Неточные совпадения
Первое время еще возили по
Питерскому тракту ссылаемых
в Сибирь, а потом все стали ездить по железной дороге, и товары пошли
в вагонах. Закрылось здание кордегардии. Не кричали больше «подвысь!».
Но вот заливается по
Питерской дороге курьерский колокольчик — все приходит
в движение. Освобождают правую часть дороги, и бешено несется курьерская или фельдъегерская тройка. Инвалид не ждет команды «подвысь!», а, подняв бревно, вытягивается во фрунт. Он знает, что это или фельдъегерь, или курьер, или государственного преступника везут…
В отрезвляющем, консервативном покое равнодушной к
питерским затеям Москвы Бенни теперь задавал себе вопрос: зачем он сюда приехал? что такое значит здесь он, фактически русский подданный и документально «натурализованный английский субъект», человек нерусский ни по крови, ни по привычкам и космополит по убеждениям?
Это самодовольство Ничипоренки, после стольких доказательств его неспособности и неумения ни за что взяться, приводило Бенни
в отчаяние. Отчаяние это еще более увеличивалось тем, что этот Ничипоренко, по
питерским рекомендациям, был звезда, жемчужина, Голиаф, которым
в Петербурге любовались, на которого надеялись и у которого заповедали Бенни учиться и брать с него пример, потому что он-де уже все знает и научит, как и где себя держать, сообразно всяким обстоятельствам.
— Ребятишки отцам рассказали: «Учитель, мол,
питерский, а не знает: почему сие важно в-пятых? Батюшка спросил, а он и ничего». А отцы и рады: «какой это, подхватили, учитель, это — дурак. Мы детей к нему не пустим, а к графинюшке пустим: если покосец даст покосить — пусть тогда ребятки к ней ходят, поют, ништо, худого нет». Я так и остался.
А он это — не то как какой ветреник или повеса — известно, человек уж
в таком чине — любил, чтоб женщина была хоть и на краткое время, но не забымши свой стыд, и с правилами; ну, а наши
питерские, знаешь, чай, сам, сколько у них стыда-то, а правил и еще того больше: у стриженой девки на голове волос больше, чем у них правил.
(Обращаясь к Дурнопечину.)Я вот вам, дяденька, хочу рассказать, что со мною, глупою старухой, ваши
питерские франты сделали: жила я
в Питере тогда месяца два; деньги мои и сначала маленькие были, а тут так подошли, что и на дорогу почесть ничего…
— Пустое городишь, — прервал ее Чапурин. — Не исправник
в гости сбирается, не становой станет кельи твои осматривать. То вспомни: куда эти
питерские чиновники ни приезжали, везде после них часовни и скиты зорили… Иргиз возьми, Лаврентьев монастырь, Стародубские слободы… Тут как ни верти, а дошел, видно, черед и до здешних местов…Чтó же ты, как распорядилась на всякий случай?
— Надоел, Евлампий Григорьевич, надоел ты мне своим нытьем… Славянофил ты, что ли? Кто тебя этому надоумил? Книжки ты сочинял или стихи, как Алексей Степаныч покойник? Прения производил с
питерскими умниками аль опять с начетчиками
в Кремле? Ни пава ты ни ворона! И Лещов над тобой же издевался!.. Я тебе это говорю доподлинно!
— Вот те и ну… А вот того самого ума
в них нетути… Да и любовь-то тоже городская,
питерская.
Встрече с Степаном Сидоровичем она обрадовалась до нельзя и забросала его расспросами о
питерских общих знакомых, и тотчас начала жаловаться на свое печальное житье-бытье
в медвежьей берлоге.
Привыкшая к поклонению великосветских лакеев, она не обращала никакого внимания на глазеющих на нее парней, не только деревенских, но даже и дворовых, совершенно «неполированных», как определила их
в разговоре с княгиней «
питерская принцесса», — насмешливое прозвище, присвоенное Аннушке этими же «неполированными» парнями.
Не понравилось это сильно всемогущему графу, прислал он ко мне
в губернию переодетых полицейских, начали они шмыгать
в народе, отыскивать недовольных мною, да нарвались на моего полицеймейстера — молодец был Петр Петрович — он их арестовал, да заковав
в кандалы, представил ко мне; тут-то все и объяснилось; оказалось, что они
питерские полицейские крючки…
—
Питерская, говорю, городская… Ишь Настасья-то норовит, коли любит, все барину-то
в карман, да
в карман, а те,
питерские, коли полюбят, так все из кармана и тащут.
Степан Сидорович однако же скоро изгладил это неприятное впечатление, рассказав кучу
питерских новостей, а главное, выразив желание купить излишек хлеба, домашней живности, полотен и других сельских продуктов и выложив перед Дарьей Васильевной пачку ассигнаций
в форме крупного задатка.
— Постой, Алеша, — говорит диакон. — Постой, дура, не сердись! Не ты один, и я, брат,
в накладе! Подходит сейчас после обедни к грахву отец Кузьма и спрашивает: «А какого вы понятия о голосе диакона, ваше сиятельство? Не правда ли, совершеннейшая октава?» А грахв-то, знаешь, что выразил? Конплимент! «Кричать, говорит, всякий может. Не так, говорит, важен
в человеке голос, как ум».
Питерский дока! Атеист и есть атеист! Пойдем, брат сирота, с обиды тарарахнем точию по единой!