Неточные совпадения
Знаете ли, впрочем, что? Иногда
мне кажется, что управа, рассмотрев наш прежний образ мыслей и приняв во внимание наш образ мыслей нынешний (
какой, с божьею помощью, поворот!), просто-напросто возьмет да и сдаст наше дело в архив. Или, много-много, внушение сделает: смотрите, дескать, чтобы на будущее время"бредней" — ни-ни!
Сколько мы, литераторы, волновались: нужно-де ясные насчет книгопечатания законы издать! Только
я один говорил: и без них хорошо! По-моему и вышло: коли хорошо, так и без законов хорошо! А вот теперь посидим да помолчим — смотришь, и законы будут. Да такие ясные, что небо с овчинку
покажется. Ах, господа, господа! представляю себе,
как вам будет лестно, когда вас,"по правилу", начнут в три кнута жарить!
И точно: давно ли,
кажется, мы за ум взялись, а
какая перемена во всем видится! Прежде, бывало, и дома-то сидя, к чему ни приступишься, все словно оторопь тебя берет. Все думалось, что-то тетенька скажет? А нынче что хочу, то и делаю; хочу — стою, хочу — сижу, хочу — хожу. А дома сидеть надоест — на улицу выйду. И взять с
меня нечего, потому что
я весь тут!
2) О"бреднях"лучше всего позабыть,
как будто их совсем не было. Даже в"антибредни"не очень азартно пускаться, потому что и они приедаться стали. Знаете ли, милая тетенька,
мне кажется, что скоро всех этих искателей и лаятелей будут в участок брать, а там им, вытрезвления ради, поясницы будут дегтем мазать?
Знаю
я, голубушка, что общая польза неизбежно восторжествует и что затем хочешь не хочешь, а все остальное придется"бросить". Но покуда
как будто еще совестно. А ну
как в этом"благоразумном"поступке увидят измену и назовут за него ренегатом? С
какими глазами
покажусь я тогда своим друзьям — хоть бы вам, милая тетенька? Неужто ж на старости лет придется новых друзей, новых тетенек искать? — тяжело ведь это, голубушка!
Помните, он однажды повеситься хотел, чуть живого из петли вынули — это оттого,
как он
мне потом сознался, что ему вдруг с чего-то
показалось, будто барин об его капитале узнал.
Однако ж,
кажется,
я увлекся в политико-экономическую сферу, которая в письмах к родственникам неуместна… Что делать! такова уж слабость моя! Сколько раз
я сам себе говорил: надо построже за собой смотреть! Ну, и смотришь, да проку как-то мало из этого самонаблюдения выходит. Стар
я и болтлив становлюсь. Да и старинные предания в свежей памяти, так что хоть и знаешь, что нынче свободно, а все
как будто не верится. Вот и стараешься болтовней след замести.
Помните,
как покойный деденька стыдил ее,
как ваш тогдашний батюшка, отец Яков, по просьбе деденьки, ее усовещивал:"ты думала любезно-верное ликование этим поступком изобразить, ан, вместо того, явила лишь легковерие и строптивость!"Зачем они ее стыдили и усовещивали — теперь
я этого совершенно не понимаю; но тогда
мне и самому
казалось: ах,
какую черную неблагодарность Федосьюшка выказала!
Было время, когда
меня ужасно волновал вопрос,
какие исправники благороднее: те ли, которые служат по выборам дворянства, или те, которые определяются от короны. Иногда
казалось, что выборные исправники благороднее, иногда — что благороднее исправники коронные. Ах, тетенька!
какое это странное время было! и
какие изумительные вопросы волновали тогда умы! Однако ж, взвесив все доводы pro и contra,
я кончил тем, что сходил в баню и порешил: забыть об этом вопросе навсегда. И забыл.
— Вы победили
меня! — сказал он. — Но
мне кажется, что и
я не совсем неправ. Во всяком случае, выйти из этого затруднения довольно легко. Стоит только сблизить обе формулы и составить из них одну:"наяривай… а, впрочем,
как угодно!"И все будет в порядке.
И знаете ли что, милая тетенька? —
мне даже
показалось, что, говоря о либералах, он
как будто бы намекал на
меня.
Но не успел
я порядком разрешить этот вопрос (он сложнее, нежели с первого взгляда
казаться может),
как бабенька неожиданно
меня огорошила.
Произошла новая семейная путаница. Поручики впились в
меня стальными глазами,
как бы намереваясь нечто запечатлеть в памяти; коллежский асессор Сенечка, напротив, стыдливо потупил глаза и,
казалось, размышлял: обязан ли он, в качестве товарища прокурора, занести о сем в протокол?"Индюшка"визжала на прапорщика: ах, этот дурной сын в гроб
меня вгонит! Стрекоза с каждою минутой становился грустнее и строже. Но тетенька,
как любезная хозяйка, старалась держать нейтралитет и весело произнесла...
Но ежели
мне даже и в такой форме вопрос предложат: а почему из слов твоих выходит
как бы сопоставление? почему"
кажется", что все мы и доднесь словно в карцере пребываем? — то
я на это отвечу: не знаю, должно быть, как-нибудь сам собой такой силлогизм вышел. А дабы не было в том никакого сомнения, то
я готов ко всему написанному добавить еще следующее:"а что по зачеркнутому, сверх строк написано: не
кажется — тому верить". Надеюсь, что этой припиской
я совсем себя обелил!
— Да
как вам сказать? Может быть, и блаженствую… ничего
я не знаю!
Кажется, впрочем, что нынче это душевным равновесием называется…
Сенечка начал к каждому слову прибавлять слово-ерс, а это означало, что он уж закипает. Право вести войну
казалось ему до такой степени неоспоримым, а определение неблагонадежности посредством неблагонадежности же до такой степени ясным, что в моих безобидных возражениях он уже усматривал чуть не намеренное противодействие. И может быть, и действительно рассердился бы на
меня, если б не вспомнил, что сегодня утром ему"удалось". Воспоминание это явилось
как раз кстати, чтоб выручить
меня.
Он бегом направился к двери, а через несколько секунд уже был на улице. Не успел
я хорошенько прийти в себя от этой неожиданности,
как в дверях столовой
показалась голова дяди.
Я разом проглотил оба номера, и скажу вам: двойственное чувство овладело
мной по прочтении. С одной стороны, в душе — музыка, с другой —
как будто больше чем следует в ретираде замечтался. И, надо откровенно сознаться, последнее из этих чувств,
кажется, преобладает. По крайней мере, даже в эту минуту
я все еще чувствую, что пахнет, между тем
как музыки уж давным-давно не слыхать.
Скажет она: то, что
я говорила, с незапамятных времен и везде уже составляет самое заурядное достояние человеческого сознания, и только"Помоям"может
казаться диковиною — сейчас ей в ответ: а! так ты вот еще
как… нераскаянная!
Очень возможно, что с точки зрения высшего искусства эта деятельность весьма ограниченная, но так
как я никаких других претензий не заявляю, то
мне кажется, что и критика вправе прилагать ко
мне свои оценки только с этой точки зрения, а не с иной.
Что ж! эти приговоры нимало не удивляют
меня. Тем, которые позабыли о существовании благородных мыслей,
кажется диковинным и дерзким напоминанием об них. Слышите! о благородных мыслях печалиться! Слышите! говорят, что жизнь тяжела! восклицают певцы патоки с имбирем, и так
как у них нет в запасе ни доказательств, ни опровержений, то естественно, что критика их завершается восклицанием: можно ли идти дальше этих геркулесовых столпов кощунства и дерзости!
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам
кажется только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко.
Как бы
я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Хлестаков.
Я — признаюсь, это моя слабость, — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста,
мне кажется,
как будто бы вчера вы были немножко ниже ростом, не правда ли?
Хлестаков. А, да
я уж вас видел. Вы,
кажется, тогда упали? Что,
как ваш нос?
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у
меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж,
кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь
какой невзрачный, низенький,
кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у
меня проговоришься.
Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)
Кажется, эта комната несколько сыра?