Неточные совпадения
Экзархатов первый
пошел, а за ним и прочие, Румянцев, впрочем, приостановился в дверях и отдал самый низкий поклон. Петр Михайлыч нахмурился: ему было очень неприятно, что его преемник не только не обласкал, но даже не посадил учителей. Он и сам было
хотел уйти, но Калинович повторил свою просьбу садиться и сам даже пододвинул ему стул.
В продолжение всего этого дня Калинович не
пошел к Годневым,
хотя и приходил было оттуда кучер звать его пить чай.
— То, что я не говорил вам, но, думая хоть каким-нибудь путем выбиться, — написал повесть и
послал ее в Петербург, в одну редакцию, где она провалялась около года, и теперь получил назад при этом письме. Не
хотите ли полюбопытствовать и прочесть? — проговорил Калинович и бросил из кармана на стол письмо, которое Петр Михайлыч взял и стал было читать про себя.
Вышед на улицу, Флегонт Михайлыч приостановился, подумал немного и потом не
пошел по обыкновению домой, а поворотил в совершенно другую сторону. Ночь была осенняя, темная, хоть глаз, как говорится, выколи; порывистый ветер опахивал холодными волнами и воймя завывал где-то в соседней трубе. В целом городе
хотя бы в одном доме промелькнул огонек: все уже мирно спали, и только в гостином дворе протявкивали изредка собаки.
— Вы
хотели, сударь, оскорбить дочь мою — не прощу я вам этого! — произнес Петр Михайлыч и
пошел.
—
Пошел домой, я не
хочу с тобой, скотом, ехать! — сказал он и
пошел пешком. Терка пробормотал себе что-то под нос и, как ни в чем не бывало, поворотил лошадь и поехал назад рысью.
— Да я ж почем знаю? — отвечал сердито инвалид и
пошел было на печь; но Петр Михайлыч, так как уж было часов шесть, воротил его и, отдав строжайшее приказание закладывать сейчас же лошадь,
хотел было тут же к слову побранить старого грубияна за непослушание Калиновичу, о котором тот рассказал; но Терка и слушать не
хотел: хлопнул, по обыкновению, дверьми и ушел.
Калинович подал. Войдя в город, он проговорил: «Здесь неловко так
идти» и
хотел было руку отнять, но Настенька не пустила.
— Нет, ничего;
пойдем так… Пускай все видят: я
хочу этого! — сказала она.
— «Не
хочу, говорит, почто работу из рук отпускать?» — «Так вот же тебе!..» — говорю, и
пошел к Никите Сапожникову.
— И я решительно бы тогда что-нибудь над собою сделала, — продолжала Настенька, — потому что, думаю, если этот человек умер, что ж мне? Для чего осталось жить на свете? Лучше уж руки на себя наложить, — и только бог еще, видно, не
хотел совершенной моей погибели и внушил мне мысль и желание причаститься… Отговела я тогда и
пошла на исповедь к этому отцу Серафиму — помнишь? — настоятель в монастыре: все ему рассказала, как ты меня полюбил, оставил, а теперь умер, и что я решилась лишить себя жизни!
Если, говорю, я оставляю умирающего отца, так это нелегко мне сделать, и вы, вместо того чтоб меня хоть сколько-нибудь поддержать и утешить в моем ужасном положении, вы вливаете еще мне яду в сердце и
хотите поселить недоверие к человеку, для которого я всем жертвую!» И сама, знаешь, горько-горько заплакала; но он и тут меня не пожалел, а
пошел к отцу и такую штучку подвел, что если я
хочу ехать, так чтоб его с собой взяла, заступником моим против тебя.
Не
хотите ли, чтоб я
послала ваше сочинение к Павлу Николаичу, который, после смерти моего покойного мужа,
хочет, кажется, ужасно с нами поступать…» Далее Калинович не в состоянии был читать: это был последний удар, который готовила ему нанести судьба.
По этому случаю разная, конечно,
идет тут болтовня,
хотя, разумеется, с ее стороны ничего нельзя предположить серьезного: она слишком для этого молода и слишком большого света; но как бы то ни было, сильное имеет на него влияние, так что через нее всего удобнее на него действовать, — а она довольно доступна для этого: помотать тоже любит, должишки делает; и если за эту струнку взяться, так многое можно разыграть.
— Нет, умирают! — воскликнул Калинович. — Вы не можете этого понимать. Ваши княжны действительно не умрут, но в других сословиях,
слава богу, сохранилось еще это. Она уж раз
хотела лишить себя жизни, потому только, что я не писал к ней.
Видимо, что он был несломим; но в высшем моменте развития каждой
славы, как
хотите, всегда есть что-то зловещее и роковое…
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто
хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды
пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Наскучило
идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а не
хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что
идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что
хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит;
пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании
захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони все видишь.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не
хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и,
слава богу, все
пошло хорошо.