Неточные совпадения
— А затем,
что хочу с ним об учителях поговорить. Надобно ему внушить, чтоб он понимал их настоящим манером, — отвечал Петр Михайлыч, желая несколько замаскировать в себе простое чувство гостеприимства, вследствие которого он всех и каждого готов был к себе позвать обедать,
бог знает зачем и для
чего.
Те сглупа подходят, думая сначала,
что им корму дадут, а вместо того там ладят кого-нибудь из них за хвост поймать; но они вспархивают и улетают, и вслед за ними ударяется бежать
бог знает откуда появившийся щенок, доставляя тем бесконечное удовольствие всем, кто только видит эту сцену.
— Ты спроси, князь, — отвечала она полушепотом, — как я еще жива. Столько перенести, столько страдать, сколько я страдала это время, — я и не
знаю!.. Пять лет прожить в этом городишке, где я человеческого лица не вижу; и теперь еще эта болезнь… ни дня, ни ночи нет покоя… вечные капризы… вечные жалобы… и, наконец, эта отвратительная скупость — ей-богу, невыносимо, так
что приходят иногда такие минуты,
что я готова
бог знает на
что решиться.
— Я очень хорошо наперед
знала, — возразила Настенька, —
что тебе самое ничтожное твое желание дороже
бог знает каких моих страданий.
Когда все расселись по мягким низеньким креслам, князь опять навел разговор на литературу, в котором, между прочим, высказал свое удивление,
что, бывая в последние годы в Петербурге, он никого не встречал из нынешних лучших литераторов в порядочном обществе; где они живут? С кем знакомы? —
бог знает, тогда как это сближение писателей с большим светом, по его мнению, было бы необходимо.
Мало ли мы видим, — продолжал он, —
что в самых верхних слоях общества живут люди ничем не значительные,
бог знает, какого сословия и даже звания, а русский литератор, поверьте, всегда там займет приличное ему место.
— Не
знаем. Стращает давно, а нет еще… Что-то
бог даст! Строгий, говорят, человек, — отвечал судья, гладя рукой шляпу.
— Много говорят, много… Я
что? Конечно, моя изба с краю, ничего не
знаю, а
что, почитавший Петра Михайлыча за его добрую душу, жалко, ей-богу, жалко!..
Чувства радости произвели в добродушной голове старика бессмыслицу, не лучше той, которую он,
бог знает почему и для
чего, припомнил.
— Неужели ты думаешь,
что если б я не ставил его
бог знает как высоко, моего умницу, так я бы стал говорить?
— Да, — произнес он, — много сделал он добра, да много и зла; он погубил было философию, так
что она едва вынырнула на плечах Гегеля из того омута, и то еще не совсем; а прочие знания,
бог знает, куда и пошли. Все это бросилось в детали, подробности; общее пропало совершенно из глаз, и сольется ли когда-нибудь все это во что-нибудь целое, и к
чему все это поведет… Удивительно!
— Я
знаю чему! — подхватила Настенька. — И тебя за это, Жак, накажет
бог. Ты вот теперь постоянно недоволен жизнью и несчастлив, а после будет с тобой еще хуже — поверь ты мне!.. За меня тоже
бог тебя накажет, потому
что, пока я не встречалась с тобой, я все-таки была на что-нибудь похожа; а тут эти сомнения, насмешки… и
что пользы? Как отец же Серафим говорит: «Сердце черствеет, ум не просвещается. Только на краеугольном камне веры, страха и любви к
богу можем мы строить наше душевное здание».
Потом, я положительно
знаю,
что вы тогда ей нравились… но
что и как теперь —
богу ведомо.
— Ну, скажите, пожалуйста,
что он говорит? — воскликнула она, всплеснув руками. — Тебя, наконец,
бог за меня накажет, Жак! Я вот прямо вам говорю, Михайло Сергеич; вы ему приятель; поговорите ему… Я не
знаю,
что последнее время с ним сделалось: он мучит меня… эти насмешки… презрение… неуважение ко мне… Он, кажется, только того и хочет, чтоб я умерла. Я молюсь, наконец,
богу: господи! Научи меня, как мне себя держать с ним! Вы сами теперь слышали… в какую минуту, когда я потеряла отца, и
что он говорит!
— А
что вы говорили насчет неблистательности, так это обстоятельство, — продолжал он с ударением, — мне представляется тут главным удобством, хотя, конечно, в теперешнем вашем положении вы можете найти человека и с весом и с состоянием. Но, chere cousine,
бог еще
знает, как этот человек взглянет на прошедшее и повернет будущее. Может быть, вы тогда действительно наденете кандалы гораздо горшие,
чем были прежде.
— Слава
богу, после генерала осталось добра много: достало бы на лапти не одному этакому беспардонному князю, а и десятку таких; конечно,
что удивлялись,
зная, сколь госпожа наша на деньгу женщина крепкая, твердая, а для него ничего не жалела.
«По почерку вы
узнаете, кто это пишет. Через несколько дней вы можете увидеть меня на вашей сцене — и,
бога ради, не обнаружьте ни словом, ни взглядом,
что вы меня
знаете; иначе я не выдержу себя; но если хотите меня видеть, то приезжайте послезавтра в какой-то ваш глухой переулок, где я остановлюсь в доме Коркина. О, как я хочу сказать вам многое, многое!.. Ваша…»
Знаем тоже его не сегодня; может, своими глазами видали, сколько все действия этого человека на интересе основаны: за какие-нибудь тысячи две-три он мало
что ваше там незаконное свидетельство, а все бы дело вам отдал — берите только да жгите, а мы-де начнем новое, — бывали этакие случаи, по смертоубийствам даже, где уж точно
что кровь иногда вопиет на небо; а вы, слава
богу, еще не душу человеческую загубили!
— Слава
богу, хорошо теперь стало, — отвечал содержатель, потирая руки, — одних декораций, ваше превосходительство, сделано мною пять новых; стены тоже побелил, механику наверху поправил; а то было, того и гляди
что убьет кого-нибудь из артистов. Не могу, как другие антрепренеры, кое-как заниматься театром. Приехал сюда — так не то
что на сцене, в зале было хуже,
чем в мусорной яме. В одну неделю просадил тысячи две серебром. Не
знаю, поддержит ли публика, а теперь тяжело: дай
бог концы с концами свести.
Куда стремился Калинович — мы
знаем, и, глядя на него, нельзя было не подумать,
что богу еще ведомо, чья любовь стремительней: мальчика ли неопытного, бегущего с лихорадкой во всем теле, с пылающим лицом и с поэтически разбросанными кудрями на тайное свидание, или человека с солидно выстриженной и поседелой уже головой, который десятки лет прожил без всякой уж любви в мелких служебных хлопотах и дрязгах, в ненавистных для души поклонах, в угнетении и наказании подчиненных, — человека, который по опыту жизни
узнал и оценил всю чарующую прелесть этих тайных свиданий, этого сродства душ, столь осмеянного практическими людьми, которые, однако, платят иногда сотни тысяч, чтоб воскресить хоть фальшивую тень этого сердечного сродства с какой-нибудь не совсем свежей, немецкого или испанского происхождения, m-lle Миной.
— С женой нас
бог будет судить, кто больше виноват: она или я. Во всяком случае, я
знаю,
что в настоящее время меня готовы были бы отравить, если б только не боялись законов.
— Молюсь! — отвечал Калинович со вздохом. — Какое странное, однако, наше свидание, — продолжал он, взмахнув глаза на Настеньку, — вместо того чтоб говорить слова любви и нежности, мы толкуем
бог знает о
чем… Такие ли мы были прежде?
—
Бог ведь
знает, господа, как, и про
что, и за
что у нас человека возвышают. Больше всего, чай, надо полагать,
что письмами от Хованского он очень хорошую себе рекомендацию делает, а тут тоже говорят,
что и через супругу держится. Она там сродственница другой барыне, а та тоже по министерии-то у них фавер большой имеет. Прах их
знает! Болтали многое… Я другого, пожалуй, и не разобрал, а много болтали.
Неточные совпадения
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все,
знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Да объяви всем, чтоб
знали:
что вот, дискать, какую честь
бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще не было,
что может все сделать, все, все, все!
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу,
что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил,
что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и
что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как
узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Осип. Да, слава
богу! Только
знаете что, Иван Александрович?