Неточные совпадения
«
Я буду не один, — продолжал
я раскидывать, ходя
как угорелый все эти последние дни в Москве, — никогда теперь уже не буду один,
как в столько ужасных лет до сих пор: со
мной будет моя идея, которой
я никогда не изменю, даже и в том случае, если б они
мне все там понравились, и дали
мне счастье, и
я прожил бы с ними хоть десять лет!» Вот это-то впечатление, замечу вперед, вот именно эта-то двойственность планов и целей моих, определившаяся еще в Москве и которая не оставляла
меня ни на один миг в Петербурге (ибо не знаю, был ли такой день в Петербурге, который бы
я не ставил впереди моим окончательным сроком, чтобы порвать с ними и удалиться), — эта двойственность, говорю
я, и была,
кажется, одною из главнейших причин многих моих неосторожностей, наделанных в году, многих мерзостей, многих даже низостей и, уж разумеется, глупостей.
Об месте этом они
меня и не спрашивали, а просто отдали
меня на него,
кажется, в самый первый день,
как я приехал.
Версилов еще недавно имел огромное влияние на дела этого старика и был его другом, странным другом, потому что этот бедный князь,
как я заметил, ужасно боялся его, не только в то время,
как я поступил, но,
кажется, и всегда во всю дружбу.
— Александра Петровна Синицкая, — ты,
кажется, ее должен был здесь встретить недели три тому, — представь, она третьего дня вдруг
мне, на мое веселое замечание, что если
я теперь женюсь, то по крайней мере могу быть спокоен, что не будет детей, — вдруг она
мне и даже с этакою злостью: «Напротив, у вас-то и будут, у таких-то,
как вы, и бывают непременно, с первого даже года пойдут, увидите».
—
Я не из патриотизма, — сказал Крафт
как бы с какой-то натугой. Все эти дебаты были,
кажется, ему неприятны.
Мне, конечно,
показалось, что это насмешка; но, взглянув пристально,
я увидал в лице его такое странное и даже удивительное простодушие, что
мне даже самому удивительно стало,
как это он так серьезно попросил
меня их «простить». Он поставил стул и сел подле
меня.
Мне встретился маленький мальчик, такой маленький, что странно,
как он мог в такой час очутиться один на улице; он,
кажется, потерял дорогу; одна баба остановилась было на минуту его выслушать, но ничего не поняла, развела руками и пошла дальше, оставив его одного в темноте.
Мне сперва
казалось это оригинальным,
как бы выходившим из обыденных казенных условий; к тому же
я терпеть не мог женщин.
— Мама, а не помните ли вы,
как вы были в деревне, где
я рос,
кажется, до шести — или семилетнего моего возраста, и, главное, были ли вы в этой деревне в самом деле когда-нибудь, или
мне только
как во сне мерещится, что
я вас в первый раз там увидел?
Я вас давно уже хотел об этом спросить, да откладывал; теперь время пришло.
— Кое-что припоминаю, мой милый, именно ты что-то
мне тогда рассказал… басню или из «Горе от ума»,
кажется?
Какая же у тебя память, однако!
Мне казалось, что
я что-то сшалил, но когда
я исправлюсь, то
меня простят и мы опять станем вдруг все веселы, пойдем играть на дворе и заживем
как нельзя лучше.
— Друг мой,
я с тобой согласен во всем вперед; кстати, ты о плече слышал от
меня же, а стало быть, в сию минуту употребляешь во зло мое же простодушие и мою же доверчивость; но согласись, что это плечо, право, было не так дурно,
как оно
кажется с первого взгляда, особенно для того времени; мы ведь только тогда начинали.
Я, конечно, ломался, но
я ведь тогда еще не знал, что ломаюсь. Разве ты, например, никогда не ломаешься в практических случаях?
Крик, однако, тотчас затих,
как вдруг отворилась дверь рядом с моею, от соседок, и одна молодая,
как показалось мне, женщина быстро вырвалась и побежала вниз по лестнице.
Я отворил дверь
как раз в ту минуту, когда он выпрыгнул в коридор от соседок и,
кажется, буквально, то есть руками, выпихнутый ими.
— Дайте ему в щеку! Дайте ему в щеку! — прокричала Татьяна Павловна, а так
как Катерина Николаевна хоть и смотрела на
меня (
я помню все до черточки), не сводя глаз, но не двигалась с места, то Татьяна Павловна, еще мгновение, и наверно бы сама исполнила свой совет, так что
я невольно поднял руку, чтоб защитить лицо; вот из-за этого-то движения ей и
показалось, что
я сам замахиваюсь.
— Что это?.. Про
какой документ говорите вы? — смутилась Катерина Николаевна, и даже до того, что побледнела, или, может быть, так
мне показалось.
Я понял, что слишком уже много сказал.
Я пристал к нему, и вот что узнал, к большому моему удивлению: ребенок был от князя Сергея Сокольского. Лидия Ахмакова, вследствие ли болезни или просто по фантастичности характера, действовала иногда
как помешанная. Она увлеклась князем еще до Версилова, а князь «не затруднился принять ее любовь», выразился Васин. Связь продолжалась мгновение: они,
как уже известно, поссорились, и Лидия прогнала от себя князя, «чему,
кажется, тот был рад».
—
Как я рад, что вы застали
меня,
я сейчас было уходил!
Я могу вам сообщить один факт, который,
кажется, очень вас заинтересует.
Выйдя на улицу,
я повернул налево и пошел куда попало. В голове у
меня ничего не вязалось. Шел
я тихо и,
кажется, прошел очень много, шагов пятьсот,
как вдруг почувствовал, что
меня слегка ударили по плечу. Обернулся и увидел Лизу: она догнала
меня и слегка ударила зонтиком. Что-то ужасно веселое, а на капельку и лукавое, было в ее сияющем взгляде.
— Милый ты мой, он
меня целый час перед тобой веселил. Этот камень… это все, что есть самого патриотически-непорядочного между подобными рассказами, но
как его перебить? ведь ты видел, он тает от удовольствия. Да и, кроме того, этот камень,
кажется, и теперь стоит, если только не ошибаюсь, и вовсе не зарыт в яму…
Я, конечно, обращался к нему раз, недели две тому, за деньгами, и он давал, но почему-то мы тогда разошлись, и
я сам не взял: он что-то тогда забормотал неясно, по своему обыкновению, и
мне показалось, что он хотел что-то предложить, какие-то особые условия; а так
как я третировал его решительно свысока во все разы,
как встречал у князя, то гордо прервал всякую мысль об особенных условиях и вышел, несмотря на то что он гнался за
мной до дверей;
я тогда взял у князя.
«Но что ж из того, — думал
я, — ведь не для этого одного она
меня у себя принимает»; одним словом,
я даже был рад, что мог быть ей полезным и… и когда
я сидел с ней,
мне всегда
казалось про себя, что это сестра моя сидит подле
меня, хоть, однако, про наше родство мы еще ни разу с ней не говорили, ни словом, ни даже намеком,
как будто его и не было вовсе.
Теперь
я боюсь и рассказывать. Все это было давно; но все это и теперь для
меня как мираж.
Как могла бы такая женщина назначить свидание такому гнусному тогдашнему мальчишке,
каким был
я? — вот что было с первого взгляда! Когда
я, оставив Лизу, помчался и у
меня застучало сердце,
я прямо подумал, что
я сошел с ума: идея о назначенном свидании
показалась мне вдруг такою яркою нелепостью, что не было возможности верить. И что же,
я совсем не сомневался; даже так: чем ярче
казалась нелепость, тем пуще
я верил.
К тому же сознание, что у
меня, во
мне,
как бы
я ни
казался смешон и унижен, лежит то сокровище силы, которое заставит их всех когда-нибудь изменить обо
мне мнение, это сознание — уже с самых почти детских униженных лет моих — составляло тогда единственный источник жизни моей, мой свет и мое достоинство, мое оружие и мое утешение, иначе
я бы, может быть, убил себя еще ребенком.
Да, он мнительный и болезненный и без
меня с ума бы сошел; и если
меня оставит, то сойдет с ума или застрелится;
кажется, он это понял и знает, — прибавила Лиза
как бы про себя и задумчиво.
Было уже восемь часов;
я бы давно пошел, но все поджидал Версилова: хотелось ему многое выразить, и сердце у
меня горело. Но Версилов не приходил и не пришел. К маме и к Лизе
мне показываться пока нельзя было, да и Версилова, чувствовалось
мне, наверно весь день там не было.
Я пошел пешком, и
мне уже на пути пришло в голову заглянуть во вчерашний трактир на канаве.
Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
Мне показалось, что он
как будто
мне в чем-то не доверял.
— Потом
я, может быть, вам сообщу подробнее об этой нашей встрече, но теперь нахожу нужным предупредить вас, — загадочно проговорил Васин, — что он
показался мне тогда
как бы в ненормальном состоянии духа и… ума даже. Впрочем,
я и еще имел один визит, — вдруг улыбнулся он, — сейчас перед вами, и тоже принужден был заключить об не совсем нормальном состоянии посетителя.
— Конечно,
я должен бы был тут сохранить секрет… Мы как-то странно разговариваем с вами, слишком секретно, — опять улыбнулся он. — Андрей Петрович, впрочем, не заказывал
мне секрета. Но вы — сын его, и так
как я знаю ваши к нему чувства, то на этот раз даже,
кажется, хорошо сделаю, если вас предупрежу. Вообразите, он приходил ко
мне с вопросом: «Если на случай, на днях, очень скоро, ему бы потребовалось драться на дуэли, то согласился ль бы
я взять роль его секунданта?»
Я, разумеется, вполне отказал ему.
Он вынул платок,
как бы опять собираясь заплакать. Он был сильно потрясен и,
кажется, в одном из самых своих дурных «состояний», в
каких я мог его запомнить за все время нашего знакомства. Обыкновенно и даже почти всегда он бывал несравненно свежее и бодрее.
В эту минуту вдруг
показалась в дверях Катерина Николаевна. Она была одета
как для выезда и,
как и прежде это бывало, зашла к отцу поцеловать его. Увидя
меня, она остановилась, смутилась, быстро повернулась и вышла.
О, никогда эти люди, эти лица, эти круперы, эти игорные крики, вся эта подлая зала у Зерщикова, никогда не
казалось мне все это так омерзительно, так мрачно, так грубо и грустно,
как в этот раз!
И странно:
мне все
казалось, что все кругом, даже воздух, которым
я дышу, был
как будто с иной планеты, точно
я вдруг очутился на Луне.
Покажись ты
мне хоть разочек теперь, приснись ты
мне хоть во сне только, чтоб только
я сказал тебе,
как люблю тебя, только чтоб обнять
мне тебя и поцеловать твои синенькие глазки, сказать тебе, что
я совсем тебя уж теперь не стыжусь, и что
я тебя и тогда любил, и что сердце мое ныло тогда, а
я только сидел
как лакей.
Она рыдала, но
мне казалось, что это только так, для порядка, и что она вовсе не плачет; порой
мне чудилось, что она вдруг вся,
как скелет, рассыплется; она выговаривала слова каким-то раздавленным, дребезжащим голосом; слово preferable, например, она произносила prefe-a-able и на слоге а словно блеяла
как овца.
— Только ты мать не буди, — прибавил он,
как бы вдруг что-то припомнив. — Она тут всю ночь подле суетилась, да неслышно так, словно муха; а теперь,
я знаю, прилегла. Ох, худо больному старцу, — вздохнул он, — за что,
кажись, только душа зацепилась, а все держится, а все свету рада; и
кажись, если б всю-то жизнь опять сызнова начинать, и того бы, пожалуй, не убоялась душа; хотя, может, и греховна такая мысль.
— «Тем даже прекрасней оно, что тайна…» Это
я запомню, эти слова. Вы ужасно неточно выражаетесь, но
я понимаю…
Меня поражает, что вы гораздо более знаете и понимаете, чем можете выразить; только вы
как будто в бреду… — вырвалось у
меня, смотря на его лихорадочные глаза и на побледневшее лицо. Но он,
кажется, и не слышал моих слов.
Но в Макаре Ивановиче,
мне казалось, было что-то другое и что-то другое движет его говорить, а не одна только невинность простодушия:
как бы выглядывал пропагандист.
Представьте:
мне теперь, вот в эту самую минуту,
как я пишу,
кажется, что
я уже тогда знал во всех подробностях, зачем
я рвался к нему, тогда
как, опять-таки,
я еще ничего не знал.
Он сел, но на него нашел
как бы столбняк.
Казалось, известие о том, что Лиза
мне ничего не передала, просто придавило его. Он быстро вдруг заговорил и замахал руками, но опять ужасно трудно было понять.
— Тут не то! — вскричал
я, — было мгновение, когда и
я было поверил его любви к этой женщине, но это не то… Да если б даже и то, то ведь,
кажется, теперь он уже мог бы быть совершенно спокоен… за отставкой этого господина. —
Какого господина?
Выходка Анны Андреевны
показалась мне слишком уж решительною, даже циническою: несмотря на мой отказ содействовать ей, она,
как бы не веря
мне ни на грош, прямо посылала
меня к Ламберту.
О, опять повторю: да простят
мне, что
я привожу весь этот тогдашний хмельной бред до последней строчки. Конечно, это только эссенция тогдашних мыслей, но,
мне кажется,
я этими самыми словами и говорил.
Я должен был привести их, потому что
я сел писать, чтоб судить себя. А что же судить,
как не это? Разве в жизни может быть что-нибудь серьезнее? Вино же не оправдывало. In vino veritas. [Истина в вине (лат.).]
— Ну вот еще! Но довольно, довольно!
я вам прощаю, только перестаньте об этом, — махнула она опять рукой, уже с видимым нетерпением. —
Я — сама мечтательница, и если б вы знали, к
каким средствам в мечтах прибегаю в минуты, когда во
мне удержу нет! Довольно, вы
меня все сбиваете.
Я очень рада, что Татьяна Павловна ушла;
мне очень хотелось вас видеть, а при ней нельзя было бы так,
как теперь, говорить.
Мне кажется,
я перед вами виновата в том, что тогда случилось. Да? Ведь да?
— Был, поклонился ему и помолился о нем.
Какой спокойный, благообразный лик у него, мама! Спасибо вам, мама, что не пожалели ему на гроб.
Мне сначала это странно
показалось, но тотчас же подумал, что и сам то же бы сделал.
Я велел лакею о себе доложить, и,
кажется, в немного гордых выражениях: по крайней мере, уходя докладывать, он посмотрел на
меня странно,
мне показалось, даже не так почтительно,
как бы следовало.
Но рассматривал он
меня лишь мгновение, всего секунд десять; вдруг самая неприметная усмешка
показалась на губах его, и, однако ж, самая язвительная, тем именно и язвительная, что почти неприметная; он молча повернулся и пошел опять в комнаты, так же не торопясь, так же тихо и плавно,
как и пришел.
«На сумасшедших не сердятся, — мелькнуло у
меня вдруг в голове, — а Татьяна озверела на него от злости; значит, он — вовсе не сумасшедший…» О,
мне все
казалось, что это была аллегория и что ему непременно хотелось с чем-то покончить,
как с этим образом, и показать это нам, маме, всем. Но и «двойник» был тоже несомненно подле него; в этом не было никакого сомнения…
— Видите,
как я даже не умею говорить с вами.
Мне кажется, если б вы
меня могли меньше любить, то
я бы вас тогда полюбила, — опять робко улыбнулась она. Самая полная искренность сверкнула в ее ответе, и неужели она не могла понять, что ответ ее есть самая окончательная формула их отношений, все объясняющая и разрешающая. О,
как он должен был понять это! Но он смотрел на нее и странно улыбался.
Это может
показаться странным читателю, некоторым щелкоперством, желанием блеснуть оригинальностью — и, однако же, это все было так,
как я говорю.