Неточные совпадения
Так говорила
в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер. Анна Павловна кашляла несколько дней, у нее
был грипп, как она говорила (грипп
был тогда новое
слово, употреблявшееся только редкими).
В записочках, разосланных утром с красным лакеем,
было написано без различия во всех...
— C’est que je déteste les histoires de revenants, [Дело
в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] — сказал князь Ипполит таким тоном, что видно
было, — он сказал эти
слова, а потом уже понял, что́ они значили.
— Что́ вам сто́ит сказать
слово государю, и он прямо
будет переведен
в гвардию, — просила она.
— Постойте, два
слова. Une fois passé aux gardes… [Но когда его переведут
в гвардию…] — Она замялась: — Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса
в адъютанты. Тогда бы я
была покойна, и тогда бы уж…
— Lise! — только сказал князь Андрей; но
в этом
слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение
в том, что она сама раскается
в своих
словах; но она торопливо продолжала...
И тотчас же ему пришла
в голову мысль, что данное
слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю
слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные
слова — такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может
быть, завтра же или он умрет или случится с ним что-нибудь такое необыкновенное, что не
будет уже ни честного, ни бесчестного.
— Уж она и теперь влюблена
в Бориса! Какова? — сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. — Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что̀ бы они делали потихоньку (графиня разумела, они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее
слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может
быть, я балую ее, но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
— Оставьте, Борис, вы такой дипломат (
слово дипломат
было в большом ходу у детей
в том особом значении, какое они придавали этому
слову); даже скучно, — сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом.
— Ах,
в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку
побыла и двух
слов не сказала…
— А затэм, мылостывый государ, — сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь. — Затэм, что импэратор это знаэт. Он
в манифэстэ сказал, что нэ можэт смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэзопасност империи, достоинство ее и святост союзов — сказал он, почему-то особенно налегая на
слово «союзов», как будто
в этом
была вся сущность дела.
— Совершенно с вами согласен, — отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто
в настоящую минуту он подвергался великой опасности, — я убежден, что русские должны умирать или побеждать, — сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как
слово уже
было сказано, что оно
было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
— Я тебе скажу больше, — продолжал князь Василий, хватая ее за руку, — письмо
было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только
в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится, — князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под
словами всё кончится, — и вскроют бумаги графа, завещание с письмом
будет передано государю, и просьба его, наверно,
будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
Пьер
был в таком состоянии неясности мысли, что при
слове «удар» ему представился удар какого-нибудь тела.
Теперь та же комната
была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели
в ней, каждым движением, каждым
словом показывая, что никто не забывает того, чтó делается теперь и имеет еще совершиться
в спальне.
Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его
был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном
было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, — кто лучше вел себя
в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил
в последние минуты и такие трогательные
слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко
было смотреть, как он
был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие
слова о Бонапарте, но понимавший, что он
был нужен для вступления
в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, чтó из этого выйдет.
Хотя
слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь
слова приказа:
в походной форме или нет? —
в совете батальонных командиров
было решено представить полк
в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь
в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом
слове и движении главнокомандующего, — видно
было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с бòльшим наслаждением, чем обязанности начальника.
Сзади Кутузова,
в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное
слово могло
быть услышано, шло человек 20 свиты.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик-запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся
словами: «То-то, братцы,
будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта
была сложена
в Турции и пелась теперь
в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли
слова: «Кутузовым отцом».
Князь Андрей наклонил голову
в знак того, что понял с первых
слов не только то, что̀
было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел
в приемную.
Но эти
слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и
в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо
было до конца довести начатое дело.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что-то кричал, ругая грубыми
словами солдата.
В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие
ели хлеб, самые тяжелые, молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Всё время, что он
был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших
в балагане, но не понимал ни одного
слова из того, что́ они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
Князь Багратион наклонил голову,
в знак согласия на
слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что́ происходило и что́ ему сообщали,
было именно то, что́ он уже предвидел.
Беспрестанно он слышал
слова: «С вашею необыкновенною добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он
был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда,
в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которою произнесены
были эти
слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел
было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им
в случае необходимости крайнего убеждения.
— Je vous aime! [Я вас люблю!] — сказал он, вспомнив то, чтó нужно
было говорить
в этих случаях; но
слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Старый князь
в это утро
был чрезвычайно ласков и старателен
в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это
было то выражение, которое бывало на его лице
в те минуты, когда сухие руки его сжимались
в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же
слова.
— Вот что̀, Берг, милый мой, — сказал Ростов. — Когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я
буду тут, я сейчас уйду, чтобы не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда-нибудь, куда-нибудь… к чорту! — крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя
в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих
слов, прибавил: — вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно
в тумане наткнувшись на него, не слыша сло́ва одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что
было опоздано, и, главное,
в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во́-время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману
в незнакомой местности, не находя своих частей войск.
Наташа смеялась при всяком
слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы
было смешно то, что̀ они говорили, но потому, что ей
было весело и она не
в силах
была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти
слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки,
был окончательно и несомненно решен утвердительно.
Как часто, вдумываясь
в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка
была в том страшном
слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное
слово, и всё стало ясно!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она
была уже бледна, но когда она услыхала эти
слова, лицо ее изменилось, и что-то просияло
в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая
была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
О, как задрожала эта терция, и как тронулось что-то лучшее, что́
было в душе Ростова. И это что-то
было независимо от всего
в мире, и выше всего
в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное
слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё-таки
быть счастливым…
— Я слышал про вас, — продолжал проезжающий, — и про постигшее вас, государь мой, несчастье. — Он как бы подчеркнул последнее
слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что́ случилось с вами
в Москве,
было несчастье». — Весьма сожалею о том, государь мой.
Но что
было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре,
было то, что
в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же
слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это
было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся
словами: «скачи
в Корчеву и исполни!»
Некоторые управляющие (тут
были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи
в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими
слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные,
в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
— После Аустерлица! — мрачно сказал князь Андрей. — Нет; покорно благодарю, я дал себе
слово, что служить
в действующей русской армии я не
буду. И не
буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить
в русской армии. Ну, так я тебе говорил, — успокоиваясь продолжал князь Андрей. — Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3-го округа, и единственное средство мне избавиться от службы —
быть при нем.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные
слова. По особенному блеску, загоревшемуся
в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что
слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не
будет смеяться над его
словами.
— Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый. Богом взысканный, он мне, благодетель, 10 рублей дал, я помню. Как
была я
в Киеве и говорит мне Кирюша, юродивый — истинно божий человек, зиму и лето босо́й ходит. Что ходить, говорит, не по своему месту,
в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех
слов простилась с угодниками и пошла…
Во время свидания
в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые
были на них надеты, и внимательно прислушивался к
словам, которые
были сказаны важными лицами.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица», думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. — «Упаду
в ноги и
буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость
есть величайшее счастье», воображал Ростов
слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
Государь сказал ему несколько
слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы,
в которой
был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна
была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие
в этом обмане, обман не открывался, и репутация d’une femme charmante et spirituelle [женщины прелестной и умной] так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё-таки все восхищались каждым ее
словом и отыскивали
в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Я начал
было осуждать, но вспомнил о своих правилах и
слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен
быть усердным деятелем
в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитою кровью
в глазах, за шиворот вытащил Митиньку, ногой и коленкой с большою ловкостью
в удобное время между своих
слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не
было!»
— Как придется, отвечал Ростов. — Карай, фюит! — крикнул он, отвечая этим призывом на
слова дядюшки. Карай
был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он
в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.