Неточные совпадения
В этот вечер он даже не писал мемуаров. Видя его
в таком положении, мы упросили его прочитать еще несколько отрывков из сочинения «О благовидной администратора наружности»; но едва он успел прочесть: «Я знал одного тучного администратора, который притом отлично знал
законы, но успеха не имел, потому что от тука, во множестве скопленного
в его внутренностях, задыхался…», как почувствовал новый припадок
в желудке и уже
в тот вечер не возвращался.
Если солнцу восходящу всякая тварь радуется и всякая птица трепещет от живительного луча его, то значит, что
в самой природе всеблагой промысел установил такой
закон, или, лучше сказать, предопределение,
в силу которого тварь обязывается о восходящем луче радоваться и трепетать, а о заходящем — печалиться и недоумевать.
Не дерзостный и не гордостный, но благостный и душеприятный пришел ты к нам! дерзнем ли же мы пренебречь тем
законом, который сама природа всещедрая вложила
в сердца наши?
«Вся суть, mon cher, заключается
в исполнителях, — развивал он по этому случаю свою теорию, — если исполнители хороши, и главное (c’est le mot [Вот настоящее слово (фр.).]), если они с направлением, то всякий
закон…»
И все
в мире следует этому мудрому
закону постепенности.
Из объяснений с правителем канцелярии он совершенно случайно узнал, что существует
закон, который
в известных случаях разрешает,
в других — связывает.
И до того времени ему, конечно, было небезызвестно, что
закон есть, но он представлял его себе
в виде переплетенных книг, стоящих
в шкафу.
Но разрешающей или связывающей силы
закона он не знал и даже скорее предполагал, что
закон есть не что иное, как дифирамб, сочиненный на пользу и
в поощрение помпадурам.
И вот,
в одно прекрасное утро, когда он предположил окончательно размахнуться, правитель канцелярии объявил ему о существовании
закона, который маханию руками поставляет известные пределы.
На этот раз разговор исчерпался; но
в то же утро, придя
в губернское правление и проходя мимо шкафа с
законами, помпадур почувствовал, что его нечто как бы обожгло. Подозрение, что
в шкафу скрывается змий, уже запало
в его душу и породило какое-то странное любопытство.
До сих пор, не сомневаясь
в дифирамбическом содержании
закона, помпадур руководился исключительно инстинктом, и потому размахивался лишь
в таких случаях, когда того требовала его широкая натура.
Ответ этот, однако ж, не удовлетворил его, потому что правитель канцелярии только переставлял центр тяжести: от помпадура к ревизору. А ему хотелось знать, каким образом этот центр тяжести, будучи первоначально заключен
в шкафу с
законами, вдруг оттуда исчез, а теперь,
в роли не помнящего родства, перебегает от помпадура к ревизору, а от ревизора опять к помпадуру.
Он может знать, что происходит
в шкафу с
законами, но может и не знать — дело от того отнюдь не пострадает.
И таким образом он жил, питая, с одной стороны, твердое упование, что «час» неизбежен, с другой — ободряя себя смутною надеждою, не придет ли к нему
в этот страшный момент на выручку шкаф с
законами.
Помпадур понял это противоречие и, для начала, признал безусловно верною только первую половину правителевой философии, то есть, что на свете нет ничего безусловно-обеспеченного, ничего такого, что не подчинялось бы
закону поры и времени. Он обнял совокупность явлений, лежавших
в районе его духовного ока, и вынужден был согласиться, что весь мир стоит на этом краеугольном камне «Всё тут-с». Придя к этому заключению и применяя его специально к обывателю, он даже расчувствовался.
Дело
в том, что, разгуливая беспокойно по комнате, он как раз налетел на шкаф с
законами.
— Зачем же зарок-с? кушайте!
В прежнее время я вас за это по спине глаживал, а теперь… закон-с! Да что же вы стоите, образованный молодой человек? Стул господину Прохорову! По крайности, посмотрю я, как ты, к-к-каналья, сидеть передо мной будешь!
— Я теперь так поступать буду, — продолжает ораторствовать помпадур, — что бы там ни случилось —
закон! Пешком человек идет — покажи
закон!
в телеге едет —
закон! Я вас дойму, милостивый государь, этим
законом! Вон он! вон он! — восклицает он, завидев из окна мужика, едущего на базар, — с огурцами на базар едет! где
закон? остановить его!
Правитель канцелярии сам чувствует эту неловкость. Случайно затеявши кутерьму, он встал
в тупик при виде бездны противоречий,
в которую ввергло его совместное существование
закона и помпадура.
Он еще
в кадетском корпусе слышал, что есть на свете явление, именующееся борьбою с
законом.
Роль борющегося с
законами человека имела свою привлекательность, и очень может быть, что
в другое время он охотно остановился бы на ней.
В таких безрезультатных решениях проходит все утро. Наконец присутственные часы истекают: бумаги и журналы подписаны и сданы; дело Прохорова разрешается само собою, то есть измором. Но даже
в этот вожделенный момент, когда вся природа свидетельствует о наступлении адмиральского часа, чело его не разглаживается.
В бывалое время он зашел бы перед обедом на пожарный двор; осмотрел бы рукава, ящики, насосы; при своих глазах велел бы всё зачинить и заклепать. Теперь он думает: «Пускай все это сделает
закон».
— Фу! опять это слово! Да пойми же, братец, что ежели есть
закон и может этот
закон все сделать, так при чем же я-то
в помпадурах состою?
Помпадур пробует продолжать спор, но оказывается, что почва, на которой стоит стряпчий, — та самая, на которой держится и правитель канцелярии; что, следовательно, тут можно найти только обход и отнюдь не решение вопроса по существу. «Либо
закон, либо я» — вот какую дилемму поставил себе помпадур и требовал, чтоб она разрешена была прямо, не норовя ни
в ту, ни
в другую сторону.
— Нет, это все не то! — думалось ему. — Если б я собственными глазами не видел: «
закон» — ну, тогда точно! И я бы мог жалованье получать, и
закон бы своим порядком
в шкафу стоял. Но теперь ведь я видел, стало быть, знаю, стало быть, даже неведением отговариваться не могу. Как ни поверни, а соблюдать должен. А попробуй-ка я соблюдать — да тут один Прохоров такую задачу задаст, что ног не унесешь!
Решимость эта заключалась
в том, чтобы исследовать
в самом источнике, узнать от чистых сердцем и нищих духом (сии суть столпы), нужны ли помпадуры.
В каких отношениях находится к этому источнику практика помпадурская и
в каких — практика
законов? которая из них имеет перевес?
в каком смысле —
в смысле ли творческом, или просто
в смысле реактива, производящего баламут?
Стало быть, вещество заключено собственно
в мундире; взятые же независимо от мундира, и он, помпадур, и
закон — равны.
— Ты и надейся, а мы надежды не имеем. Никаких мы ни градоначальников, ни
законов твоих не знаем, а знаем, что у каждого человека своя планида. И ежели, примерно, сидеть тебе, милый человек, сегодня
в части, так ты хоть за сто верст от нее убеги, все к ней же воротишься!
— Личного знакомства с господином градоначальником не имею, да и надобности до сих пор, признаться, не виделось, но, по слухам, рекомендовать могу. К храму Божьему прилежен и мзду приемлет без затруднения… Только вот с
законом, по-видимому,
в ссоре находится.
Результат перешел за пределы его ожиданий. Ни помпадуры, ни
закон — ничто не настигает полудикую массу. Ее настигает только «планида» — и дорого бы он дал
в эту минуту, чтобы иметь эту «планиду»
в своих руках.
Что такое «
закон», что такое «помпадур»
в глазах толпы? — это не что иное, как страдательные агенты «планиды», и притом не всей «планиды», а только той ее части, которая осуществляет собой карательный элемент.
— Ну, и пущай его!
закон в шкафу стоит, а ты напирай!
— А
закон пущай
в шкафу стоит!
В тот же вечер, за ужином, стряпчий, под веселую руку, рассказывал посетителям клуба о необыкновенном казусе, случившемся с помпадуром. Помпадур сидел тут же, краснел и изредка бормотал: закон-с.
Про одного говорили: «строгонек!»; про другого: «этот подтянет!»; про третьего: «всем был бы хорош, да жена у него анафема!»; про четвертого: «вы не смотрите, что он рот распахня ходит, а он бедовый!»; про пятого прямо рассказывали, как он, не обнаружив ни малейшего колебания, пришел
в какое-то присутственное место и прямо сел на тот самый
закон, который, так сказать, регулировал самое существование того места.
И помпадур — ничего, даже не поморщился. Ни криков, ни воззвания к оружию, ни революций — ничего при этом не было. Просто взял и вынул из кармана 1 р. 43 к., которые и теперь хранятся
в казне, яко живое свидетельство покорности
законам со стороны того, который не токмо был вправе утверждать, что для него
закон не писан, но мог еще и накричать при этом на целых 7 копеек, так чтобы вышло уж ровно полтора рубля.
Управляющий контрольной палатой сказал: «Никогда
в нашем краю законность не процветала; вашество первый подали пример благосклонной покорности
законам, внеся 1 р. 43 к., начтенные на вас контрольной палатой.
И вот сердце отвечает мне: тогда-то, спеша по улице
в присутствие, ты забыл сделать под козырек! тогда-то, гуляя
в публичном саду, ты рассуждал с управляющим контрольной палатой на тему о бесполезности писать
законы, коль скоро их не исполнять, между тем как, по-настоящему, ты должен был стоять
в это время смирно и распевать «Гром победы раздавайся!».
Тот восторженный разговор, который я вел о необходимости покоряться
законам даже
в том случае, если мы признаем, что
закон для нас не писан — разве это не перифраза того же самого «Гром победы раздавайся», за нераспевание которого я так незаслуженно оскорблен названием преступника?
Ты вот сидишь теперь у себя
в квартире и, уж конечно, чувствуешь себя под защитой
закона.
— Никаких «но»! фюить — и больше ничего! Теперь спрашиваю тебя: ежели я, как помпадур, имею возможность обойти
закон ради какого-то «фюить», то неужели же я поцеремонюсь сделать то же самое, имея
в виду совершить нечто действительно полезное и плодотворное?
Летит, братец, он туда,
в «свое место», словно буря, «тьма от чела, с посвиста пыль», летит и все одну думу думает: раззорю! на
закон наступлю!
А загляни-ка ты ему
в душу: для какой такой, мол, причины ты, милый человек, на
закон наступить хочешь — ан у него там ничего нет, кроме «фюить» или шального «проекта всероссийского возрождения посредством распространения улучшенных пород поросят»!
— Да кто же тебе сказал! — разразился он наконец, но, к удовольствию моему, тотчас же сдержал себя и уже спокойным, хотя все же строгим голосом продолжал: — Слушай! дело не
в том, вредны или полезны те явления, которые Быстрицын намеревается сокрушить,
в видах беспрепятственного разведения поросят, а
в том, имеет ли он право действовать а la Pierre le Grand относительно того, что находится под защитой действующего
закона?
— И знаешь, что он ответил мне? Он ответил: если можно обойти
закон для того, чтобы беспрепятственно произносить «фюить», то неужели же нельзя его обойти
в видах возрождения? И я вынужден был согласиться с ним!
Предоставь это решение тем, кто прямо заинтересован
в этом деле, сам же не мудрствуй, не смущай умов и на
закон не наступай!
Вся раскрасневшаяся от стряпни, она выбегала к нему навстречу, и он не находил ни
в этой красноте, ни
в каплях пота, выступавших на лице ее, ничего противного
законам изящного.
Как ни нова была для меня административная теория, выразившаяся
в последнем восклицании моего собеседника, но, признаюсь откровенно, отвага, с которою он выразился о
законе, понравилась мне.
Я не мог себе представить, чтобы могла существовать где-нибудь такая административная каста, которой роль заключалась бы
в том, чтобы мешать (я считаю слово «вмешиваться» слишком серьезным для такого занятия), и которая на напоминание о
законе отвечала бы: sapristi! nous en avons quinze volumes!
Или, другими словами, прямо навязывается ко мне на обед.
В величайшем смущении смотрю на него, тщусь разгадать: какие еще новые шутки он со мной предпринять выдумает? Ибо, как человек богатый, он может предпринять многое такое, что другому и
в голову не придет. Однако делать нечего; следуя
законам московского хлебосольства, решаюсь покориться своей участи.