Неточные совпадения
Идут под небо самое
Поповы терема,
Гудит попова вотчина —
Колокола горластые —
На целый
божий мир.
— Да, да, прощай! — проговорил Левин, задыхаясь от волнения и, повернувшись, взял свою палку и быстро
пошел прочь к дому. При словах мужика о том, что Фоканыч живет для души, по правде, по-Божью, неясные, но значительные мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти и, все стремясь к одной цели, закружились в его голове, ослепляя его своим светом.
Потом, через два года, он по этому письму стребовал с меня уже деньги судом и с процентами, так что меня опять удивил, тем более что буквально
пошел сбирать на построение
Божьего храма, и с тех пор вот уже двадцать лет скитается.
Между тем в христианстве есть мессианское ожидание второго явления Христа в силе и
славе, есть мессианское искание царства
Божьего, как на небе, так и на земле, возможное ожидание новой эпохи Духа Святого.
Услышав, рассердился и выбранил храм
Божий, однако задумался: догадался сразу, что болен опасно и что потому-то родительница и
посылает его, пока силы есть, поговеть и причаститься.
— Чуду промысла
Божьего. Богу известно мое сердце, он видит все мое отчаяние. Он всю эту картину видит. Неужели он попустит совершиться ужасу? Алеша, я чуду верю,
иди!
— Ракитин знает. Много знает Ракитин, черт его дери! В монахи не
пойдет. В Петербург собирается. Там, говорит, в отделение критики, но с благородством направления. Что ж, может пользу принесть и карьеру устроить. Ух, карьеру они мастера! Черт с эфикой! Я-то пропал, Алексей, я-то,
Божий ты человек! Я тебя больше всех люблю. Сотрясается у меня сердце на тебя, вот что. Какой там был Карл Бернар?
— Хвалился ты, что Богу послужить желаешь, так вот я тебе службу нашла… Ступай в Москву. Я уж написала Силантью (Стрелкову), чтоб купил колокол, а по первопутке подводу за ним
пошлю. А так как, по расчету, рублей двухсот у нас недостает, так ты покуда походи по Москве да посбирай. Между своими мужичками походишь, да Силантий на купцов знакомых укажет, которые к
Божьей церкви радельны. Шутя недохватку покроешь.
Только сидит он однажды у окошка и видит:
идет мимо
Божий странник.
—
Слава Богу, не оставил меня Царь Небесный своей милостью! — говорила она, умирая, — родилась рабой, жизнь прожила рабой у господ, а теперь, ежели сподобит всевышний батюшка умереть — на веки вечные останусь…
Божьей рабой!
Это значит, что в этом мире нет еще Царства
Божьего, Царство
Божье ожидается и к нему лишь
идут.
— Слыхали, — протянул писарь. — Много вас, таких-то
божьих людей, кажное лето по Ключевой
идет. Достаточно известны. Ну, а дальше што можешь объяснить? Паспорт есть?
Через базарную площадь
идет полицейский надзиратель Очумелов в новой шинели и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным конфискованным крыжовником. Кругом тишина… На площади ни души… Открытые двери лавок и кабаков глядят на свет
божий уныло, как голодные пасти; около них нет даже нищих.
— Ты думаешь, что я потому не
иду к тебе, что совестно за долг? — спросил Груздев, выпив водки. — Конечно, совестно… Только я тут не виноват, —
божья воля. Бог дал, бог и взял… А тяжело было мне просто видеть тебя, потому как ты мне больше всех Анфису Егоровну напоминаешь. Как вспомню про тебя, так кровью сердце и обольется.
Здесь, кроме камер с дырами, выходившими на свет
божий,
шел целый лабиринт, в который луч солнечного света не западал с тех пор, как последний кирпич заключил собою тяжелые своды этих подземных нор.
Опять вверх, гораздо выше первого жилого этажа,
шел второй, в котором только в пяти окнах были железные решетки, а четыре остальные с гражданскою самоуверенностью смотрели на свет
божий только одними мелкошибчатыми дубовыми рамами с зеленоватыми стеклами.
Я, матерь
божья, так за барина остервенился, выхватил у солдата одного ружье, побежал тоже на неприятеля, и вот согрешил грешный: бабенка тут одна попалась, ругается тоже, — так ее в ногу пырнул штыком, что завертелась даже, и
пошли мы, братец, после того по избам бесчинствовать.
Раза два, матерь
божья, на сеновале места присматривал, чтобы удавиться, а тут, прах дери, на мельницу меня еще с мешками вздумали
послать, и жил тоже в монастыре мужичонко один, — по решению присутственного места.
— Слуга покорный-с. Нынче, сударь, все молодежь
пошла. Химии да физики в ходу, а мы ведь без химий век прожили, а наипаче на
божью милость надеялись. Не годимся-с. Такое уж нонче время настало, что в церкву не ходят, а больше, с позволения сказать, в удобрение веруют.
Впоследствии,
идя постепенно, потихоньку да помаленьку, исподволь да не торопясь, мы, с
божьею помощью, все их по очереди переберем, а быть может, по каждому издадим сто один том «Трудов», но теперь мы должны проникнуться убеждением, что нам следует глядеть в одну точку, а не во множество-с.
— Потом
пошел в земский музей. Походил там, поглядел, а сам все думаю — как же, куда я теперь? Даже рассердился на себя. И очень есть захотелось! Вышел на улицу, хожу, досадно мне… Вижу — полицейские присматриваются ко всем. Ну, думаю, с моей рожей скоро попаду на суд
божий!.. Вдруг Ниловна навстречу бежит, я посторонился да за ней, — вот и все!
[Разумеется, речь
идет не о «Законе
Божьем» древних, а о законе Единого Государства.]
Свищут ей ветры прямо в лицо, дуют буйные сзаду и спереду…
Идет Аринушка, не шатается, лопотинка [Лопотинка — одежда. (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] у ней развевается, лопотинка старая-ветхая, ветром подбитая, нищетою пошитая… Свищут ей ветры: ходи, Аринушка, ходи,
божья рабынька, не ленися, с убожеством своим обживися; глянь, кругом добрые люди живут, живут ни тошно, ни красно, а хлеб жуют не напрасно…
А воротишься в деревню — какая вдруг
божья благодать всю внутренность твою просветлит! выйдешь этак на лужайку или вот хоть в лесок зайдешь — так это хорошо, и светло, и покойно, что даже и идти-то никуда не хочется!
"Ты скажи мне-ка, куку-кукушенька, ты поведай мне-ка,
божья птахонька,
божья птахонька-птичка вещая! Сколь
идти мне еще до честного деревца, честна дерева — кипариста-креста? Отдохнут ли тогда мои ноженьки, понесут ли меня ангели чистые на лоно светлое Авраамлее!.."
"Отвещал ей старец праведный:"Ты почто хощеши, раба, уведати имя мое? честно имя мое, да и грозно вельми; не вместити его твоему убожеству; гладну я тебя воскормил, жаждущу воспоил, в дебрех, в вертепах тебя обрел —
иди же ты,
божья раба, с миром, кресту потрудися! уготовано тебе царство небесное, со ангели со архангели, с Асаком-Обрамом-Иаковом — уготована пища райская, одежда вовеки неизносимая!"
Идешь этта временем жаркиим, по лесочкам прохладныим, пташка
божья тебе песенку поет, ветерочки мягкие главу остужают, листочки звуками тихими в ушах шелестят… и столько становится для тебя радостно и незаботно, что даже плакать можно!..
Вот-с и говорю я ему: какая же, мол, нибудь причина этому делу да есть, что все оно через пень-колоду
идет, не по-божески, можно сказать, а больше против всякой естественности?"А оттого, говорит, все эти мерзости, что вы, говорит, сами скоты, все это терпите; кабы, мол, вы разумели, что подлец подлец и есть, что его подлецом и называть надо, так не смел бы он рожу-то свою мерзкую на свет
божий казать.
— Ты обо мне не суди по-теперешнему; я тоже повеселиться мастер был. Однажды даже настоящим образом был пьян. Зазвал меня к себе начальник, да в шутку, должно быть, — выпьемте да выпьемте! — и накатил! Да так накатил, что воротился я домой — зги
божьей не вижу! Сестра Аннушкина в ту пору у нас гостила, так я Аннушку от нее отличить не могу:
пойдем, — говорю! Месяца два после этого Анюта меня все пьяницей звала. Насилу оправдался.
Мне показали на одну юрту, я и
пошел туда, куда показали. Прихожу и вижу: там собрались много ших-задов и мало-задов, и мамов и дербышей, и все, поджав ноги, на кошмах сидят, а посреди их два человека незнакомые, одеты хотя и по-дорожному, а видно, что духовного звания; стоят оба посреди этого сброда и слову
божьему татар учат.
Я его встречал, кроме Петербурга, в Молдавии и в Одессе, наконец, знал эту даму, в которую он был влюблен, — и это была прелестнейшая женщина, каких когда-либо создавал
божий мир; ну, тогда, может быть, он желал казаться повесой, как было это тогда в моде между всеми нами, молодежью… ну, а потом, когда
пошла эта всеобщая
слава, наконец, внимание государя императора, звание камер-юнкера — все это заставило его высоко ценить свое дарование.
— Николай Всеволодович, скажите как пред богом, виноваты вы или нет, а я, клянусь, вашему слову поверю, как
божьему, и на край света за вами
пойду, о,
пойду!
Пойду как собачка…
Пошла с мамкою в церковь, стала на колени перед
божьею матерью, плачет и кладет земные поклоны.
Платя дань веку, вы видели в Грозном проявление
божьего гнева и сносили его терпеливо; но вы
шли прямою дорогой, не бояся ни опалы, ни смерти; и жизнь ваша не прошла даром, ибо ничто на свете не пропадает, и каждое дело, и каждое слово, и каждая мысль вырастает, как древо; и многое доброе и злое, что как загадочное явление существует поныне в русской жизни, таит свои корни в глубоких и темных недрах минувшего.
Как проговорил Володимер-царь: «Кто из нас, братцы, горазд в грамоте? Прочел бы эту книгу Голубиную? Сказал бы нам про
божий свет: Отчего началось солнце красное? Отчего начался млад светёл месяц? Отчего начались звезды частыя? Отчего начались зори светлыя? Отчего зачались ветры буйныя? Отчего зачались тучи грозныя? Отчего да взялись ночи темныя? Отчего у нас
пошел мир-народ? Отчего у нас на земли цари
пошли? Отчего зачались бояры-князья? Отчего
пошли крестьяне православные?»
— Это в
божьей воле; не хочу вас обманывать. Может, простит, а может, и нет. Подумайте, потолкуйте меж собою, да и скажите мне, кто
идет и кто остается.
Случалось, посмотришь сквозь щели забора на свет
божий: не увидишь ли хоть чего-нибудь? — и только и увидишь, что краешек неба да высокий земляной вал, поросший бурьяном, а взад и вперед по валу день и ночь расхаживают часовые, и тут же подумаешь, что пройдут целые годы, а ты точно так же
пойдешь смотреть сквозь щели забора и увидишь тот же вал, таких же часовых и тот же маленький краешек неба, не того неба, которое над острогом, а другого, далекого, вольного неба.
— И быть бы мне монахом, черной
божьей звездой, — скороговоркой балагурил он, — только пришла к нам в обитель богомолочка из Пензы — забавная такая, да и сомутила меня: экой ты ладной, экой крепкой, а я, бает, честная вдова, одинокая, и
шел бы ты ко мне в дворники, у меня, бает, домик свой, а торгую я птичьим пухом и пером…
— Леса — господни сады. Никто их не сеял, один ветер
божий, святое дыхание уст его… Бывало, в молодости, в Жигулях, когда я бурлаком ходил… Эх, Лексей, не доведется тебе видеть-испытать, что мною испытано! На Оке леса — от Касимова до Мурома, али — за Волгой лес, до Урала
идет, да! Все это безмерно и пречудесно…
— Болваны это говорят, еретики, а ты, старая дура, слушаешь! Христос — не нищий, а сын
божий, он придет, сказано, со
славою судить живых и мертвых — и мертвых, помни! От него не спрячешься, матушка, хоть в пепел сожгись… Он тебе с Василием отплатит за гордость вашу, за меня, как я, бывало, помощи просила у вас, богатых…
— Тьма, тьма над бездною… но дух
божий поверх всего, — проговорил протопоп и, вздохнув из глубины груди, попросил себе бумагу, о которой
шла речь.
Но когда я говорил, что такого ограничения не сделано в
божьем законе, и упоминал об обязательном для всех христианском учении братства, прощения обид, любви, которые никак не могли согласоваться с убийством, люди из народа обыкновенно соглашались, но уже с своей стороны задавали мне вопрос: каким же образом делается то, спрашивали они, что правительство, которое, по их понятиям, не может ошибаться, распоряжается, когда нужно, войсками,
посылая их на войну, и казнями преступников?
Сидит грозен бог на престоле златоогненном,
Предстоять ему серафими, херувими, светли ангели,
День и ночь всё поють они да
славу богу вечному.
А как просить царя-то небесного о милости грешникам,
Со стыда в очи грозные,
божий, поглядеть не решаютьси…
— А после того, как его из акцизных увольнили, в Саратове у тещи живет. Теперь только зубами и кормится. Ежели у которого человека заболит зуб, то и
идут к нему, помогает… Тамошних саратовских на дому у себя пользует, а ежели которые из других городов, то по телеграфу.
Пошлите ему, ваше превосходительство, депешу, что так, мол, вот и так… у раба
божьего Алексия зубы болят, прошу выпользовать. А деньги за лечение почтой
пошлете.
«Га! помирились-таки! — подумал Митенька, — ну, и здесь, с
Божьею помощью, дело, кажется,
пойдет на лад!»
Митенька должен был покориться печальной необходимости; но он утешался дорогой, что первый толчок соединению общества уже дан и что, кажется, дело это, с
Божьею помощью, должно
пойти на лад.
— Да порядком поубавилось. Теперь дело
пошло врукопашную: одного-то боярина, что поменьше ростом, с первых разов повалили; да зато другой так наших варом и варит! а глядя на него, и холопи как приняли нас в ножи, так мы свету
божьего невзвидели. Бегите проворней, ребята!
— Затем и
шел к тебе… Лучше уж; до греха, по закону по
божьему, как следует.
Достаток твой не будет тогда
божьим благословением: все
пойдет прахом — все назад возьмет!
Дядя умер, не оставив ему чем голодную собаку из-под стола выманить: все
пошло, по обещанию, на построение
божьего храма.