Неточные совпадения
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я
не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим
нравов развращать
не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете
быть возможно.
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться
по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать, с кем и как, и сколько нужно говорить, как на кого смотреть, всякую минуту
будет бояться, чтобы
не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто черт знает что!» Здесь он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного
нрава или просто благомыслящий человек с капиталом, приобретенным на службе?
О нет-с,
не потому;
Сам
по себе,
по нраву,
по уму.
Платон Михайлыч мой единственный, бесценный!
Теперь в отставке,
был военный;
И утверждают все, кто только прежде знал,
Что с храбростью его, с талантом,
Когда бы службу продолжал,
Конечно,
был бы он московским комендантом.
В одном из прежних писем я говорил о способе их действия: тут, как ни знай сердце человеческое, как ни
будь опытен, а трудно действовать
по обыкновенным законам ума и логики там, где нет ключа к миросозерцанию, нравственности и
нравам народа, как трудно разговаривать на его языке,
не имея грамматики и лексикона.
Но пока она
будет держаться нынешней своей системы, увертываясь от влияния иностранцев, уступая им кое-что и держа своих по-прежнему в страхе,
не позволяя им брать без позволения даже пустой бутылки, она еще
будет жить старыми своими началами, старой религией, простотой
нравов, скромностью и умеренностью образа жизни.
Наконец мы, более или менее, видели четыре нации, составляющие почти весь крайний восток. С одними имели ежедневные и важные сношения, с другими познакомились поверхностно, у третьих
были в гостях, на четвертых мимоходом взглянули. Все четыре народа принадлежат к одному семейству если
не по происхождению, как уверяют некоторые, производя, например, японцев от курильцев, то
по воспитанию, этому второму рождению,
по культуре, потом
по нравам, обычаям, отчасти языку, вере, одежде и т. д.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне,
по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия,
нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же
не останется времени — так и
быть, потому что это
не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно»
быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может
быть, более года, а может
быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России,
не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно»
будет ему
быть.
— В таком случае… конечно… я
не смею… — и взгляд городничего выразил муку любопытства. Он помолчал. — У меня
был родственник дальний, он сидел с год в Петропавловской крепости; знаете, тоже, сношения — позвольте, у меня это на душе, вы, кажется, все еще сердитесь? Я человек военный, строгий, привык;
по семнадцатому году поступил в полк, у меня
нрав горячий, но через минуту все прошло. Я вашего жандарма оставлю в покое, черт с ним совсем…
Бакай хотел мне что-то сказать, но голос у него переменился и крупная слеза скатилась
по щеке — собака умерла; вот еще факт для изучения человеческого сердца. Я вовсе
не думаю, чтоб он и мальчишек ненавидел; это
был суровый
нрав, подкрепляемый сивухою и бессознательно втянувшийся в поэзию передней.
Мещане
не были произведены революцией, они
были готовы с своими преданиями и
нравами, чуждыми на другой лад революционной идеи. Их держала аристократия в черном теле и на третьем плане; освобожденные, они прошли
по трупам освободителей и ввели свой порядок. Меньшинство
было или раздавлено, или распустилось в мещанство.
Дом княжны Анны Борисовны, уцелевший каким-то чудом во время пожара 1812,
не был поправлен лет пятьдесят; штофные обои, вылинялые и почерневшие, покрывали стены; хрустальные люстры, как-то загорелые и сделавшиеся дымчатыми топазами от времени, дрожали и позванивали, мерцая и тускло блестя, когда кто-нибудь шел
по комнате; тяжелая, из цельного красного дерева, мебель, с вычурными украшениями, потерявшими позолоту, печально стояла около стен; комоды с китайскими инкрустациями, столы с медными решеточками, фарфоровые куклы рококо — все напоминало о другом веке, об иных
нравах.
Княгиня осталась одна. У нее
были две дочери; она обеих выдала замуж, обе вышли
не по любви, а только чтоб освободиться от родительского гнета матери. Обе умерли после первых родов. Княгиня
была действительно несчастная женщина, но несчастия скорее исказили ее
нрав, нежели смягчили его. Она от ударов судьбы стала
не кротче,
не добрее, а жестче и угрюмее.
А сельский Архип, на которого указывал Федот,
не по нраву был матушке.
В нашей семье
нравы вообще
были мягкие, и мы никогда еще
не видели такой жестокой расправы. Я думаю, что
по силе впечатления теперь для меня могло бы
быть равно тогдашнему чувству разве внезапное на моих глазах убийство человека. Мы за окном тоже завизжали, затопали ногами и стали ругать Уляницкого, требуя, чтобы он перестал бить Мамерика. Но Уляницкий только больше входил в азарт; лицо у него стало скверное, глаза
были выпучены, усы свирепо торчали, и розга то и дело свистела в воздухе.
К сожалению, я
не знаю коротко
нравов этой утки, которые непременно должны
быть замечательны, чему доказательством служит особенность в плоскости ног и в свивании гнезд, плавающих
по воде.
— От нас, от нас, поверьте мне (он схватил ее за обе руки; Лиза побледнела и почти с испугом, но внимательно глядела на него), лишь бы мы
не портили сами своей жизни. Для иных людей брак
по любви может
быть несчастьем; но
не для вас, с вашим спокойным
нравом, с вашей ясной душой! Умоляю вас,
не выходите замуж без любви,
по чувству долга, отреченья, что ли… Это то же безверие, тот же расчет, — и еще худший. Поверьте мне — я имею право это говорить: я дорого заплатил за это право. И если ваш бог…
Мы переехали в город.
Не скоро я отделался от прошедшего,
не скоро принялся за работу. Рана моя медленно заживала; но собственно против отца у меня
не было никакого дурного чувства. Напротив: он как будто еще вырос в моих глазах… пускай психологи объяснят это противоречие, как знают. Однажды я шел
по бульвару и, к неописанной моей радости, столкнулся с Лушиным. Я его любил за его прямой и нелицемерный
нрав, да притом он
был мне дорог
по воспоминаниям, которые он во мне возбуждал. Я бросился к нему.
Не по нраву ей, что ли, это пришлось или так уж всем естеством баба пагубная
была — только стала она меня оберегаться. На улице ли встретит — в избу хоронится, в поле завидит — назад в деревню бежит. Стал я примечать, что и парни меня будто на смех подымают; идешь это
по деревне, а сзади тебя то и дело смех да шушуканье."Слышь, мол, Гаранька, ночесь Парашка от тоски
по тебе задавиться хотела!"Ну и я все терпел; терпел
не от робости, а
по той причине, что развлекаться мне пустым делом
не хотелось.
Хотя в Петербург он приезжал довольно часто, но со мной уже
не видался. По-видимому, деятельность моя
была ему
не по нраву, и хотя он
не выражал
по этому поводу своих мнений с обычною в таких случаях ненавистью (все-таки старый товарищ!), но в глубине души, наверное, причислял меня к разряду неблагонадежных элементов.
Если бы Морозов покорился или, упав к ногам царя, стал бы униженно просить о пощаде,
быть может, и смягчился бы Иван Васильевич. Но вид Морозова
был слишком горд, голос слишком решителен; в самой просьбе его слышалась непреклонность, и этого
не мог снести Иоанн. Он ощущал ко всем сильным
нравам неодолимую ненависть, и одна из причин,
по коим он еще недавно,
не отдавая себе отчета, отвратил сердце свое от Вяземского,
была известная ему самостоятельность князя.
— Слушай, молодец, — сказал он, — твоя дерзостность мне
было пришлась
по нраву, я хотел
было пощадить тебя. Но если ты сейчас же
не скажешь мне, кто ты таков, как бог свят, велю тебя повесить!
Первое известие о постигшем нас ударе я получил от вице-губернатора. Еще невежественный, приехал я утром к нему и застал его расхаживающим взад и вперед
по кабинету:
по всей вероятности, он обдумывал, какая участь должна постигнуть нашу губернию. Наш вице-губернатор человек
нравов придворных, и потому чувствительности большой
не имеет, но и он
был тронут.
По ее живому и нетерпеливому
нраву это ей
было очень тяжело; а как она
не хотела заводить объяснений при Параше и решилась отложить их до послеобеденного отдыха, когда она останется одна с мужем, то и завела она разговоры с своей горничной, вспоминая про уфимское житье.
Татьяна Власьевна просто диву далась, когда узнала, что Зотушка пирует с «ратником»:
не такой
был человек Зотушка, чтобы кривить душой, — уж как, кажется, он падок до водки, а никогда ни одной рюмки
не примет от того, кто ему пришелся
не по нраву…
— Федосьева-то Матрешка! Эка невидаль! — возразил молодцу мельник. — Нет. Глеб Савиныч,
не слушай его. Захар этот, как перед богом,
не по нраву тебе: такой-то шальной, запивака… и-и, знаю наперед,
не потрафит… самый что ни на
есть гулящий!..
Глеб провел ладонью
по высокому лбу и сделался внимательнее: ему
не раз уже приходила мысль отпустить сына на заработки и взять дешевого батрака. Выгоды
были слишком очевидны, но грубый, буйный
нрав Петра служил препятствием к приведению в исполнение такой мысли. Отец боялся, что из заработков, добытых сыном,
не увидит он и гроша. В последние три дня Глеб уже совсем
было решился отпустить сына, но
не делал этого потому только, что сын предупредил его, — одним словом,
не делал этого из упрямства.
Зная
нрав Глеба, каждый легко себе представит, как приняты
были им все эти известия. Он приказал жене остаться в избе, сам поднялся с лавки, провел ладонью
по лицу своему, на котором
не было уже заметно кровинки, и вышел на крылечко. Заслышав голос Дуни, раздавшийся в проулке, он остановился. Это обстоятельство дало, по-видимому, другое направление его мыслям. Он
не пошел к задним воротам, как прежде имел намерение, но выбрался на площадку, обогнул навесы и притаился за угол.
Петру стоило только обнаружить свою мысль, и Василий тотчас же согласился столько же
по слабости духа и тому влиянию, какое производил на него буйно-несговорчивый
нрав брата, сколько и потому, может статься, что он также
не прочь
был высвободиться из-под грозного отцовского начала и подышать на волюшке.
Xлынов. Никакого я в тебе, братец, ума
не вижу. Какая мне может
быть честь перед другими, если я его выкуплю! Все эти твои слова ни к чему. А все дело состоит: так как Васька на бубне даже очень хорошо стал понимать, и мне чрез это самое от него утешение, значит, я сам в одну минуту это дело кончаю. Потому, если кто мне
по нраву, тех трогать
не смей.
На сердце и
нрав Ильи Макаровича синьора Луиза
не имела желаемого влияния. Он оставался по-прежнему беспардонно добрым «товарищеским» человеком, и все его знакомые очень любили его по-прежнему. Анну Михайловну и Дорушку он тоже по-прежнему считал своими первыми друзьями и готов
был для них хоть лечь в могилу. Илья Макарович всегда рвался услужить им, и
не было такой услуги, на которую бы он
не был готов, хотя бы эта услуга и далеко превосходила все его силы и возможность.
Посему, самым лучшим средством достигнуть благополучия почиталось бы совсем покинуть науки, но как,
по настоящему развращению
нравов, уже повсеместно за истину принято, что без наук прожить невозможно, то и нам приходится с сею мыслию примириться, дабы, в противном случае, в военных наших предприятиях какого ущерба
не претерпеть. Как ни велико, впрочем, сие горе, но и оное можно малым сделать, ежели при сем, смотря
по обширности и величию нашего отечества, соблюдено
будет...
Но всего более приводили меня в отчаяние товарищи: старшие возрастом и ученики средних классов
не обращали на меня внимания, а мальчики одних лет со мною и даже моложе, находившиеся в низшем классе,
по большей части
были нестерпимые шалуны и озорники; с остальными я имел так мало сходного, общего в наших понятиях, интересах и
нравах, что
не мог с ними сблизиться и посреди многочисленного общества оставался уединенным.
Сначала он,
по барыниному настоянию, хотел
было произвести две реформы в
нравах своих подданных, то
есть запретить ребятишкам звать мужиков и баб полуименем, а девкам вменить в обязанность носить юбки; но обе эти реформы
не принялись.
Шафиров говорит, что Петр «побужден
был острым и от натуры просвещенным своим разумом и новожелательством видеть европейские политизованные государства, которых ни он, ни предки его, ради необыкновения в том
по прежним обычаям,
не видали, дабы притом, получа искусство очевидное, потом,
по прикладу оных, свои пространные государства как в политических, так и в воинских и прочих поведениях учредить мог, також и своим прикладом подданных своих к путешествию в чужие крап и восприятию добрых
нравов и к обучению потребных к тому языков возбудить».
— А признаюсь — ассамблеи и мне
не по нраву: того и гляди, что на пьяного натолкнешься, аль и самого на смех пьяным
напоят.
— Судя
по нравам Англии и даже Польши, — говорил Бенни, — я думал, что меня или вовсе
не захотят на порог пустить, или же примут так, чтобы я чувствовал, что сделал мой товарищ, и я готов
был не обижаться, как бы жестко меня ни приняли; но, к удивлению моему, меня обласкали, и меня же самого просили забыть о случившейся вчера за столом истории. Они меня же сожалели, что я еду с таким человеком, который так странно себя держит. Эта доброта поразила меня и растрогала до слез.
По незнанию России и
по своему чистому младенческому легковерию Бенни думал, что, стало
быть, таковы повсюду
нравы в России и что несносная невоспитанность Ничипоренки тяжела только для него, человека нерусского, а русским людям она всем нисколько
не противна, и вдруг, повсеместно, такое разочарование!
Шаховской вскочил с кресел, хватил себя ладонью
по лысине (это
был его обыкновенный прием, выражение вспышки), забормотал, затрещал и запищал своим в высшей степени фальшивым голосом: «Это что еще? дуляк Кокоскин переложил глупейшим образом на лусские
нравы несчастного Мольера и прислал к нам из Москвы какого-то дуляка ставить свой перевод, как будто бы я без него
не умел этого сделать!
Хотя г-жа Ежова коротко знала автора
по петербургской сцене, привыкла к его безумным вспышкам и,
будучи неуступчивого
нрава, никогда ему
не покорялась, а, напротив, заставляла его плясать
по своей дудке, но в Петербурге она
была дома, как будто в своей семье, — здесь же совсем другое дело; она сама приехала в гости в Москву, и сцена Большого Петровского театра, полная разного народа, казалась ей чужой гостиной.
Загоскин,
по своему доброму и уживчивому
нраву, примирился с своим стеснительным положением, и литературная деятельность его проснулась. В этом же году он в первый раз начал писать стихами, чего никак невозможно
было предположить: он
не имел уха и
не чувствовал меры и падения стиха. Своим посланием к Н. И. Гнедичу он удивил всех московских и петербургских литераторов. Обо всем этом написано мною подробно в биографии Загоскина.
Нрава он
был миролюбивого и тихого, весь свой век прожил холостяком, в карты
не играл, но любил сидеть возле играющих и глядеть им
по очереди в лица.
Как картина современных
нравов, комедия «Горе от ума»
была отчасти анахронизмом и тогда, когда в тридцатых годах появилась на московской сцене. Уже Щепкин, Мочалов, Львова-Синецкая, Ленский, Орлов и Сабуров играли
не с натуры, а
по свежему преданию. И тогда стали исчезать резкие штрихи. Сам Чацкий гремит против «века минувшего», когда писалась комедия, а она писалась между 1815 и 1820 годами.
Если иностранные Писатели доныне говорят, что в России нет Среднего состояния, то пожалеем об их дерзком невежестве, но скажем, что Екатерина даровала сему важному состоянию истинную политическую жизнь и цену: что все прежние его установления
были недостаточны, нетверды и
не образовали полной системы; что Она первая обратила его в государственное достоинство, которое основано на трудолюбии и добрых
нравах и которое может
быть утрачено пороками [См.: «Городовое Положение».]; что Она первая поставила на его главную степень цвет ума и талантов — мужей, просвещенных науками, украшенных изящными дарованиями [Ученые и художники
по сему закону имеют право на достоинство Именитых Граждан.]; и чрез то утвердила законом, что государство, уважая общественную пользу трудолюбием снисканных богатств, равномерно уважает и личные таланты, и признает их нужными для своего благоденствия.
Большая часть осталась только при рассудочном понимании принципа и потому вечно насиловали себя на такие вещи, которые
были им вовсе
не по натуре и
не по нраву.
Такой картины
нравов (при всей смешанности понятий, господствующей в самом обличении), конечно, никто
не назовет отрадною; а нужно прибавить, что Карамзин еще значительно смягчил многие выражения «Стоглавника». Пусть же судит
по этому беспристрастный читатель, до какой степени одушевлено
было русское общество теми высокими нравственными началами, которые должны
были сделаться ему известными, — и формально
были известны, — со времени Владимира.
Для большей ясности романа
Здесь объявить мне вам пора,
Что страстно влюблена в улана
Была одна ее сестра.
Она, как должно, тайну эту
Открыла Дуне
по секрету.
Вам
не случалось двух сестер
Замужних слышать разговор?
О чем тут, боже справедливый,
Не судят милые уста!
О, русских
нравов простота!
Я, право, человек нелживый —
А из-за ширмов раза два
Такие слышал я слова…
Но на этот раз, — конечно, говоря относительно, — во всей деревне
не было такого раздолья, как в одной избе кузнеца Силантия; немудрено: сыновей женить ведь
не бог знает сколько раз в жизни прилучится, а у Силантия, как ведомо, всего-то
был один. Несмотря на то что старику больно
не по нраву приходилась невеста, однако он, по-видимому,
не хотел из-за нее ударить лицом в грязь и свадьбу решился сыграть на славу.
Мы уже видели, что бедная женщина сильно
не приходилась
по нраву новой родне своей; неволя, с какою попала она замуж за Григория, имевшего в виду другую, богатую, «здоровенную» бабу,
была одною из главных причин всеобщей к ней ненависти.
Нрав у Прошки
был беззаботный, и его отношения к семье
были отмечены скорее добродушием, чем особенною попечительностью. Если ребята иногда
по два дня шатались без пищи, зато на третий получали в изобилии пряники. Что же касается, старика, то ему, как он нередко говаривал сам, в пище надобности
не предстояло. «
По старости лет я, братцы, пищи
не потребляю», — говорил он, мигая слезящимися глазами.
— То-то, видно,
не по нраву пришлось, что дело их узнано, — отвечал Петр; потом, помолчав, продолжал: — Удивительнее всего, голова, эта бумажка; написано в ней
было всего только четыре слова: напади тоска на душу раба Петра. Как мне ее, братец, один человек прочитал, я встал под ветром и пустил ее от себя — так, голова, с версту летела, из глаз-на-ли пропала, а на землю
не падает.