Неточные совпадения
Будучи от природы весьма обыкновенных умственных и всяких других душевных качеств, она всю жизнь свою стремилась раскрашивать себя и представлять,
что она была женщина и умная, и добрая, и с твердым характером; для этой цели она всегда говорила только
о серьезных предметах, выражалась плавно и красноречиво, довольно искусно вставляя в свою речь витиеватые фразы и возвышенные мысли, которые ей удавалось прочесть или подслушать; не жалея
ни денег,
ни своего самолюбия, она входила в знакомство и переписку с разными умными людьми и, наконец, самым публичным образом творила добрые дела.
Никто уже не сомневался в ее положении; между тем сама Аннушка, как
ни тяжело ей было, слова не смела пикнуть
о своей дочери — она хорошо знала сердце Еспера Иваныча: по своей стыдливости, он скорее согласился бы умереть,
чем признаться в известных отношениях с нею или с какою бы то
ни было другою женщиной: по какому-то врожденному и непреодолимому для него самого чувству целомудрия, он как бы хотел уверить целый мир,
что он вовсе не знал утех любви и
что это никогда для него и не существовало.
— Герои романа французской писательницы Мари Коттен (1770—1807): «Матильда или Воспоминания, касающиеся истории Крестовых походов».],
о странном трепете Жозефины, когда она, бесчувственная, лежала на руках адъютанта, уносившего ее после объявления ей Наполеоном развода; но так как во всем этом весьма мало осязаемого, а женщины, вряд ли еще не более мужчин, склонны в
чем бы то
ни было реализировать свое чувство (ну, хоть подушку шерстями начнет вышивать для милого), — так и княгиня наконец начала чувствовать необходимую потребность наполнить чем-нибудь эту пустоту.
Сказать ей прямо
о том у него не хватало, разумеется,
ни уменья,
ни смелости, тем более,
что Мари, умышленно или нет, но даже разговор об
чем бы то
ни было в этом роде как бы всегда отклоняла, и юный герой мой ограничивался тем,
что восхищался перед нею выходившими тогда библейскими стихотворениями Соколовского.
— А
о чем же? — возразил в свою очередь Павел. — Я, кажется, — продолжал он грустно-насмешливым голосом, — учился в гимназии, не жалея для этого
ни времени,
ни здоровья — не за тем, чтобы потом все забыть?
— Потому
что еще покойная Сталь [Сталь Анна (1766—1817) — французская писательница, автор романов «Дельфина» и «Коринна или Италия». Жила некоторое время в России,
о которой пишет в книге «Десять лет изгнания».] говаривала,
что она много знала женщин, у которых не было
ни одного любовника, но не знала
ни одной, у которой был бы всего один любовник.
На роль Лоренцо, значит, недоставало теперь актера; для няньки Вихров тоже никого не мог найти. Кого он из знакомых дам
ни приглашал, но как они услышат,
что этот театр не то, чтобы в доме где-нибудь устраивался, а затевают его просто студенты, — так и откажутся. Павел, делать нечего, с глубоким душевным прискорбием отказался от мысли
о театре.
Это сторона, так сказать, статистическая, но у раскола есть еще история, об которой из уст ихних вряд ли
что можно будет узнать, — нужны книги; а потому, кузина, умоляю вас, поезжайте во все книжные лавки и везде спрашивайте — нет ли книг об расколе; съездите в Публичную библиотеку и, если там
что найдете, велите сейчас мне все переписать, как бы это сочинение велико
ни было; если есть что-нибудь в иностранной литературе
о нашем расколе, попросите Исакова выписать, но только, бога ради, — книг, книг об расколе, иначе я задохнусь без них ».
Как Вихров
ни толковал ему,
что Полоний хитрец, лукавец, Пиколов только и делал,
что шамкал как-то языком, пришепетывал и был просто омерзителен. Вихров в ужас от этого приходил и, никак не удержавшись, сказал
о том губернатору.
начальник губернии опять при этом прослезился, но
что привело его в неописанный восторг, это — когда Пиколова явилась в костюме сумасшедшей Офелии. Она, злодейка, прежде и не показалась ему в этом наряде, как он
ни просил ее
о том… Начальник губернии как бы заржал даже от волнения: такое впечатление произвела она на него своею поэтическою наружностью и по преимуществу еще тем,
что платье ее обгибалось около всех почти форм ее тела…
Когда Виссарион ушел от него, он окончательно утвердился в этом намерении — и сейчас же принялся писать письмо к Мари, в котором он изложил все,
что думал перед тем, и в заключение прибавлял: «Вопрос мой, Мари, состоит в том: любите ли вы меня; и не говорите, пожалуйста,
ни о каких святых обязанностях: всякая женщина, когда полюбит, так пренебрегает ими; не говорите также и
о святой дружбе, которая могла бы установиться между нами.
В вашем доме этот господин губернатор… когда вы разговаривали с ним
о разных ваших упущениях при постройке дома, он как бы больше шутил с вами, находя все это, вероятно, вздором, пустяками, — и в то же время меня, человека неповинного
ни в
чем и только исполнившего честно свой долг, предает суду; с таким бесстыдством поступать в общественной деятельности можно только в азиатских государствах!
Он не спрашивал
ни о том,
что такое с ним было,
ни о том — жива ли Груша.
Он бы в настоящую минуту
ни за
что не признался Мари,
что это была та самая девушка,
о которой он когда-то писал, потому
что Юлия показалась ему самому на этот раз просто противною.
— Ангел мой, вы мне
ни разу еще не повторили того,
о чем писали, — шептал он ей.
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите
ни слова поговорить
о деле. Ну
что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите
о злодеях или
о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет
ни копейки.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да
что в самом деле? Я такой! я не посмотрю
ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Артемий Филиппович.
О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры:
чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски
ни слова не знает.
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, // Поймет,
что ни работою //
Ни вечною заботою, //
Ни игом рабства долгого, //
Ни кабаком самим // Еще народу русскому // Пределы не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… //
О сеятель! приди!..