Неточные совпадения
— Нет, ты постой, постой, — сказал он. — Ты пойми,
что это для меня вопрос жизни и смерти. Я никогда ни с кем не говорил об этом. И ни с кем я не могу говорить об этом, как с тобою. Ведь вот мы с тобой по всему чужие: другие вкусы, взгляды, всё; но я
знаю,
что ты меня любишь и понимаешь, и от этого я тебя ужасно люблю. Но, ради
Бога, будь вполне откровенен.
— А эта женщина, — перебил его Николай Левин, указывая на нее, — моя подруга жизни, Марья Николаевна. Я взял ее из дома, — и он дернулся шеей, говоря это. — Но люблю ее и уважаю и всех, кто меня хочет
знать, — прибавил он, возвышая голос и хмурясь, — прошу любить и уважать ее. Она всё равно
что моя жена, всё равно. Так вот, ты
знаешь, с кем имеешь дело. И если думаешь,
что ты унизишься, так вот
Бог, а вот порог.
— Ах, maman, у вас своего горя много. Лили заболела, и я боюсь,
что скарлатина. Я вот теперь выехала, чтоб
узнать, а то засяду уже безвыездно, если, избави
Бог, скарлатина.
— Ну, будет, будет! И тебе тяжело, я
знаю.
Что делать? Беды большой нет.
Бог милостив… благодарствуй… — говорил он, уже сам не
зная,
что говорит, и отвечая на мокрый поцелуй княгини, который он почувствовал на своей руке, и вышел из комнаты.
— Я вижу,
что случилось что-то. Разве я могу быть минуту спокоен,
зная,
что у вас есть горе, которого я не разделяю? Скажите ради
Бога! — умоляюще повторил он.
— Я и сам не
знаю хорошенько.
Знаю только,
что она за всё благодарит
Бога, зa всякое несчастие, и за то,
что у ней умер муж, благодарит
Бога. Ну, и выходит смешно, потому
что они дурно жили.
Но Константину Левину скучно было сидеть и слушать его, особенно потому,
что он
знал,
что без него возят навоз на неразлешенное поле и навалят
Бог знает как, если не посмотреть; и резцы в плугах не завинтят, а поснимают и потом скажут,
что плуги выдумка пустая и то ли дело соха Андревна, и т. п.
— А
знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на
что не похоже,
что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо,
что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет
Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
— Не
знаете? То как же вы сомневаетесь в том,
что Бог сотворил всё? — с веселым недоумением сказал священник.
— Потому,
что ехать
Бог знает куда, по каким дорогам, гостиницам. Ты стеснять меня будешь, — говорил Левин, стараясь быть хладнокровным.
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он
знал,
что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он
знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к
Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
— Ах, Алексей Александрович, ради
Бога, не будем делать рекриминаций!
Что прошло, то прошло, и ты
знаешь,
чего она желает и ждет, — развода.
«
Что бы я был такое и как бы прожил свою жизнь, если б не имел этих верований, не
знал,
что надо жить для
Бога, а не для своих нужд? Я бы грабил, лгал, убивал. Ничего из того,
что составляет главные радости моей жизни, не существовало бы для меня». И, делая самые большие усилия воображения, он всё-таки не мог представить себе того зверского существа, которое бы был он сам, если бы не
знал того, для
чего он жил.
— Ну, слава
Богу! Я не
знаю,
что говорю!
Неточные совпадения
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все,
знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Да объяви всем, чтоб
знали:
что вот, дискать, какую честь
бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще не было,
что может все сделать, все, все, все!
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу,
что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил,
что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и
что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как
узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Осип. Да, слава
богу! Только
знаете что, Иван Александрович?