Неточные совпадения
При этом возгласе публика забывает
поэта, стихи его, бросается на бедного метромана, который, растаявши под влиянием поэзии Пушкина, приходит в совершенное одурение от неожиданной эпиграммы
и нашего дикого натиска. Добрая душа был этот Кюхель! Опомнившись, просит он Пушкина еще раз прочесть, потому что
и тогда уже плохо слышал одним ухом, испорченным золотухой.
Прочтя сии набросанные строки
С небрежностью на памятном листке,
Как не узнать
поэта по руке?
Как первые не вспомянуть уроки
И не сказать при дружеском столе:
«Друзья, у нас есть друг
и в Хороле...
Об отношении Пушкина к участникам Тайного общества
и заговорщиков к
поэту см. вступительную статью]
[Цензурный запрет был наложен в 1859 г. на рассказ о задуманном в 1819 г. одним из руководителей Тайного общества Н.
И. Тургеневым при участии других заговорщиков литературно-политическом журнале, о размышлениях над тем, привлекать ли Пушкина к заговору, о встрече Пущина с отцом
поэта (от абзаца «Самое сильное нападение Пушкина…» до слов «целию самого союза» в абзаце «Я задумался…» (стр. 71–73).
[Большое значение в преследовании
поэта царским правительством имело политическое
и религиозное вольномыслие Пушкина, в частности его письмо от первой половины марта 1824 г. к П. А. Вяземскому (см. это письмо в тексте Записок Пущина, стр. 80
и сл.).
Все обстоятельства высылки
поэта из Одессы разъяснены в обширной литературе по этому вопросу (см. А. С. Пушкин, Письма, ред.
и примеч.
После первых наших обниманий пришел
и Алексей, который, в свою очередь, кинулся целовать Пушкина; он не только знал
и любил
поэта, но
и читал наизусть многие из его стихов.
Иныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг
и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада, //…………………………………… //…
Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил. //………………………………………
Ты, освятив тобой избранный сан,
Ему в очах общественного мненья
Завоевал почтение граждан.
Д. Д. Благого
и И. А. Кубасова, 1934, стр. 151)
и продолжал: «Может быть, я делаю нескромность, внося в мои воспоминания задушевный голос нашего
поэта, но он так верно высказывает наши общие чувства, что эта нескромность мне простится».]
Наскоро, через частокол, Александра Григорьевна проговорила мне, что получила этот листок от одного своего знакомого пред самым отъездом из Петербурга, хранила его до свидания со мною
и рада, что могла, наконец, исполнить порученное
поэтом.
За пушкинским посланием «В Сибирь» Пущин вписал в свою тетрадь «Ответ» А.
И. Одоевского на стихотворение великого
поэта.
Имеются там списки стихотворений других
поэтов пушкинской эпохи, стихотворений декабристов, стихотворения В. Г. Бенедиктова «Горы»
и другие.]
Другим лучше меня, далекого, известны гнусные обстоятельства, породившие дуэль; с своей стороны скажу только, что я не мог без особенного отвращения об них слышать — меня возмущали лица, действовавшие
и подозреваемые в участии по этому гадкому делу, подсекшему существование величайшего из
поэтов.
Одним словом, в грустные минуты я утешал себя тем, что
поэт не умирает
и что Пушкин мой всегда жив для тех, кто, как я, его любил,
и для всех умеющих отыскивать его, живого, в бессмертных его творениях…
Живи счастливо, любезнейший
Поэт! Пиши мне послание
и уведоми о получении суммы.
…Последняя могила Пушкина! Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история
и если б я был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России, хотя не всем его стихам поклоняюсь; ты догадываешься, про что я хочу сказать; он минутно забывал свое назначение
и все это после нашей разлуки…
Спасибо тебе, любезный Александр Петрович, за твое письмо: [Неизданное письмо А. П. Барятинского к Пущину от 14 февраля 1841 г. представляет значительный интерес для характеристики этого выдающегося декабриста-материалиста, талантливого
поэта, писавшего превосходные стихи по-французски, тогда как по-русски он писал — прозою — плохо
и с ошибками.
Прошу вас пригласить к себе соседа вашего,
поэта,
и вручить ему посылаемые две пиэсы Пушкина.
Хотя Пущин, как отмечает исследователь творчества Кюхельбекера, Ю. Н. Тынянов, был «трезвым
и ясным лицейским критиком», он до конца жизни не сумел отрешиться от усвоенного в лицейские годы иронического отношения к этому талантливому
поэту, серьезному, глубоко образованному мыслителю.
О творчестве Кюхельбекера — в работах: Н. К. Гудзий, Поэты-декабристы («Каторга
и ссылка», 1925, № 21, стр. 181
и сл.; то же в сб. «100-летие восстания декабристов», М. 1928, стр. 181
и сл.); В. Н. Орлов — в статье при Дневнике Кюхельбекера (1929)
и в очерке «Статья Кюхельбекера «Поэзия
и проза» (сб. «Лит. наследство», т. 59, 1954, стр. 381
и сл.); Ю. Н. Тынянов, Пушкин
и Кюхельбекер (сб. «Лит. наследство», т. 16–18, 1934, стр. 321
и сл.)
и в статье при Сочинениях Кюхельбекера (т. I, 1939).
У него же, напротив, все пахнет каким-то неестественным, расстроенным воображением; все неловко, как он сам, а охота пуще неволи,
и говорит, что наше общество должно гордиться таким
поэтом, как он.
Мне это тем неприятнее, что я привык тебя видеть
поэтом не на бумаге, но
и в делах твоих, в воззрениях на людей, где никогда не слышен был звук металла.
Воспоминание
поэта — товарища Лицея, точно озарило заточение, как он сам говорил,
и мне отрадно было быть обязанным Александре Григорьевне за эту утешительную минуту.
Неточные совпадения
Когда чтец кончил, председатель поблагодарил его
и прочел присланные ему стихи
поэта Мента на этот юбилей
и несколько слов в благодарность стихотворцу. Потом Катавасов своим громким, крикливым голосом прочел свою записку об ученых трудах юбиляра.
Левин доказывал, что ошибка Вагнера
и всех его последователей в том, что музыка хочет переходить в область чужого искусства, что так же ошибается поэзия, когда описывает черты лиц, что должна делать живопись,
и, как пример такой ошибки, он привел скульптора, который вздумал высекать из мрамора тени поэтических образов, восстающие вокруг фигуры
поэта на пьедестале.
Он скептик
и матерьялист, как все почти медики, а вместе с этим
поэт,
и не на шутку, —
поэт на деле всегда
и часто на словах, хотя в жизнь свою не написал двух стихов.
С тех пор как
поэты пишут
и женщины их читают (за что им глубочайшая благодарность), их столько раз называли ангелами, что они в самом деле, в простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая, что те же
поэты за деньги величали Нерона полубогом…
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою,
и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях
и давно лезла оттуда подкладка, за что
и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский
поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад
и Чистилище провожает автора до Рая.]
и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла
и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.]
и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.