Неточные совпадения
— Ничего себе; так же по-прежнему добра и так же по-прежнему несносна… Вот прислала тебе в подарок, — прибавил
князь, вынимая из кармана и перебрасывая
к жене крестик Марьи Васильевны, —
велела тебе надеть; говорит, что после этого непременно дети будут.
— Мы-с пили, — отвечал ему резко
князь Никита Семеныч, — на биваках, в лагерях, у себя на квартире, а уж в Английском клубе пить не стали бы-с, нет-с… не стали бы! — заключил старик и, заплетаясь ногою, снова пошел дозирать по клубу, все ли прилично себя
ведут.
Князя Григорова он,
к великому своему удовольствию, больше не видал. Тот, в самом деле, заметно охмелевший, уехал домой.
Анна Юрьевна ушла сначала
к княгине, а через несколько времени и совсем уехала в своем кабриолете из Останкина.
Князь же и барон пошли через большой сад проводить Елену домой. Ночь была лунная и теплая.
Князь вел под руку Елену, а барон нарочно стал поотставать от них. По поводу сегодняшнего вечера барон был не совсем доволен собой и смутно сознавал, что в этой проклятой службе, отнимавшей у него все его время, он сильно поотстал от века.
Князь и Елена между тем почти шепотом разговаривали друг с другом.
Князю Елпидифор Мартыныч поклонился почтительно, но молча: он все еще до сих пор считал себя сильно им обиженным; а
князь, в свою очередь, почти не обратил на него никакого внимания и
повел к жене в гостиную Миклакова, которого княгиня приняла очень радушно, хоть и считала его несколько за юродивого и помешанного.
— Вероятно, забежала куда-нибудь
к приятельницам! — отвечала Елизавета Петровна; о том, что она
велела Марфуше лично передать
князю письмо и подождать его, если его дома не будет, Елизавета Петровна сочла более удобным не говорить дочери.
Видя все это, Миклаков поматывал только головой, и чувство зависти невольно шевелилось в душе его. «Ведь любят же других людей так женщины?» — думал он. Того, что
князь Григоров застрелился, он нисколько не опасался. Уверенность эта, впрочем, в нем несколько поколебалась, когда они подъехали
к флигелю, занимаемому
князем, и Миклаков, войдя в сени, на вопрос свой
к лакею: «Дома ли
князь?», услышал ответ, что
князь дома, но только никого не
велел принимать и заперся у себя в кабинете.
Прочитав это письмо,
князь сделался еще более мрачен;
велел сказать лакею, что обедать он не пойдет, и по уходе его, запершись в кабинете, сел
к своему столу, из которого, по прошествии некоторого времени, вынул знакомый нам ящик с револьвером и стал глядеть на его крышку, как бы прочитывая сделанную на ней надпись рукою Елены.
Весть об этом в редакцию сообщил Елпидифор Мартыныч, который пользовал в оной и, разговорившись как-то там о развращении современных нравов, привел в пример тому Елену, которую он, действительно, встретил раз подъезжающею с
князем к училищу, и когда его спросили, где это случилось, Елпидифор Мартыныч сначала объяснил, что в Москве, а потом назвал и самое училище.
— Теперь, конечно, давайте! Не с голоду же умирать! — отвечала Елена, пожимая плечами. — Не думала я так
повести жизнь, — продолжала она почти отчаянным голосом, — и вы, по крайней мере, — отнеслась она
к князю, — поменьше мне давайте!.. Наймите мне самую скромную квартиру — хоть этим отличиться немного от содержанки!
—
Князь, чай, хорошо заплатил вам за это? — спросила Елизавета Петровна, заранее почти догадавшаяся,
к чему он
ведет весь этот разговор.
— Хорошо! — отвечал
князь и, встав из-за стола, сейчас же
велел подать себе карету и поехал
к Миклакову.
Не сознавая хорошенько сама того, что делает, и предполагая, что
князя целый вечер не будет дома, княгиня
велела сказать Миклакову через его посланного, чтобы он пришел
к ней; но едва только этот посланный отправился, как раздался звонок.
Жуквич писал Елене: «Я получил от
князя очень грубый отказ от дому: что такое у вас произошло?.. Я, впрочем, вам наперед предсказывал, что откровенность с
князем ни
к чему не может
повести доброму. Буду ли я когда-нибудь и где именно иметь счастие встретиться с вами?»
Возвратясь домой, Елена
велела своей горничной собираться и укладываться: ей сделался почти противен воздух в доме
князя. Часам
к восьми вечера все было уложено. Сборы Елены между тем обратили внимание толстого метрдотеля княжеского, старика очень неглупого, и длинновязого выездного лакея, малого тоже довольно смышленого, сидевших, по обыкновению, в огромной передней и игравших в шашки.
Далее залы княгиня не
повела гостей своих и просила их усесться тут же, а сама начала прислушиваться, что делается в кабинете. Вдруг
князь громко крикнул лакея. Тот на этот зов проворно пробежал
к нему через залу.
Князь что-то такое приказал ему. Лакей затем вышел из кабинета.
Управляющий на другой же день принес
князю занятые под именье деньги, более ста тысяч.
Князь, внимательно и старательно пересчитав их, запер в свой железный шкаф и потом,
велев подать себе карету, поехал
к нотариусу. Нотариус этот был еще старый знакомый его отца. Увидав
князя, он произнес радостное восклицание.
Но что Елена?.. Как она живет, и какое впечатление произвело на нее известие о самоубийстве князи? Вот те последние вопросы, на которые я должен ответить в моем рассказе.
Весть о смерти
князя Елене сообщил прежде всех Елпидифор Мартыныч и даже при этом не преминул объяснить ей, что
князь, собственно, застрелился от любви
к ней.
Неточные совпадения
Вернувшись с Кити с вод и пригласив
к себе
к кофе и полковника, и Марью Евгеньевну, и Вареньку,
князь велел вынести стол и кресла в садик, под каштан, и там накрыть завтрак.
Сам же он во всю жизнь свою не ходил по другой улице, кроме той, которая
вела к месту его службы, где не было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных, был ли он генерал или
князь; в глаза не знал прихотей, какие дразнят в столицах людей, падких на невоздержанье, и даже отроду не был в театре.
— Приведи, приведи ее сюда, — встрепенулся
князь. —
Поведите меня
к ней! я хочу Катю, я хочу видеть Катю и благословить ее! — восклицал он, воздымая руки и порываясь с постели.
Но едва успел он выехать со двора, как отец ее вошел и напрямик
велел ей быть готовой на завтрашний день. Марья Кириловна, уже взволнованная объяснением
князя Верейского, залилась слезами и бросилась
к ногам отца.
В нескольких верстах от Вяземы
князя Голицына дожидался васильевский староста, верхом, на опушке леса, и провожал проселком. В селе, у господского дома,
к которому
вела длинная липовая аллея, встречал священник, его жена, причетники, дворовые, несколько крестьян и дурак Пронька, который один чувствовал человеческое достоинство, не снимал засаленной шляпы, улыбался, стоя несколько поодаль, и давал стречка, как только кто-нибудь из городских хотел подойти
к нему.