Неточные совпадения
Петра Михайлыча знали не только
в городе и уезде, но, я думаю, и
в половине губернии: каждый день, часов
в семь утра, он выходил из дома за припасами на рынок и имел, при
этом случае, привычку поговорить со встречным и поперечным. Проходя, например, мимо полуразвалившегося домишка соседки-мещанки,
в котором из волокового окна [Волоковое окно — маленькое задвижное оконце, прорубавшееся
в избах старинной постройки
в боковых стенах.] выглядывала голова хозяйки, повязанная платком, он говорил...
В продолжение всего месяца он был очень тих, задумчив, старателен, очень молчалив и предмет свой знал прекрасно; но только что получал жалованье, на другой же день являлся
в класс развеселый; с учениками шутит, пойдет потом гулять по улице — шляпа набоку,
в зубах сигара, попевает, насвистывает, пожалуй, где
случай выпадет, готов и драку сочинить; к женскому полу получает сильное стремление и для
этого придет к реке, станет на берегу около плотов, на которых прачки моют белье, и любуется…
Годнев, при всей своей неопытности к бальной жизни, понимал, что
в первый раз
в свете надобно показать дочь как можно наряднее одетою и советовался по
этому случаю с Палагеей Евграфовной.
Случай этот окончательно разъединил ее с маленьким уездным мирком; никуда не выезжая и встречаясь только с знакомыми
в церкви или на городском валу, где гуляла иногда
в летние вечера с отцом, или, наконец, у себя
в доме, она никогда не позволяла себе поклониться первой и даже на вопросы, которые ей делали, отмалчивалась или отвечала односложно и как-то неприязненно.
В продолжение года капитан не уходил после обеда домой
в свое пернатое царство не более четырех или пяти раз, но и то по каким-нибудь весьма экстренным
случаям. Видимо, что новый гость значительно его заинтересовал.
Это, впрочем, заметно даже было из того, что ко всем словам Калиновича он чрезвычайно внимательно прислушивался.
— «Давно мы не приступали к нашему фельетону с таким удовольствием, как делаем
это в настоящем
случае, и удовольствие
это, признаемся,
в нас возбуждено не переводными стихотворениями с венгерского,
в которых, между прочим, попадаются рифмы вроде «фимиам с вам»; не повестью госпожи Д…, которая хотя и принадлежит легкому дамскому перу, но отличается такою тяжеловесностью, что мы еще не встречали ни одного человека, у которого достало бы силы дочитать ее до конца; наконец, не учеными изысканиями г. Сладкопевцова «О римских когортах», от которых чувствовать удовольствие и оценить их по достоинству предоставляем специалистам; нас же, напротив, неприятно поразили
в них опечатки, попадающиеся на каждой странице и дающие нам право обвинить автора за небрежность
в издании своих сочинений (
в незнании грамматики мы не смеем его подозревать, хотя имеем на то некоторое право)…»
После обеда перешли
в щегольски убранный кабинет, пить кофе и курить. М-lle Полине давно уж хотелось иметь уютную комнату с камином, бархатной драпировкой и с китайскими безделушками; но сколько она ни ласкалась к матери, сколько ни просила ее об
этом, старуха, израсходовавшись на отделку квартиры, и слышать не хотела. Полина, как при всех трудных
случаях жизни, сказала об
этом князю.
—
В таком
случае я отделываю
этот кабинет для кузины на свой счет, — сказал князь.
Калинович рассказал на
эту тему несколько любопытных
случаев и возбудил живое внимание
в своих слушательницах.
Все мы обыкновенно
в молодости очень легко смотрим на брак, тогда как
это самый важный шаг
в жизни, потому что
это единственный почти
случай, где для человека ошибка непоправима.
— Ну да, — положим, что вы уж женаты, — перебил князь, — и тогда где вы будете жить? — продолжал он, конечно, здесь, по вашим средствам… но
в таком
случае, поздравляю вас, теперь вы только еще, что называется, соскочили с университетской сковородки: у вас прекрасное направление, много мыслей, много сведений, но, много через два — три года, вы все
это растеряете, обленитесь, опошлеете
в этой глуши, мой милый юноша — поверьте мне, и потом вздумалось бы вам съездить, например,
в Петербург,
в Москву, чтоб освежить себя — и того вам сделать будет не на что: все деньжонки уйдут на родины, крестины, на мамок, на нянек, на то, чтоб ваша жена явилась не хуже другой одетою, чтоб квартирка была хоть сколько-нибудь прилично убрана.
— Да; но тут не то, — перебил князь. — Тут, может быть, мне придется говорить о некоторых лицах и говорить такие вещи, которые я желал бы, чтоб знали вы да я, и
в случае, если мы не сойдемся
в наших мнениях, чтоб
этот разговор решительно остался между нами.
— Полноте, молодой человек! — начал он. — Вы слишком умны и слишком прозорливы, чтоб сразу не понять те отношения,
в какие с вами становятся люди. Впрочем, если вы по каким-либо важным для вас причинам желали не видеть и не замечать
этого,
в таком
случае лучше прекратить наш разговор, который ни к чему не поведет, а из меня сделает болтуна.
Застав хозяина спящим, Флегонт Михайлыч, по своей деликатности, вероятно бы,
в обыкновенном
случае ушел домой, но на
этот раз начал будить Лебедева, и нужно было несколько сильных толчков, чтоб прервать богатырский сон зверолова; наконец, он пошевелился, приподнялся, открыл налившиеся кровью глаза, протер их и, узнав приятеля, произнес...
— Не по вине моей какой-нибудь, — продолжал он, — погибаю я, а что место мое надобно было заменить господином Синицким, ее родным братом, равно как и до сих пор еще вакантная должность бахтинского городничего исправляется другим ее родственником, о котором уже и производится дело по
случаю учиненного смертоубийства его крепостною девкою над собственным своим ребенком, которого она бросила
в колодезь; но им
это было скрыто, потому что девка
эта была его любовница.
— Об
этом в последнее время очень много пишется и говорится, — начал он. — И, конечно, если женщина начала вас любить, так, зря, без всякого от вас повода, тут и спрашивать нечего: вы свободны
в ваших поступках, хоть
в то же время я знал такие деликатные натуры, которые и
в подобных
случаях насиловали себя и делались истинными мучениками тонкого нравственного долга.
А вы, наш друг и Аристид [Аристид (ок. 540—467 до н. э.) — древнегреческий политический деятель и полководец, получивший прозвание «Справедливый».], превосходные обеды которого мы поглощаем, утопая
в наслаждении, вы, как всем известно, по
случаю одного наследства десять лет (а
это немножко труднее, чем один раз шагнуть против совести), десять лет вели такого рода тактику, что мы теперь совершенно обеспечены касательно ваших обедов на все будущее время.
— Необходимо так, — подхватил князь. — Тем больше, что
это совершенно прекратит всякий повод к разного рода вопросам и догадкам: что и как и для чего вы составляете подобную партию? Ответ очень простой: жених человек молодой, умный, образованный, с состоянием — значит, ровня… а потом и
в отношении его, на
случай, если б он объявил какие-нибудь претензии, можно прямо будет сказать: «Милостивый государь, вы получили деньги и потому можете молчать».
Баронесса, конечно, сейчас же вызвала разговор о модах и по
случаю предстоявшей свадьбы вошла
в мельчайшие подробности: она предназначила, как и у кого делать приданое, кто должен драпировать, меблировать спальню и прочие комнаты, обнаружа при
этом столько вкуса и практического знания, что князь только удивлялся, восхищался и поддакивал ей. Калинович тоже делал вид, как будто бы все
это занимает его, хоть на сердце были невыносимые тоска и мука.
— Не за тем, Яков Васильич, являюсь, — возразил он с усмешкою, — но что собственно вчерашнего числа госпожа наша Полина Александровна, через князя, изволила мне отдать приказ, что, так как теперича оне изволят за вас замуж выходить и разные по
этому случаю будут обеды и балы, и я, по своей старости и негодности, исполнить того не могу, а потому сейчас должен сбираться и ехать
в деревню… Как все
это я понимать могу?
В какую сторону? — заключил старик и принял вопросительную позу.
В какой мере все
это тешило самолюбие героя моего, — сказать трудно; во всяком
случае, он, кажется, начинал уж привыкать к своему не совсем, конечно, честному, но зато высокоблистательному положению.
— Поезжайте, поезжайте, — подхватил князь, — как можно упускать такой
случай! Одолжить ее каким-нибудь вздором — и какая перспектива откроется! Помилуйте!.. Литературой, конечно, вы теперь не станете заниматься: значит, надо служить; а
в Петербурге без
этого заднего обхода ничего не сделаешь:
это лучшая пружина, за которую взявшись можно еще достигнуть чего-нибудь порядочного.
Управляющий палатою государственных имуществ, несмотря на свою скупость, для погашения
в обществе разных неблаговидных про него толков по
случаю рекрутского набора и с целью повеселить флигель-адъютанта по необходимости должен был
в эту зиму развернуться на два, на три вечера.
Великим постом, когда должна была начаться выдача билетов, вице-губернатор вдруг вошел к губернатору с рапортом, что, так как
в городе Эн-ске сыздавна производит земская полиция
в свою пользу незаконный сбор с судопромышленников, то,
в видах прекращения
этого побора, удалить настоящего исправника от должности, как человека, уже приобыкшего к означенному злоупотреблению;
в противном же
случае, если его превосходительство сие голословное обвинение найдет недостаточным, то обстоятельство
это раскрыть формальным следствием, и с лицами, как непосредственно виновными, так и допускающими сии противозаконные действия, поступить по законам.
Автор сам видел после
этого несчастного
случая исправницу, прискакавшую было
в губернский город, и не слезами она плакала — нет, — каменьями!
—
В таком
случае, ваше превосходительство, значит, я буду совершенно противоположного мнения, — возразил Калинович. — Я полагаю, что
этот молодой человек совершенно
в полном рассудке.
— Не украсть бы, а, как я тогда предполагал, подменить бы его следовало, благо такой прекрасный
случай выходил:
этого старика почтмейстера свидетельство той же губернии, того же уезда… точно оба документа
в одну форму отливали, и все-таки ничего нельзя сделать.
— Леший! — подтвердил директорский кучер, и затем более замечательного у подъезда ничего не было; но во всяком
случае вся губернская публика, так долго скучавшая, была на
этот раз
в сборе, ожидая видеть превосходную, говорят, актрису Минаеву
в роли Эйлалии, которую она должна была играть
в известной печальной драме Коцебу [Коцебу Август (1761—1819) — немецкий реакционный писатель.] «Ненависть к людям и раскаяние».
Поступок с тобой и женитьба моя — единственные
случаи,
в которых я считаю себя сделавшим подлость; но к
этому привело меня то же милое общество, которое произносит мне теперь проклятие и которое с ребячьих лет давило меня; а я… что ж мне делать?
— Но, кроме
этих частных
случаев, — продолжал губернатор, не поднимая глаз, — существуют, если можно так выразиться, установившиеся, вошедшие
в какую-то законность злоупотребления, которые не влекут за собой никаких жалоб, а потому почти не оглашаются.
Даже крепостной человек князя и кантонист, — как сказывал писец губернского правления, командированный для переписки
в комиссию, — даже
эти лица теперь содержались один за разноречивые показания, а другой за преступления, совершенные им
в других
случаях; словом, всему делу было дано, видимо, другое направление!..
На другой же день после
этого случая комиссия прекратила все свои действия и уехала
в Петербург, а общество осталось
в каком-то томительном недоумении.