Цитаты из русской классики со словом «Михайло»
Во все это время стоял у дверей человек
Михайло с рукомойником и полотенцем.
Несмотря на то, что княгиня поцеловала руку бабушки, беспрестанно называла ее ma bonne tante, [моя добрая тетушка (фр.).] я заметил, что бабушка была ею недовольна: она как-то особенно поднимала брови, слушая ее рассказ о том, почему князь
Михайло никак не мог сам приехать поздравить бабушку, несмотря на сильнейшее желание; и, отвечая по-русски на французскую речь княгини, она сказала, особенно растягивая свои слова...
— Опять,
Михайло, озорничать норовишь? Опять скандалу захотелось?
Михайло Дмитрия Бальзаминов, сын ее.
— И! нет, какой характер! Не глупа, училась хорошо, читает много книг и приодеться любит. Поп-то не бедный: своя земля есть.
Михайло Иваныч, помещик, любит его, — у него там полная чаша! Хлеба, всякого добра — вволю; лошадей ему подарил, экипаж, даже деревьями из оранжерей комнаты у него убирает. Поп умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там в помещичьем кругу. Даже французские книжки читает и покуривает — это уж и не пристало бы к рясе…
А вот тут вынимается сто рублей: стыдно же написать при всех двадцать пять, даже пятьдесят, когда Осип Осипыч и
Михайло Михайлыч написали по сту.
В товарище Степушки я узнал тоже знакомого: это был вольноотпущенный человек графа Петра Ильича***,
Михайло Савельев, по прозвищу Туман.
— «Батюшка барин сивый жеребец
Михайло Петрович помер шкуру вашу барскую содрали продали на вырученные деньги куплен прочный хомут для вашей милости на ярмарке свиней породы вашей милости было довольно».
— Беги наверх, гляди в окошко, а когда дядя
Михайло покажется на улице, соскочи сюда, скажи! Ступай, скорее…
Михайло Васильевич Ломоносов родился в Холмогорах…
Бедный
Михайло тоже несколько разбит, только разница в том, что он был под пулями, а я в крепости начал чувствовать боль, от которой сделалось растяжение жилы, и хроническая эта болезнь идет своим ходом. Вылечиваться я и не думаю, а только разными охлаждающими средствами чиню ее, как говаривал некогда наш знаменитый Пешель.
— Мы с Еспером Иванычем из-под горы еще вас узнали, — начала она совершенно свободным тоном: — едут все шагом, думаем: верно это
Михайло Поликарпыч лошадей своих жалеет!
— Верно говорю, все наше было. Сам покойный
Михайло Петрович мне сказывал: поедешь, говорит, за границу, не забудь Королевцу поклониться: наш, братец, был! И Данциг был наш — Гданском назывался, и Лейпциг — Липовец, и Дрезден — Дрозды, все наше! И Поморье все было наше, а теперь немцы Померанией называют! Больно, говорит. Да что тут еще толковать! — и посейчас один рукав Мемеля Русью зовется, и местечко при устье его — тоже Русь! Вот она где, наша Русь православная, была!
— Может, поесть хочешь,
Михайло Иванович?
— Уж сделайте ваше одолжение, Степанида Карповна! повремените крошечку-с!
Михайло Трофимыч! уговорите Степаниду Карповну! — умоляет Дмитрий Борисыч.
— Можно! — повторил настойчиво
Михайло Трофимов. — У нас насчет таких случаев складная деревенская побасенка есть… слышь!..
— Что вы спите,
Михайло Семеныч! Штурм! — крикнул ему чей-то голос.
Вот
Михайло Михайлыч и умным человеком считается, а что в нем?
Через минуты две действительно вошел князь
Михайло. Это был невысокий плотный господин, весьма неряшливо одетый, невыбритый и с каким-то таким равнодушным выражением в лице, что оно походило даже на глупое. Он нисколько не был рад меня видеть, по крайней мере, не выразил этого. Но княгиня, которой он, по-видимому, очень боялся, сказала ему...
— Во многом! — ответил сначала неопределенно сенатор. —
Михайло Сергеич, я слышу, в зале набралось много просителей; потрудитесь к ним выйти, примите от них прошения и рассмотрите их там! — сказал он правителю дел, который немедля же встал и вышел из кабинета.
И сказал господь Саваоф
Свет архангеле Михаиле:
— А поди-ка ты,
Михайло,
Сотряхни землю под Китежом,
Погрузи Китеж во озеро;
Ин пускай там люди молятся
Без отдыху да без устали
От заутрени до всенощной
Все святы службы церковные
Во веки и века веков!
—
Михайло Николаич, здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте!
Помолчали, поёжились, отряхая мокрые бороды, потом
Михайло спросил...
Никакая опасность не входила ей в голову: муж всегда с нею был так нежен и почтителен, что ей казалось самым естественным и возможным делом уговорить
Михайло Максимовича сесть с ней в коляску и увезть его в Чурасово.
Не знаем, долго ли бы продолжалась ученая беседа, если б ее не прервал
Михайло Алексеевич, то есть Миша, тринадцатилетний мальчик, здоровый, краснощекий, упитанный и загоревший; он был в куртке, из которой умел в несколько месяцев вырасти, и имел вид общий всем дюжинным детям богатых помещиков, живущих в деревне.
По правую руку его сидели: татарский военачальник Барай-Мурза Алеевич Кутумов, воевода
Михайло Самсонович Дмитриев, дворянин Григорий Образцов, несколько старшин казацких и дворян московских полков; по левую сторону сидели: боярин Петр Иванович Мансуров-Плещеев, стольник Федор Левашев, дьяк Семен Самсонов, а несколько поодаль ото всех гражданин Козьма Минич Сухорукий.
Лука. Вот ты, примерно… Ежели тебе сам господь бог скажет: «
Михайло! Будь человеком!..» Все равно — никакого толку не будет… как ты есть — так и останешься…
— Ваш
Михайло Тимофеич человек непонимающий, — говорил вполголоса Кузьмичов, — не за свое дело берется, а вы понимаете и можете рассудить. Отдали бы вы мне, как я говорил, вашу шерсть и ехали бы себе назад, а я б вам, так и быть уж, дал бы по полтиннику поверх своей цены, да и то только из уважения…
— Эх, люди, люди! Все-то вы жить хотите, всем жрать надо! Н-ну, Илья, скажи-ка мне, — замечал ты раньше, что
Михайло ворует?
Рогожин не любил ничего говорить о себе и, вероятно, считал себя мелочью, но он, например, живообразно повествовал о честности князя Федора Юрьича Ромодановского, как тот страшные богатства царя Алексея Михайловича, о которых никто не знал, спрятал и потом, во время турецкой войны, Петру отдал; как князю Ивану Андреевичу Хованскому-Тарарую с сыном головы рубили в Воздвиженском; как у князя Василия Голицына роскошь шла до того, что дворец был медью крыт, а червонцы и серебро в погребах были ссыпаны, а потом родной внук его,
Михайло Алексеич, при Анне Ивановне шутом состоял, за ее собакой ходил и за то при Белгородском мире тремя тысячами жалован, и в посмеяние «Квасником» звался, и свадьба его с Авдотьей-калмычкой в Ледяном доме справлялась…
Михайло Борисович, в свою очередь, сильно рассердился на племянника.
А у Перского была и доблесть, которую мы, дети, считали своею, то есть нашею, кадетскою, потому что
Михайло Степанович Перский был воспитанник нашего кадетского корпуса и в лице своем олицетворял для нас дух и предания кадетства.
Купавина. Что вы, что вы,
Михайло Борисыч! Возможное ли это дело?
— И поэтому
Михайло Сергеич тебя послал за мной?
— С ее братом! Впрочем, я никого не принуждаю… Но, извините меня,
Михайло Михайлыч, я старше вас годами и могу вас пожурить: что вам за охота жить этаким бирюком? Или собственно мой дом вам не нравится? я вам не нравлюсь?
— Охота вам,
Михайло Иванович, беспокоить себя напрасно!.. Не обращайте вы на этих дрянных комаришек внимания. Не стоит.
— Сидите смирно, — начал он наконец, — и отвечайте мне. Докажите мне, что ваша нравственность еще не совсем испорчена и что вы в состоянии внять голосу рассудка. Увлечение я еще извинить могу, но упорство закоренелое — никогда! Мой сын… — Тут он перевел дыхание. —
Михайло Семеныч обещал вам жениться на вас? Не правда ли? Отвечайте же! Обещал? а?
— Ты,
Михайло Антонов, не торопись, хорошо — скоро не бывает. Легонько надо!
Приезд мужа прервал эти мысли.
Михайло Егорыч вошел в гостиную и сухо поздоровался с женой.
А тут
Михайло Крюков, печник, подошел ко мне… знаешь, говорит, а головой-то, пожалуй, Досекину быть… и глядит вбок, конфузится…
Михайло Николаич просил было жену выйти к его новому знакомому, который, по его словам, был старинный его приятель, видел ее в собрании и теперь очень желает покороче с ней познакомиться.
— Честь имею рекомендоваться — ближайший ваш сосед и даже родственник, Ипатов,
Михайло Николаич. Давно желал иметь удовольствие с вами познакомиться. Надеюсь, что не обеспокоил.
— Хочешь,
Михайло Иваныч, походы вместе на зайцев будем делать? — сказал он медведю.
— А звали-то меня
Михайло Петров Вяхирев!
Михайло Дмитрич Бальзаминов, ее сын, чиновник, 25 лет.
В этом роде собеседником ее был бурмистр
Михайло Лебедев, буфетчик Василий, старший повар Клим или ключница Маланья.
— Ничего,
Михайло Потапыч, не сумлевайся очень-то: бог не без милости, казак не без счастья. Пронесет и нашу тучу мороком…
— Коли за этим дело стало, так я еще репутацию свою поправлю! — молвил
Михайло Иваныч и сейчас же напал на стадо баранов и всех до единого перерезал. Потом бабу в малиннике поймал и лукошко с малиной отнял. Потом стал корни и нити разыскивать, да кстати целый лес основ выворотил. Наконец, забрался ночью в типографию, станки разбил, шрифт смешал, а произведения ума человеческого в отхожую яму свалил.
Михайло Иванович, о котором я слышал много рассказов, рекомендовавших в самом ярком свете его предприимчивость, доходившую до дерзости в начале здешней карьеры, — теперь трусил, как баба, и мне поневоле приходилось из-за этого проводить с ним скучнейшие вечера и долгие ночи на пустынных станках угрюмой и безлюдной Лены.
Дурнопечин. Что ж мне делать,
Михайло Иваныч, сами вы рассудите?
Неточные совпадения
— К тому же Михайло-то и раненый, говорю. Хороший человек товарищ этот, Яков. Строгий. Все понимает. Все. Егора все ругают, а он с Егором говорит просто… Куда же это Егор ушел? Ума не приложу…
— Ты, господи, сам знаешь, — всякому хочется, что получше. Михайло-то старшой, ему бы в городе-то надо остаться, за реку ехать обидно ему, и место там новое, неиспытанное; что будет — неведомо. А отец, — он Якова больше любит. Али хорошо — неровно-то детей любить? Упрям старик, — ты бы, господи, вразумил его.
— Михайло-то? — воскликнула мать. — Будто и не жил на фабрике, совсем мужиком стал! И какой страшный!
— Второй раз сажают — все за то, что он понял божью правду и открыто сеял ее… Молодой он, красавец, умный! Газету — он придумал, и Михаила Ивановича он на путь поставил, — хоть и вдвое старше его Михайло-то! Теперь вот — судить будут за это сына моего и — засудят, а он уйдет из Сибири и снова будет делать свое дело…
Вы думаете, Михайло-то Трофимыч поедет в другой раз на следствие?
А Михайло-то Трофимыч этаким манером поопросивши всех:"Ну, говорит, теперь дело, славу богу, кажется, округлено!"Сел он писать донесение, кончил и мне прочитал.
«Что-то Михайло-то Егорыч, батюшки мои, что он-то ничего не предпринимает!..» — «Как не предпринимает, он и с полицией приезжал было», — и затем следовал рассказ, как Мановский наезжал с полицией и как исправника распек за это граф, так что тот теперь лежит больнехонек, и при этом рассказе большая же часть восклицали: «Прах знает что такое делается на свете, не поймешь ничего!» Впрочем, переезд Мановской к графу чувствительнее всех поразил Клеопатру Николаевну.
Предложения со словом «михайло»
- Отужинав, начали располагаться. Стол сдвинули к одной стене, лавки к другой, Михайло принёс сена, побросал охапки на дощатый пол. Ратники улеглись.
- – Михайло был согласен, что холодно, а потому просился на руки.
- – Сготовить быстро. Путники устали. Михайло, во всём помогай матери. Пошли!
- (все предложения)
Дополнительно