Неточные совпадения
— В том роде, как бродяга али странник, — объясняла Аграфена в свое оправдание. — Рубаха на нем изгребная, синяя, на ногах коты… Кабы знатье,
так разе бы я стала его лепешкой кормить али наваливаться?
— И то я их жалею, про себя жалею. И Емельян-то уж в годах. Сам не маленький… Ну, вижу, помутился он, тоскует… Ну, я ему
раз и говорю: «Емельян, когда я помру, делай, как хочешь. Я с тебя воли не снимаю».
Так и сказал. А при себе не могу дозволить.
Михей Зотыч ужасно волновался и несколько
раз ссылался на покойную жену, которая еще не
так бы поступила с ослушниками отцовской воли.
Раз все-таки Лиодор неожиданно для всех прорвался в девичью и схватил в охапку первую попавшуюся девушку. Поднялся отчаянный визг, и все бросились врассыпную. Но на выручку явился точно из-под земли Емельян Михеич. Он молча взял за плечо Лиодора и
так его повернул, что у того кости затрещали, — у великого молчальника была железная сила.
Полуянов значительно оживил свадебное торжество. Он отлично пел, еще лучше плясал и вообще был везде душой компании. Скучавшие девушки сразу ожили, и веселье полилось широкою рекой,
так что стоном стон стоял. На улице собиралась целая толпа любопытных, желавшая хоть издали послушать, как тешится Илья Фирсыч. С женихом он сейчас же перешел на «ты» и несколько
раз принимался целовать его без всякой видимой причины.
Раз, когда
так вечерком гости разговаривали разговоры, писарская стряпка Матрена вошла в горницу, вызвала Анну Харитоновну и заявила...
Серафима Харитоновна тихо засмеялась и еще
раз поцеловала сестру. Когда вошли в комнату и Серафима рассмотрела суслонскую писаршу, то невольно подумала: «Какая деревенщина стала наша Анна! Неужели и я
такая буду!» Анна действительно сильно опустилась, обрюзгла и одевалась чуть не по-деревенски. Рядом с ней Серафима казалась барыней. Ловко сшитое дорожное платье сидело на ней, как перчатка.
Вот с отцом у Галактиона вышел с первого
раза крупный разговор. Старик стоял за место для будущей мельницы на Шеинской курье, где его взяли тогда суслонские мужики, а Галактион хотел непременно ставить мельницу в
так называемом Прорыве, выше Шеинской курьи версты на три, где Ключевая точно была сдавлена каменными утесами.
Не
раз глядя на нее, он вспоминал красавицу Харитину, — у той все бы вышло не
так.
Но все эти сомнения и недосказанные мысли разрешились сами собой, когда Серафима, краснея и заикаясь, призналась, что она беременна. Муж посмотрел на нее непонимающими глазами, а потом
так хорошо и любовно обнял и горячо поцеловал… еще в первый
раз поцеловал.
Путешественники несколько
раз ночевали в поле, чтобы не тратиться на постой. Михей Зотыч был скуп, как кощей, и держал солдата впроголодь. Зачем напрасно деньги травить? Все равно —
такого старого черта не откормишь. Сначала солдат роптал и даже ругался.
Мальчик был
такой ласковый, и Серафима полюбила его с первого
раза, как родного брата.
— Зятем? Тьфу!.. Тоже и скажет человек.
Разе у меня
такие зятья? Ах ты, капустный зверь!
Немец чего-то не договаривал, а Галактион не желал выпытывать. Нужно,
так и сам скажет. Впрочем,
раз ночью они разговорились случайно совсем по душам. Обоим что-то не спалось. Ночевали они в писарском доме, и разговор происходил в темноте. Собственно, говорил больше немец, а Галактион только слушал.
От этих разговоров и холодной воды Галактион совсем отрезвился. Ему теперь было совестно вообще, потому что он в первый
раз попал к Харитине в
таком виде.
Потом Харитина вдруг замолчала, пригорюнилась и начала смотреть на Галактиона
такими глазами, точно видела его в первый
раз. Гость пил чай и думал, какая она славная, вот эта Харитина. Эх, если б ей другого мужа!.. И понимает все и со всяким обойтись умеет, и развеселится,
так любо смотреть.
Видимо, Штофф побаивался быстро возраставшей репутации своего купеческого адвоката, который быстро шел в гору и забирал большую силу. Главное, купечество верило ему. По наружности Мышников остался
таким же купцом, как и другие, с тою разницей, что носил золотые очки. Говорил он с рассчитанною грубоватою простотой и вообще старался держать себя непринужденно и с большим гонором. К Галактиону он отнесся подозрительно и с первого
раза заявил...
Старуха
так и не поверила, а потом рассердилась на хозяина: «Татарина Шахму, кобылятника, принимает, а этот чем хуже? Тот десять
раз был и как-то пятак медный отвалил, да и тот с дырой оказался».
Судьба Устеньки быстро устроилась, —
так быстро, что все казалось ей каким-то сном. И долго впоследствии она не могла отделаться от этого чувства. А что, если б Стабровский не захотел приехать к ним первым? если бы отец вдруг заупрямился? если бы соборный протопоп начал отговаривать папу? если бы она сама, Устенька, не понравилась с первого
раза чопорной английской гувернантке мисс Дудль? Да мало ли что могло быть, а предвидеть все мелочи и случайности невозможно.
Галактион был другого мнения и стоял за бабушку. Он не мог простить Агнии воображаемой измены и держал себя
так, точно ее и на свете никогда не существовало. Девушка чувствовала это пренебрежение, понимала источник его происхождения и огорчалась молча про себя. Она очень любила Галактиона и почему-то думала, что именно она будет ему нужна.
Раз она даже сделала робкую попытку объясниться с ним по этому поводу.
Он чувствовал себя
таким маленьким и ничтожным, потому что в первый
раз лицом к лицу встретился с настоящими большими дельцами, рассуждавшими о миллионах с
таким же равнодушием, как другие говорят о двугривенном.
Несколько
раз она удерживала
таким образом упрямого гостя, а он догадался только потом, что ей нужно было от него. О чем бы Прасковья Ивановна ни говорила, а в конце концов речь непременно сводилась на Харитину. Галактиону делалось даже неловко, когда Прасковья Ивановна начинала на него смотреть с пытливым лукавством и чуть-чуть улыбалась…
Ей нравилось сердить Галактиона, и эта игра увлекала ее. Очень красиво, когда настоящий мужчина сердится, —
так бы, кажется, в мелкие крошки расшиб, а только вот по закону этого не полагается.
Раз, увлекшись этою игрой, Прасковья Ивановна даже испугалась.
Эта новость была отпразднована у Стабровского на широкую ногу. Галактион еще в первый
раз принимал участие в
таком пире и мог только удивляться, откуда берутся у Стабровского деньги. Обед стоил на плохой конец рублей триста, — сумма, по тугой купеческой арифметике, очень солидная. Ели, пили, говорили речи, поздравляли друг друга и в заключение послали благодарственную телеграмму Ечкину. Галактион, как ни старался не пить, но это было невозможно. Хозяин
так умел просить, что приходилось только пить.
Когда мельник Ермилыч заслышал о поповской помочи, то сейчас же отправился верхом в Суслон. Он в последнее время вообще сильно волновался и начинал не понимать, что делается кругом. Только и радости, что поговорит с писарем. Этот уж все знает и всякое дело может рассудить. Закон-то вот как выучил… У Ермилыча было страстное желание еще
раз обругать попа Макара, заварившего
такую кашу. Всю округу поп замутил, и никто ничего не знает, что дальше будет.
Если поставить завод ближе к хлебу,
так у каждого пуда можно натянуть две-три копейки — вот тебе
раз, а второе, везти сырой хлеб или спирт — тоже три-четыре копейки барыша… да…
Чужие люди не показывались у них в доме, точно избегали зачумленного места.
Раз только зашел «сладкий братец» Прасковьи Ивановны и долго о чем-то беседовал с Галактионом. Разговор происходил приблизительно в
такой форме...
— Э, вздор!..
Так, зря болтают. Я тебе скажу всего одно слово: Мышников. Понял? У нас есть адвокат Мышников. У него, брат, все предусмотрено… да. Я нарочно заехал к тебе, чтобы предупредить, а то ведь как
раз горячку будешь пороть.
— Ну, ничего, выучимся… Это карта Урала и прилегающих к нему губерний, с которыми нам и придется иметь дело. У нас своя география. Какие все чудные места!.. Истинно страна, текущая млеком и медом. Здесь могло бы благоденствовать население в пять
раз большее…
Так, вероятно, и будет когда-нибудь, когда нас не будет на свете.
Замараев, живя в Заполье, обнаружил необыкновенную пронырливость, и, кажется, не было угла, где бы он не побывал, и
такой щели, которую бы он не обнюхал с опытностью настоящего сыщика. Эта энергия удивляла Галактиона, и он
раз, незадолго до отъезда в резиденцию Прохорова и К o, спросил...
Эта неудача для Галактиона имела специальное значение. Прохоров показал ему его полную ничтожность в этом деловом мире. Что он
такое в самом деле? Прохоров только из вежливости не наговорил ему дерзостей. Уезжая из этого разбойничьего гнезда, Галактион еще
раз вспомнил слова отца.
В другой
раз Анфуса Гавриловна отвела бы душеньку и побранила бы и дочерей и зятьев, да опять и нельзя: Полуянова ругать — битого бить, Галактиона — дочери досадить, Харитину — с непокрытой головы волосы драть, сына Лиодора — себя изводить. Болело материнское сердце день и ночь, а взять не с кого. Вот и сейчас, налетела Харитина незнамо зачем и сидит, как зачумленная. Только и радости, что суслонский писарь, который все-таки разные слова разговаривает и всем старается угодить.
Кочетов с удовольствием ехал каждый
раз к своей больной и проводил здесь больше времени, чем было нужно. Тарас Семеныч встречал его умоляющими глазами,
так что доктору делалось даже совестно.
— Так-то будет вернее, — говорил он, еще
раз прочитывая составленную Замараевым духовную. — Вот что, Флегонт, как я теперь буду благодарить тебя?
Раз, когда он стоял
так у окна, к нему подошла Харитина, обняла его молча и вся точно замерла. Он с удивлением посмотрел на нее.
Все мысли и чувства Аграфены сосредоточивались теперь в прошлом, на том блаженном времени, когда была жива «сама» и дом стоял полною чашей. Не стало «самой» — и все пошло прахом. Вон какой зять-то выворотился с поселенья. А все-таки зять, из своего роду-племени тоже не выкинешь. Аграфена являлась живою летописью малыгинской семьи и свято блюла все, что до нее касалось. Появление Полуянова с особенною яркостью подняло все воспоминания, и Аграфена успела, ставя самовар, всплакнуть
раз пять.
Все жаждали еще
раз посмотреть на Полуянова, но он
так и не показался.
О, она
так ждала его каждый
раз, точно он приходил к ней прощаться навсегда!
По своему характеру Луковников не мог никого обидеть, и поведение Устеньки его серьезно огорчило. В кого она
такая уродилась? Права-то она права, да только все-таки не следовало свою правоту показывать этаким манером. И притом девушка — она и понимать-то не должна Харитининых дел. Старик почти не спал всю ночь и за утренним чаем еще
раз заметил...
Полуянов скромно отмахивался, как лицо заинтересованное. Выходило настоящее похмелье в чужом пиру. Да и
так он не посоветовал бы посылать Ечкина для переговоров. Как
раз он получит деньги, да себе в карман и положит, как было с стеариновой фабрикой. Хороший человек, а деньги показывать нельзя.
Мышников каждый
раз испытывал
такое чувство, точно он что-то ворует, и притом дрянно ворует.
— Хоть один
раз пообедаем за свои денежки, — шепнул Штофф на ухо Мышникову. — Бывают
такие обеды.
Михей Зотыч не мог заснуть всю ночь. Ему все слышался шум на улице, топот ног, угрожающие крики, и он опять трясся, как в лихорадке.
Раз десять он подкрадывался к окну, припадал ухом и вслушивался. Все было тихо, он крестился и опять напрасно старался заснуть. Еще в первый
раз в жизни смерть была
так близко, совсем на носу, и он трепетал, несмотря на свои девяносто лет.
Мисс Дудль каждый
раз удивлялась и даже целовала Устеньку. Эти поцелуи походили на прикладывание мраморной плиты. И все-таки мисс Дудль была чудная девушка, и Устенька училась, наблюдая эту выдержанную английскую мисс.
Именно в одно из
таких утр, когда Вахрушка с мрачным видом сидел у себя в швейцарской, к нему заявился Михей Зотыч, одетый странником, каким он его видел в первый
раз, когда в Суслоне засадил, по приказанию Замараева, в темную.
Для Устеньки это была еще первая смерть близкого человека, и она в первый
раз переживала все ощущения, которые вызываются
такими событиями.
Поднялось
разом что-то
такое огромное, беспощадное, перед которым все были равны по своему ничтожеству.