Неточные совпадения
— Нас этим не напугаешь, не больно боимся. И
никто с нами ничего не может сделать, потому что мы артель, мир то есть означаем. Ты
понимай, что такое мир означает! — изо всей мочи кричал тот же бурлак, а другие вторили, пересыпая речи крупною бранью.
— Чего мне жалеть-то себя?.. — с каким-то злорадством, глазами сверкнув, вскликнула Фленушка. — Ради кого?.. Ни для кого… И меня-то жалеть некому, опричь разве матушки… Кому я нужна?.. Ради кого мне беречь себя?.. Лишняя, ненужная на свет я уродилась!.. Что я, что сорная трава в огороде — все едино!.. Полют ее, Петенька…
Понимаешь ли? Полют… С корнем вон… Так и меня… Вот что!.. Чуешь ли ты все это, милый мой?..
Понимаешь ли, какова участь моя горькая?..
Никому я не нужна,
никому и не жаль меня…
Я сидел в первых… и долгое шло рассужденье, в каком разуме надо
понимать словеса Христовы: «Милости хощу, а не жертвы…»
Никто тех словес не мог смыслом обнять; судили, рядили и врозь и вкось.
— Вот до чего мы с вами договорились, — с улыбкой сказала Марья Ивановна. — В богословие пустились… Оставимте эти разговоры, Марко Данилыч. Писание — пучина безмерная,
никому вполне его не
понять, разве кроме людей, особенной благодатью озаренных, тех людей, что имеют в устах «слово живота»… А такие люди есть, — прибавила она, немного помолчав, и быстро взглянула на Дуню. — Не в том дело, Марко Данилыч, — не невольте Дунюшки и все предоставьте воле Божией. Господь лучше вас устроит.
— Кому же подслушать? — с улыбкой молвила Дуня. — Никогда тут
никого не бывает. Да и услыхал бы кто — разве
поймет?
Хоть его
никто не
понимает, а он все-таки тайны духом говорит».
Не лучше Марку Данилычу. Правая сторона совсем отнялась, рот перекосило, язык онемел. Хочет что-то сказать, но только мычит да чуть-чуть маячит здоровой рукой.
Никто, однако, не может
понять, чего он желает. Лекарь объявил Дарье Сергевне, что, если и будет ему облегченье, все-таки он с постели не встанет и до смерти останется без языка.
Никто не противоречил, Варенька
поняла слова дяди и вся внезапно зарделась.
— Как вам угодно, а я всегда готова, — ответила Дуня. — Только, уж сделайте милость, устройте, сколько можно, наши дела. Ведь я ничего в них не
понимаю и сделать ничего не умею. А кроме вас, у меня нет
никого, кто бы помог.
— А что Феня? — тихо спросил он. — Знаете, что я вам скажу, Марья Родионовна: не жилец я на белом свете. Чужой хожу по людям… И так мне тошно, так тошно!.. Нет, зачем я это говорю?.. Вы не поймете, да и не дай бог
никому понимать…
— Вот то-то и есть. Держат же попугаев в клетках, ухаживают за ними, а чем попугай лучше меня?.. Так, самая глупая птица. Только и знает, что орать да бормотать, а
никто понять не может, о чем бормочет. Не правда ли?
По улицам сонным и снежным // Я таскал глупца за собой! // Мир открылся очам мятежным, // Снежный ветер пел надо мной! // О, как хотелось юной грудью // Широко вздохнуть и выйти в мир! // Совершить в пустом безлюдьи // Мой веселый весенний пир! // Здесь
никто понять не смеет, // Что весна плывет в вышине!
«Ну что, многого не поняли?» — «Многого не понял, да думаю, что и
никто понять не может, если не позволит себе произвольного толкованья.
Неточные совпадения
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже не мыслит, ничего не чувствует, когда, если б люди
понимали его важность,
никто не мог бы вымолвить его без душевного почтения.
Он еще не сделал никаких распоряжений, не высказал никаких мыслей,
никому не сообщил своих планов, а все уже
понимали, что пришел конец.
Очевидно, фельетонист
понял всю книгу так, как невозможно было
понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не читали книги (а очевидно, почти
никто не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была не что иное, как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что автор книги был человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.
Дарья Александровна выглянула вперед и обрадовалась, увидав в серой шляпе и сером пальто знакомую фигуру Левина, шедшего им навстречу. Она и всегда рада ему была, но теперь особенно рада была, что он видит ее во всей ее славе.
Никто лучше Левина не мог
понять ее величия.
Если б Левин мог
понять, как он
понимал, почему подходить к кассе на железной дороге нельзя иначе, как становясь в ряд, ему бы не было обидно и досадно; но в препятствиях, которые он встречал по делу,
никто не мог объяснить ему, для чего они существуют.