как подбавляют у нас стрелков?..
Черт возьми! да это батальный огонь, а не перестрелка. Что ж это французы не усиливают своей цепи?.. Смотри, смотри!.. их сбили… они бегут… вон уж наши на той стороне… Ай да молодцы!
— Боже ты мой! — гудел он взволнованно и мрачно, подавляя Сашу и несуразной фигурой своей, истово шагающей на четырех шагах, и выражением какого-то доподлинного давнишнего горя. — Боже ты мой, да как же могу я этому
поверить! Что не рисует да языком не треплет, так у него и талантов нет. Того-этого, — вздор, милостивый государь, преподлейший вздор! Талант у него
в каждой
черте выражен, даже смотреть больно, а он: «Нет, это сестра! Нет, мамаша!» Ну и мамаша, ну и сестра, ну и вздор, преподлейший вздор!
— Дай бог тебе счастье, если ты
веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее играла густыми кудрями беспечного юноши; а их лодка скользила неприметно вдоль по реке, оставляя белый змеистый след за собою между темными волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали по обеим сторонам их лодки; они оба сидели рядом, и по веслу было
в руке каждого; студеная влага с легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали
в темноте; — на западе была еще красная
черта, граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась на синем своде, и свежая роса уж падала на опустелый берег <Суры>; — мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться лодку, чтоб рассердить, испугать свою подругу; но она умела отомстить за это невинное коварство; неприметно гребла
в противную сторону, так что все его усилия делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки, детские опасения, всё так отзывалось чистотой души, что если б демон захотел искушать их, то не выбрал бы эту минуту...
— Путаница какая-то. Басня. Доктора
в чертей не
верят. Откуда у тебя книга?
Дон Боабдил, слуга я ваш покорный!
Рекомендуюсь вам. Я
в бога
верю;
Но, может быть, я ошибаюсь. Если
Один лишь
черт вселенной господин,
На том свету прошу вас мне у
чертаВ протекции своей не отказать.
В иное надо
верить,
Не то пришлось бы,
черт возьми,
Мне самого себя похерить!
— Довольно, — сказал я, вставая, — теперь мне ясно, как день, что и мисс Полине все известно о mademoiselle Blanche, но что она не может расстаться с своим французом, а потому и решается гулять с mademoiselle Blanche.
Поверьте, что никакие другие влияния не заставили бы ее гулять с mademoiselle Blanche и умолять меня
в записке не трогать барона. Тут именно должно быть это влияние, пред которым все склоняется! И, однако, ведь она же меня и напустила на барона!
Черт возьми, тут ничего не разберешь!
Дмитрий Александрович Брянчанинов
в указанном направлении был первым заводчиком: он был главою кружка любителей и почитателей «святости и чести», и потому о нем следует сказать прежде прочих. Набожность и благочестие были, кажется, врожденною
чертою Брянчанинова. По крайней мере по книге, о нем написанной, известно, что он был богомолен с детства, и если
верить френологическим системам Галя и Лафатера, то череп Брянчаиннова являл признаки «возвышенного богопочитания».
— Ну, душка, извини, — говорил Масуров, подходя к жене, — счастие сначала ужас как везло, а под конец как будто бы какой
черт ему нашептывал: каждую карту брал, седая крыса. Ты не
поверишь:
в четверть часа очистил всего, как липку; предлагал было на вексель: «Я вижу, говорит, вы человек благородный».
— Ну, брат, недаром ты хотел сжечь портрет.
Черт его побери,
в нем есть что-то странное… Я ведьмам не
верю, но, воля твоя:
в нем сидит нечистая сила…
Совсем на
верил Ларион
в чертей; помню, на гумне, споря с мужиками-раскольниками, кричал он им...
— Зачем я
в тебя,
черт,
поверила… — рыдала девушка под окном.
Булычов. Я тебе — не сказки, я тебе всегда правду говорил. Видишь ли… Попы, цари, губернаторы… на кой
черт они мне надобны?
В бога — я не
верю. Где тут бог. Сама видишь… И людей хороших — нет. Хорошие — редки, как… фальшивые деньги! Видишь, какие все? Вот они теперь запутались, завоевались… очумели! А — мне какое дело до них? Булычову-то Егору — зачем они? И тебе… ну, как тебе с ними жить?
Куницын. Нет, братец, нет, как хочешь, ты тут во всем виноват!.. Каким же образом женщину, привыкшую к довольству, держать
в этакой конуре и кормить протухлой колбасой и картофелем! Это какая хочешь уйдет — не выдержит. Я тебе всегда говорил, что деньги нынче все значат! Ну, если их нет, а они надобны, так украдь их,
черт возьми!
Поверь, что на деле моя философия всегда твоей верней будет!
— Мне, видишь, кажется, что не
верит он
в бога, а один не
верить боится, вот и подстрекает всех к тому же, ища себе поддержки. Он мне нравится, интересный, ей-богу! Да и смел, старый
чёрт!
Кадеты этому
верили и, принимая
в соображение известные им
черты характера своего начальника, нимало не сомневались, что он свою клятву над К-диным исполнит.
Оттого и глуп хохол, а все-таки пальца ему
в рот не клади, вороны глупей, зато
черта хитрей,
поверить ему можно только с опаской: соврать не соврет, да и правды не скажет, а сам упрям, как бык али
черт карамышевский.
«Главная
черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера
в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла прийти
в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя все-таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение
в том, что не вздор ли все то, что я думаю, и все то, во что я
верю?»
Он уже давно потерял всякую надежду овладеть любовью Глафиры, «поддавшейся, по его словам, новому тяготению на брак», и даже не
верил, чтоб она когда-нибудь вступила с ним и
в брак, «потому что какая ей и этом выгода?» Но, размышлял он далее: кто знает, чем
черт не шутит… по крайней мере
в романах, над которыми я последнее время поработал, все говорят о женских капризах, а ее поведение по отношению ко мне странно…
Не только печатать, а даже и дружески предупреждать стало бесполезно, и я прекрасно это чувствую сию минуту, дописывая вам настоящие строки, но
верьте мне, что я вам говорю правду,
верьте…
верьте хоть ради того,
черт возьми, что стоя этак на ножах друг с другом, как стали у нас друг с другом все
в России, приходится
верить, что без доверия жить нельзя, что… одним словом, надоверить».
— То-то еще хорошо ли это, я… этого, по правде вам сказать, и сам достоверно не знаю. Я, как настоящий нигилист, сам свои убеждения тоже, знаете… невысоко ставлю.
Черт их знает: кажется, что-нибудь так, а… ведь все оно может быть и иначе… Я, разумеется,
в жизнь за гробом не
верю и
в Бога не
верю… но…
— Довольно смеяться! Это глупо. Откуда вы все знаете? Это глупо, говорю вам. Я ни во что не
верю, и оттого я все допускаю. Пожми мне руку, Вандергуд: они все глупцы, а я готов допустить, что ты — Сатана. Только ты попал
в скверную историю, дружище Сатана. Потому что я все равно тебя сейчас выгоню! Слышишь…
черт.
Если не
веришь Мне, сходи
в ближайший сумасшедший дом и послушай тех: они все познали что-то и хотели выразить его… и ты слышишь, как шипят и вертят
в воздухе колесами эти свалившиеся паровозы, ты замечаешь, с каким трудом они удерживают на месте разбегающиеся
черты своих изумленных и пораженных лиц?
Будь я с предрассудками, я порешил бы, что это
черти и ведьмы покатили на шабаш, и пошел бы далее, но теперь это явление было для меня решительно необъяснимо. Я не
верил глазам своим и путался
в догадках, как муха
в паутине…
— У меня еще вчерне-с,
в общих чертах-с… — сказал он. — Я вам прочту-с, а вы вникайте и указывайте
в случае, ежели ошибку найдете. Ошибиться не мудрено, Захар Семеныч…
Верите ли? Трем магазинам сразу рекламу сочинял… Это и у Шекспира бы голова закружилась.
Но вид у нее был величественный, покорявший сердца. Была она высока, крупна, дородна, имела двойной подбородок и правильные
черты лица, ходила не торопясь, как царица на сцене, и сановитостью своею очень напоминала Екатерину Великую, императрицу. На это сходство не раз указывал покойный полковник и сам глубоко и мистически
верил в него, считал за честь для дома; но стоило всякому поближе взглянуть
в добрые, голубые и слишком ясные ее глаза, чтобы сразу и наверное сказать: нет, — это не Екатерина Великая.
Если я вам заговорю о своей страсти, вы меня пошлете к
черту; но если я вам скажу, что все
в вашем существе, что вызывает любовь, что просится наружу: ум, блеск красоты, каприз, — все, все нуждается
в тонком понимании, а не
в пустом волокитстве, это будет сущая правда, и вы мне
поверите не сегодня, так чрез несколько дней…