Неточные совпадения
— Какие бы они ни были
люди, — возразил, в свою очередь, Петр Михайлыч, — а все-таки ему не следовало поднимать носа. Гордость есть двух родов: одна благородная — это желание быть лучшим, желание совершенствоваться; такая гордость — принадлежность великих
людей: она подкрепляет их в трудах,
дает им силу поборать препятствия и достигать своей цели. А эта гордость — поважничать перед маленьким
человеком — тьфу! Плевать я на нее хочу; зачем она? Это гордость глупая, смешная.
— Ага! Ай да Настенька! Молодец у меня: сейчас попала в цель! — говорил он. — Ну что ж!
Дай бог!
Дай бог!
Человек вы умный, молодой, образованный… отчего вам не быть писателем?
— Неужели же, — продолжала Настенька, — она была бы счастливее, если б свое сердце, свою нежность, свои горячие чувства, свои, наконец, мечты, все бы задушила в себе и всю бы жизнь свою принесла в жертву мужу,
человеку, который никогда ее не любил, никогда не хотел и не мог ее понять? Будь она пошлая, обыкновенная женщина, ей бы еще была возможность ужиться в ее положении: здесь есть
дамы, которые говорят открыто, что они терпеть не могут своих мужей и живут с ними потому, что у них нет состояния.
— Я, сударь, говорит, не ищу; вот те царица небесная, не ищу; тем, что он
человек добрый и
дал только тебе за извет, а ничего не ищу.
— Да, я недурно копирую, — отвечал он и снова обратился к Калиновичу: — В заключение всего-с: этот господин влюбляется в очень миленькую
даму, жену весьма почтенного
человека, которая была, пожалуй, несколько кокетка, может быть, несколько и завлекала его, даже не мудрено, что он ей и нравился, потому что действительно был чрезвычайно красивый мужчина — высокий, статный, с этими густыми черными волосами, с орлиным, римским носом; на щеках, как два розовых листа, врезан румянец; но все-таки между ним и какой-нибудь госпожою в ранге действительной статской советницы оставался salto mortale…
«Как этот гордый и великий
человек (в последнем она тоже не сомневалась), этот гордый
человек так мелочен, что в восторге от приглашения какого-нибудь глупого, напыщенного генеральского дома?» — думала она и
дала себе слово показывать ему невниманье и презренье, что, может быть, и исполнила бы, если б Калинович показал хотя маленькое раскаяние и сознание своей вины; но он, напротив, сам еще больше надулся и в продолжение целого дня не отнесся к Настеньке ни словом, ни взглядом, понятным для нее, и принял тот холодно-вежливый тон, которого она больше всего боялась и не любила в нем.
Наконец, он будет читать в присутствии княгини и княжны, о которых очень много слышал, как о чрезвычайно милых
дамах и которых, может быть, заинтересует как автор и
человек.
— Любовь не
дает же права вязать
человека по рукам и по ногам.
— Не знаем. Стращает давно, а нет еще… Что-то бог
даст! Строгий, говорят,
человек, — отвечал судья, гладя рукой шляпу.
— Пушкин был
человек с состоянием, получал по червонцу за стих, да и тот постоянно и беспрерывно нуждался; а Полевой, так уж я лично это знаю, когда
дал ему пятьсот рублей взаймы, так он со слезами благодарил меня, потому что у него полтинника в это время не было в кармане.
— Не убивай во мне этой силы, которую этот святой
человек дал мне…
«Не смейте, говорю, дяденька, говорить мне про этого
человека, которого вы не можете понимать; а в отношении меня, говорю, любовь ваша не
дает вам права мучить меня.
— Он вот очень хорошо знает, — продолжала она, указав на Калиновича и обращаясь более к Белавину, — знает, какой у меня ужасный отрицательный взгляд был на божий мир; но когда именно пришло для меня время такого несчастия, такого падения в общественном мнении, что каждый, кажется, мог бросить в меня безнаказанно камень, однако никто, даже из
людей, которых я, может быть, сама оскорбляла, — никто не
дал мне даже почувствовать этого каким-нибудь двусмысленным взглядом, — тогда я поняла, что в каждом
человеке есть искра божья, искра любви, и перестала не любить и презирать
людей.
— Ну-с,
давайте нам поесть чего-нибудь, — продолжал князь, садясь с приемами бывалого
человека на диван, — только, пожалуйста, не ваш казенный обед, — прибавил он.
И потому
человеку этому
дать мне за это дело каких-нибудь пятьдесят тысяч серебром, право, немного; а, с другой стороны, мне предложить в этом случае свои услуги безвозмездно, ей-богу, глупо!
В костюме этом Полина совершенно не походила на девушку; скорей это была
дама, имеющая несколько
человек детей.
— Положим, — начал он, — что я становлюсь очень низко, понимая любовь не по-вашему; на это, впрочем,
дают мне некоторое право мои лета; но теперь я просто буду говорить с вами, как говорят между собой честные
люди.
А когда этого нет, так и нечего на зеркало пенять: значит, личико криво! — заключил Белавин с одушевлением и с свободой
человека, привыкшего жить в обществе, отошел и сел около одной
дамы.
— Как не быть довольну, помилуйте! — подхватил с умильною физиономией правитель. — У его превосходительства теперь по одной канцелярии тысячи бумаг, а теперь они по крайней мере по губернскому правлению будут покойны, зная, какой там
человек сидит — помилуйте! А хоть бы и то: значит, уважаются представления — какого сами выбрали себе
человека, такого и
дали. Это очень важно-с.
Я положительно, например, могу сказать, что где бы ни был подобный
человек, он всегда благодетель целого околотка: он и хлебца
даст взаймы, и деньжонками ссудит; наконец, если есть у него какая-нибудь фабрика, — работу
даст; ремесла, наконец, изобретает; грибы какие-нибудь заставит собирать и скупает у бедных, продавая их потом по этим милютиным лавкам, где сидит такая же беспоповщина, как и он.
— Злой вы
человек! Не
даст вам бог счастья! — проговорила она и, шатаясь, вышла из кабинета. За дверьми приняла ее Полина.
С притворною злобою стал говорить он о ненавистных ему
людях с своим лакеем, которого играл задушевнейшим образом Михеич, особенно когда ему надобно было говорить о г-же Миллер; но трагик с мрачным спокойствием выслушивал все рассказы о ее благодеяниях старому нищему, которому, в свою очередь,
дав тайно денег на выкуп сына, торжественно ушел.
— Но в то же время, — продолжала она, — когда была брошена тобой и когда около меня остался другой
человек, который, казалось, принимает во мне такое участие, что
дай бог отцу с матерью… я видела это и невольно привязалась к нему.
Неточные совпадения
Осип (принимая деньги).А покорнейше благодарю, сударь.
Дай бог вам всякого здоровья! бедный
человек, помогли ему.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один
человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица!
Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Ляпкин-Тяпкин, судья,
человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему
дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые
люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне
дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
— // «
Дай прежде покурю!» // Покамест он покуривал, // У Власа наши странники // Спросили: «Что за гусь?» // — Так, подбегало-мученик, // Приписан к нашей волости, // Барона Синегузина // Дворовый
человек, // Викентий Александрович.