Неточные совпадения
Со школьниками он еще кое-как справлялся и, в крайней необходимости, даже посекал их, возлагая это, без личного присутствия, на Гаврилыча и давая ему каждый раз приказание наказывать не столько для боли, сколько для стыда; однако Гаврилыч, питавший к школьникам какую-то глубокую ненависть, если наказуемый
был только ему по
силе, распоряжался так,
что тот, выскочив из смотрительской, часа два отхлипывался.
— Почти, — отвечал Калинович, — но дело в том,
что Пушкина нет уж в живых, — продолжал он с расстановкой, — хотя, судя по
силе его таланта и по тому направлению, которое принял он в последних своих произведениях, он бы должен
был сделать многое.
Те думали,
что новый смотритель подарочка хочет, сложились и общими
силами купили две головки сахару и фунтика два чаю и принесли все это ему на поклон, но
были, конечно, выгнаны позорным образом, и потом, когда в следующий четверг снова некоторые мальчики не явились, Калинович на другой же день всех их выключил — и ни просьбы, ни поклоны отцов не заставили его изменить своего решения.
Видимо,
что это
был для моего героя один из тех жизненных щелчков, которые сразу рушат и ломают у молодости дорогие надежды, отнимают
силу воли,
силу к деятельности, веру в самого себя и делают потом человека тряпкою, дрянью, который видит впереди только необходимость жить, а зачем и для
чего, сам того не знает.
— Помиримтесь! — сказал Калинович, беря и целуя ее руки. — Я знаю,
что я, может
быть, неправ, неблагодарен, — продолжал он, не выпуская ее руки, — но не обвиняйте меня много: одна любовь не может наполнить сердце мужчины, а тем более моего сердца, потому
что я честолюбив, страшно честолюбив, и знаю,
что честолюбие не безрассудное во мне чувство. У меня
есть ум,
есть знание,
есть, наконец,
сила воли, какая немногим дается, и если бы хоть раз шагнуть удачно вперед, я ушел бы далеко.
Калинович только улыбался, слушая, как петушились два старика, из которых про Петра Михайлыча мы знаем, какого он
был строгого характера;
что же касается городничего, то все его полицейские меры ограничивались криком и клюкой, которою зато он действовал отлично, так
что этой клюки боялись вряд ли не больше,
чем его самого, как будто бы вся
сила была в ней.
Настенька, оставшись одна, залилась горькими слезами: «Господи,
что это за человек!» — воскликнула она. Это
было выше
сил ее и понимания.
Значит, из всего этого выходит,
что в хозяйстве у вас, на первых порах окажется недочет, а семья между тем, очень вероятно,
будет увеличиваться с каждым годом — и вот вам наперед ваше будущее в Петербурге: вы напишете, может
быть, еще несколько повестей и поймете, наконец,
что все писать никаких человеческих
сил не хватит, а деньги между тем все
будут нужней и нужней.
— Никак нет-с! — отвечал отрывисто капитан и, взяв фуражку, но позабыв трубку и кисет, пошел. Дианка тоже поднялась
было за ним и, желая приласкаться, загородила ему дорогу в дверях. Капитан вдруг толкнул ее ногою в бок с такой
силой,
что она привскочила, завизжала и, поджав хвост, спряталась под стул.
—
Что говорить, батюшка, — повторил и извозчик, — и в молитве господней, сударь, сказано, — продолжал он, — избави мя от лукавого, и священники нас, дураков, учат: «Ты, говорит, только еще о грехе подумал, а уж ангел твой хранитель на сто тысяч верст от тебя отлетел — и вселилась в тя нечистая
сила:
будет она твоими ногами ходить и твоими руками делать; в сердце твоем, аки птица злобная, совьет гнездо свое…» Учат нас, батюшка!
В свою очередь взбешенный Калинович, чувствуя около себя вместо хорошенького башмачка жирные бока помещицы, начал ее жать изо всей
силы к стене; но та сама раздвинула локти и, произнеся: «Чтой-то, помилуйте, как здесь толкают!», пахнула какой-то теплотой; герой мой не в состоянии
был более этого сносить: только
что не плюнувши и прижав еще раз барыню к стене, он пересел на другую скамейку, а потом, под дальнейшую качку вагона, невольно задремал.
Калинович не утерпел и вошел, но невольно попятился назад. Небольшая комната
была завалена книгами, тетрадями и корректурами; воздух
был удушлив и пропитан лекарствами. Зыков, в поношенном халате, лежал на истертом и полинялом диване. Вместо полного
сил и здоровья юноши, каким когда-то знал его Калинович в университете, он увидел перед собою скорее скелет,
чем живого человека.
Сделавшись от болезни еще нервней и раздражительней, Калинович, наконец, почувствовал к невесте то страшное физиологическое отвращение, которое скрывать не
было уже никаких человеческих
сил, и
чем бы все это кончилось, — неизвестно!
— Принимать к сердцу! — повторил с усмешкой Калинович. — Поневоле примешь, когда знаешь,
что все тут твои враги, и ты один стоишь против всех. Как хочешь, сколько ни дай человеку
силы, поневоле он ослабеет и
будет разбит.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная
сила побудила. Призвал
было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу,
что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Сбежал с кафедры и
что силы есть хвать стулом об пол.
Крестьяне, как заметили, //
Что не обидны барину // Якимовы слова, // И сами согласилися // С Якимом: — Слово верное: // Нам подобает
пить! //
Пьем — значит,
силу чувствуем! // Придет печаль великая, // Как перестанем
пить!.. // Работа не свалила бы, // Беда не одолела бы, // Нас хмель не одолит! // Не так ли? // «Да, бог милостив!» // — Ну,
выпей с нами чарочку!
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, //
Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты,
сила, делася? // На
что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Стародум. Поверь мне, всякий найдет в себе довольно
сил, чтоб
быть добродетельну. Надобно захотеть решительно, а там всего
будет легче не делать того, за
что б совесть угрызала.