Неточные совпадения
— Ах, эта
болезнь! Что-то будет, что-то будет! И как он говорил с тобою, Дуня! — сказала мать, робко заглядывая в
глаза дочери, чтобы прочитать всю ее мысль и уже вполовину утешенная тем, что Дуня же и защищает Родю, а стало быть, простила его. — Я уверена, что он завтра одумается, — прибавила она, выпытывая до конца.
Кабанова. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими
глазами не видала да своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери
болезней от детей переносят.
Прошла высокая, толстая женщина с желтым, студенистым лицом, ее стеклянные
глаза вытеснила из глазниц базедова
болезнь, женщина держала голову так неподвижно, точно боялась, что
глаза скатятся по щекам на песок дорожки.
Лицо его обросло темной, густой бородкой, глазницы углубились, точно у человека, перенесшего тяжкую
болезнь, а
глаза блестели от радости, что он выздоровел. С лица похожий на монаха, одет он был, как мастеровой; ноги, вытянутые на средину комнаты, в порыжевших, стоптанных сапогах, руки, сложенные на груди, темные, точно у металлиста, он — в парусиновой блузе, в серых, измятых брюках.
Его не слушали. Рассеянные по комнате люди, выходя из сумрака, из углов, постепенно и как бы против воли своей, сдвигались к столу. Бритоголовый встал на ноги и оказался длинным, плоским и по фигуре похожим на Дьякона. Теперь Самгин видел его лицо, — лицо человека, как бы только что переболевшего какой-то тяжелой, иссушающей
болезнью, собранное из мелких костей, обтянутое старчески желтой кожей; в темных глазницах сверкали маленькие, узкие
глаза.
Она пряталась от него или выдумывала
болезнь, когда
глаза ее, против воли, теряли бархатную мягкость, глядели как-то сухо и горячо, когда на лице лежало тяжелое облако, и она, несмотря на все старания, не могла принудить себя улыбнуться, говорить, равнодушно слушала самые горячие новости политического мира, самые любопытные объяснения нового шага в науке, нового творчества в искусстве.
Она была бледнее прежнего, в
глазах ее было меньше блеска, в движениях меньше живости. Все это могло быть следствием
болезни, скоро захваченной горячки; так все и полагали вокруг. При всех она держала себя обыкновенно, шила, порола, толковала со швеями, писала реестры, счеты, исполняла поручения бабушки. И никто ничего не замечал.
Когда он открывал
глаза утром, перед ним стоял уже призрак страсти, в виде непреклонной, злой и холодной к нему Веры, отвечающей смехом на его требование открыть ему имя, имя — одно, что могло нанести решительный удар его горячке, сделать спасительный перелом в
болезни и дать ей легкий исход.
— Когда папа привез его в первый раз после
болезни, он был бледен, молчалив…
глаза такие томные…
Он ласково смотрел мне в
глаза, и мне видимо было, что он меня чуть не лучше всех любит, но я мигом и невольно заметил, что лицо его хоть и было веселое, но что
болезнь сделала-таки в ночь успехи.
Да, — прибавила она, смотря мне ясно в
глаза и, вероятно, поймав на лету что-то в моем взгляде, — да, я боялась тоже и за участь мою: я боялась, что он… под влиянием своей
болезни… мог лишить меня и своих милостей…
Третью неделю проводил доктор у постели больной, переживая шаг за шагом все фазисы
болезни. Он сам теперь походил на больного: лицо осунулось,
глаза ввалились, кожа потемнела. В течение первых двух недель доктор не спал и трех ночей.
— Вот не ожидал!.. — кричал Ляховский навстречу входившему гостю. — Да для меня это праздник… А я, Василий Назарыч, увы!.. — Ляховский только указал
глазами на кресло с колесами, в котором сидел. — Совсем развинтился… Уж извините меня, ради бога! Тогда эта
болезнь Зоси так меня разбила, что я совсем приготовился отправляться на тот свет, да вот доктор еще придержал немного здесь…
Меня поражало уже то, что я не мог в нем открыть страсти ни к еде, ни к вину, ни к охоте, ни к курским соловьям, ни к голубям, страдающим падучей
болезнью, ни к русской литературе, ни к иноходцам, ни к венгеркам, ни к карточной и биллиардной игре, ни к танцевальным вечерам, ни к поездкам в губернские и столичные города, ни к бумажным фабрикам и свеклосахарным заводам, ни к раскрашенным беседкам, ни к чаю, ни к доведенным до разврата пристяжным, ни даже к толстым кучерам, подпоясанным под самыми мышками, к тем великолепным кучерам, у которых, бог знает почему, от каждого движения шеи
глаза косятся и лезут вон…
Утром один студент политического отделения почувствовал дурноту, на другой день он умер в университетской больнице. Мы бросились смотреть его тело. Он исхудал, как в длинную
болезнь,
глаза ввалились, черты были искажены; возле него лежал сторож, занемогший в ночь.
Natalie занемогла. Я стоял возле свидетелем бед, наделанных мною, и больше, чем свидетелем, — собственным обвинителем, готовым идти в палачи. Перевернулось и мое воображение — мое падение принимало все большие и большие размеры. Я понизился в собственных
глазах и был близок к отчаянию. В записной книге того времени уцелели следы целой психической
болезни от покаяния и себяобвинения до ропота и нетерпения, от смирения и слез до негодования…
Кончилась эта
болезнь довольно неожиданно. Однажды отец, вернувшись со службы, привез с собой остряка дядю Петра.
Глаза у Петра, когда он здоровался с матерью, смеялись, усики шевелились.
Были два дня, когда уверенность доктора пошатнулась, но кризис миновал благополучно, и девушка начала быстро поправляться. Отец радовался, как ребенок, и со слезами на
глазах целовал доктора. Устенька тоже смотрела на него благодарными
глазами. Одним словом, Кочетов чувствовал себя в классной больше дома, чем в собственном кабинете, и его охватывала какая-то еще не испытанная теплота. Теперь Устенька казалась почти родной, и он смотрел на нее с чувством собственности, как на отвоеванную у
болезни жертву.
О более серьезных страданиях
глаз я не могу сказать ничего, так как в отчете все глазные
болезни сплошь показаны одною цифрой 211.
Глаза у нее нехорошие, мутные, и по испитому, апатичному лицу я могу судить, сколько на своем еще коротком веку переиспытала она тюрем, этапов,
болезней.
Глаза его были большие, голубые и пристальные; во взгляде их было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное того странного выражения, по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую
болезнь.
Всякая
болезнь в его
глазах являлась только предлогом не работать.
Дорогой друг Матрена Петровна… Наш Ланкастер долго молчит, потому что
болезнь бросилась на
глаза… Он перешел к С. П., засел в темную комнату с лишком на месяц…
Бедняжка очень похудела в эти четыре дня
болезни:
глаза ввалились, жар все еще не проходил.
Я застал Наташу одну. Она тихо ходила взад и вперед по комнате, сложа руки на груди, в глубокой задумчивости. Потухавший самовар стоял на столе и уже давно ожидал меня. Молча и с улыбкою протянула она мне руку. Лицо ее было бледно, с болезненным выражением. В улыбке ее было что-то страдальческое, нежное, терпеливое. Голубые ясные
глаза ее стали как будто больше, чем прежде, волосы как будто гуще, — все это так казалось от худобы и
болезни.
Вошел старик, в халате, в туфлях; он жаловался на лихорадку. но с нежностью посмотрел на жену и все время, как я у них был, ухаживал за ней, как нянька, смотрел ей в
глаза, даже робел перед нею. Во взглядах его было столько нежности. Он был испуган ее
болезнью; чувствовал, что лишится всего в жизни, если и ее потеряет.
Вот я — сейчас в ногу со всеми — и все-таки отдельно от всех. Я еще весь дрожу от пережитых волнений, как мост, по которому только что прогрохотал древний железный поезд. Я чувствую себя. Но ведь чувствуют себя, сознают свою индивидуальность — только засоренный
глаз, нарывающий палец, больной зуб: здоровый
глаз, палец, зуб — их будто и нет. Разве не ясно, что личное сознание — это только
болезнь?
— Здравствуйте, мой дорогой, — сказал Назанский, крепко пожимая и встряхивая руку Ромашова и глядя ему прямо в
глаза задумчивыми, прекрасными голубыми
глазами. — Садитесь-ка вот здесь, на кровать. Вы слышали, что я подал рапорт о
болезни?
Калинович отвечал тоже по-французски, что он слышал о
болезни генеральши и потому не смел беспокоить. Князь и Полина переглянулись: им обоим понравилась ловко составленная молодым смотрителем французская фраза. Старуха продолжала хлопать
глазами, переводя их без всякого выражения с дочери на князя, с князя на Калиновича.
— Почти что так оно было-с, — всплакнула она. — Только я всё это за ничто приняла, по их
болезни, — прибавила она твердо, подымая
глаза.
— А как я тут пособлю? — сказал он. — Мне доктора, по
болезни моих
глаз, шагу не позволяют сделать из дому… Конечно, государь так был милостив ко мне, что два раза изволил посетить меня, но теперь он в отсутствии.
— Я по письму Егора Егорыча не мог вас принять до сих пор: все был болен
глазами, которые до того у меня нынешний год раздурачились, что мне не позволяют ни читать, ни писать, ни даже много говорить, — от всего этого у меня проходит перед моими зрачками как бы целая сетка маленьких черных пятен! — говорил князь, как заметно, сильно занятый и беспокоимый своей
болезнью.
— Очень! — повторил Егор Егорыч и, сев с Сусанной в фаэтон, скоро совсем скрылся из
глаз капитана, который остался на бульваре весьма опечаленный прежде всего, разумеется, вестью о
болезни Людмилы, а потом и тем, что, вследствие этого, ему нельзя было являться к Рыжовым.
Елена забралась с ногами на скамейку, положила локти на буковые перила и, угнездив между ними голову, закрыла
глаза. Моряк вдруг стал в ее
глазах ничуть не опасным, а смешным и жалким трусом. Ей вспомнились какие-то глупые куплеты о пароходном капитане, которые пел ее брат, студент Аркадий — «сумасшедший студент», как его звали в семье. Там что-то говорилось о даме, плывшей на пароходе в Одессу, о внезапно поднявшейся буре и морской
болезни.
Его стали лечить мушками, пиявками, брызгами в
глаза какой-то разъедающей жидкостью и проч., но
болезнь все-таки не проходила,
глаза не очищались.
Он умер в нашем госпитале после тяжкой
болезни, на моих
глазах.
Расправив бороду желтой рукой, обнажив масленые губы, старик рассказывает о жизни богатых купцов: о торговых удачах, о кутежах, о
болезнях, свадьбах, об изменах жен и мужей. Он печет эти жирные рассказы быстро и ловко, как хорошая кухарка блины, и поливает их шипящим смехом. Кругленькое лицо приказчика буреет от зависти и восторга,
глаза подернуты мечтательной дымкой; вздыхая, он жалобно говорит...
Поп пришёл и даже испугал его своим видом — казалось, он тоже только что поборол жестокую
болезнь: стал длиннее, тоньше, на костлявом лице его, в тёмных ямах, неустанно горели почти безумные
глаза, от него жарко пахло перегоревшей водкой. Сидеть же как будто вовсе разучился, всё время расхаживал, топая тяжёлыми сапогами, глядя в потолок, оправляя волосы, ряса его развевалась тёмными крыльями, и, несмотря на длинные волосы, он совершенно утратил подобие церковнослужителя.
Слышал от отца Виталия, что барыню Воеводину в Воргород повезли, заболела насмерть турецкой
болезнью, называется — Баязетова. От
болезни этой
глаза лопаются и помирает человек, ничем она неизлечима. Отец Виталий сказал — вот она, женская жадность, к чему ведёт».
Думаю — и кажется мне: вот посетили меня мысли счастливые, никому неведомые и всем нужные, а запишешь их, и глядят они на тебя с бумаги, словно курносая мордва — все на одно лицо, а
глаза у всех подслеповатые, красные от
болезни и слезятся».
Когда же крепкая натура преодолела
болезнь, тоска овладела ею; несколько недель не осушала она
глаз с утра до вечера и так исхудала, что напугала Степана Михайловича.
— Хотя Арина Васильевна и ее дочери знали, на какое дело шли, но известие, что Парашенька обвенчана, чего они так скоро не ожидали, привело их в ужас: точно спала пелена с их
глаз, точно то случилось, о чем они и не думали, и они почувствовали, что ни мнимая смертельная
болезнь родной бабушки, ни письмо ее — не защита им от справедливого гнева Степана Михайловича.
Тогда, совершенно изнуренный
болезнью, я еле-еле бродил по комнате с болью и слабостью в коленях; при каждом более сильном движении кровь приливала горячей волной к голове и застилала мраком все предметы перед моими
глазами.
Стоило мне ночью раскрыть
глаза, пошевельнуться — он уже стоял тут; спрашивал, что мне надобно, предлагал пить… бедный, он сам похудел, как будто после
болезни.
Бельтов писал часто к матери, и тут бы вы могли увидеть, что есть другая любовь, которая не так горда, не так притязательна, чтоб исключительно присвоивать себе это имя, но любовь, не охлаждающаяся ни летами, ни
болезнями, которая и в старых летах дрожащими руками открывает письмо и старыми
глазами льет горькие слезы на дорогие строчки.
Пережитая
болезнь открыла мне
глаза на многое, чего я раньше не понимал и не замечал.
Его изнуренный вид, бледное лицо и впалые щеки — все показывало в нем человека, недавно излечившегося от тяжкой
болезни, но в то же время нельзя было не заметить, что причиною его необычайной худобы была не одна телесная
болезнь: глубокая горесть изображалась на лице его, а покрасневшие от слез
глаза ясно доказывали, что его душевные страдания не миновались вместе с недугом, от которого он, по-видимому, совершенно излечился.
— Да, да, боярышня, — повторил важно Кирша. — Тебя, точно, сглазили голубые
глаза одного русоволосого молодца.
Болезнь твоя вот тут — в сердце.
— Да ты мне только скажи,
болезная, на ушко шепни — шепни на ушко, с чего вышло такое? — приставала старушка, поправляя то и дело головной платок, который от суеты и быстрых движений поминутно сваливался ей на
глаза. — Ты,
болезная, не убивайся так-то, скажи только… на ушко шепни… А-и! А-и! Христос с тобой!.. С мужем, что ли, вышло у вас что неладно?.. И то, вишь, он беспутный какой! Плюнь ты на него, касатка! Что крушить-то себя понапрасну? Полно… Погоди, вот старик придет: он ему даст!..
— Это продолжалось почти два года, и вот девушка заболела; он бросил работу, перестал заниматься делами организации, наделал долгов и, избегая встреч с товарищами, ходил около ее квартиры или сидел у постели ее, наблюдая, как она сгорает, становясь с каждым днем всё прозрачнее, и как всё ярче пылает в
глазах ее огонь
болезни.