И снег до окошек деревни лежащий,
И зимнего солнца холодный огонь —
Все, все настоящее
русское было,
С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы,
Что русской душе так мучительно мило,
Что русские мысли вселяет в умы,
Те честные мысли, которым нет воли,
Которым нет смерти — дави не дави,
В которых так много и злобы и боли,
В которых так много любви!
— Локтев временно выехал. В сером доме —
русские есть, — сообщил жандарм и, махнув рукой на мешки, покрытые снегом, спросил: — Это ваш печеный хлеб?
Шумной и многочисленной толпой сели мы за стол. Одних
русских было человек двенадцать да несколько семейств англичан. Я успел заметить только белокурого полного пастора с женой и с детьми. Нельзя не заметить: крик, шум, везде дети, в сенях, по ступеням лестницы, в нумерах, на крыльце, — и все пастора. Настоящий Авраам — после божественного посещения!
Но если польское мессианское сознание и может быть поставлено выше русского мессианского сознания, я верю, что в самом народе
русском есть более напряженная и чистая жажда правды Христовой и царства Христова на земле, чем в народе польском.
В числе закоснелейших немцев из
русских был один магистр нашего университета, недавно приехавший из Берлина; добрый человек в синих очках, чопорный и приличный, он остановился навсегда, расстроив, ослабив свои способности философией и филологией.
Неточные совпадения
Довольно! Окончен с прошедшим расчет, // Окончен расчет с господином! // Сбирается с силами
русский народ // И учится
быть гражданином.
И
русскую деву влекли на позор, // Свирепствовал бич без боязни, // И ужас народа при слове «набор» // Подобен
был ужасу казни?
У столбика дорожного // Знакомый голос слышится, // Подходят наши странники // И видят: Веретенников // (Что башмачки козловые // Вавиле подарил) // Беседует с крестьянами. // Крестьяне открываются // Миляге по душе: // Похвалит Павел песенку — // Пять раз
споют, записывай! // Понравится пословица — // Пословицу пиши! // Позаписав достаточно, // Сказал им Веретенников: // «Умны крестьяне
русские, // Одно нехорошо, // Что
пьют до одурения, // Во рвы, в канавы валятся — // Обидно поглядеть!»
Пел складно песни
русские // И слушать их любил.
«Я —
русский мужичок!» — // Горланил диким голосом // И, кокнув в лоб посудою, //
Пил залпом полуштоф!