Неточные совпадения
— Я старичок,
у меня бурачок, а
кто меня слушает — дурачок… Хи-хи!.. Ну-ка, отгадайте загадку: сам гол, а рубашка за пазухой. Всею деревней
не угадать… Ах, дурачки, дурачки!.. Поймали птицу, а как зовут — и
не знаете. Оно и выходит, что птица
не к рукам…
— И писарь богатимый…
Не разберешь,
кто кого богаче.
Не житье им здесь, а масленица… Мужики богатые, а земля — шуба шубой. Этого и званья нет, штобы навоз вывозить на пашню: земля-матушка сама родит. Вот какие места здесь… Крестьяны государственные, наделы
у них большие, — одним елевом, пшеничники. Рожь сеют только на продажу… Да тебе-то какая печаль? Вот привязался человек!
— Другие и пусть живут по-другому, а нам и так ладно.
Кому надо, так и моих маленьких горниц
не обегают. Нет, ничего, хорошие люди
не брезгуют… Много
у нас в Заполье этих других-то развелось. Модники… Смотреть-то на них тошно, Михей Зотыч. А все через баб… Испотачили бабешек, вот и мутят: подавай им все по-модному.
— Вот ращу дочь, а
у самого кошки на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч, провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с
кем она жить-то будет?.. Вот нынче какой народ пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет, а только деньгами зятя
не купишь, и через золото большие слезы льются.
Емельян, по обыкновению, молчал, точно его
кто на ключ запер. Ему было все равно: Суслон так Суслон, а хорошо и на устье. Вот Галактион другое, —
у того что-то было на уме, хотя старик и
не выпытывал прежде времени.
— Женишок, нечего хаять, хорош, а только капитал
у них сумнительный, да и делить его придется промежду тремя братьями, — говорила тетка со стороны мужа. — На запольских-то невест всякий позарится,
кому и
не надо.
— Что вы, Галактион Михеич, — смущенно ответила невеста. — Никого
у меня
не было и никого мне
не нужно. Я вся тут. Сами видите,
кого берете. Как вы, а я всей душой…
— А какие там люди, Сима, — рассказывал жене Галактион, — смелые да умные! Пальца в рот
не клади… И все дело ведется в кредит. Капитал — это вздор. Только бы умный да надежный человек был, а денег сколько хочешь. Все дело в обороте.
У нас здесь и капитал-то
у кого есть, так и с ним некуда деться. Переваливай его с боку на бок, как дохлую лошадь. Все от оборота.
Харитона Артемьевича
не было дома, — он уехал куда-то по делам в степь. Агния уже третий день гостила
у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины
у нее
не осталось никакой надежды, — в Заполье редко старшие сестры выходили замуж после младших. Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась с своею участью христовой невесты и мало обращала на себя внимания.
Не для
кого было рядиться.
— Что тут обсуждать, когда я все равно ничего
не понимаю? Такую дуру вырастили тятенька с маменькой… А знаешь что? Я проживу
не хуже, чем теперь… да. Будут
у меня руки целовать, только бы я жила попрежнему. Это уж
не Мышников сделает, нет… А знаешь,
кто?
Серафима проплакала всю ночь, стоя
у окна и поджидая,
не подъедет ли он, тот,
кому она отдала всю душу.
Это уже окончательно взбесило писаря. Бабы и те понимают, что попрежнему жить нельзя. Было время, да отошло… да…
У него опять заходил в голове давешний разговор с Ермилычем. Ведь вот человек удумал штуку. И как еще ловко подвел. Сам же и смеется над городским банком. Вдруг писаря осенила мысль. А что, если самому на манер Ермилыча, да
не здесь, а в городе? Писарь даже сел, точно его
кто ударил, а потом громко засмеялся.
— Вот что, мамаша,
кто старое помянет, тому глаз вон. Ничего больше
не будет.
У Симы я сам выпрошу прощенье, только вы ее
не растравляйте.
Не ее, а детей жалею. И вы меня простите. Так уж вышло.
Подходя к дому, Галактион удивился, что все комнаты освещены. Гости
у них почти
не бывали.
Кто бы такой мог быть? Оказалось, что приехал суслонский писарь Замараев.
— Справки наводить приезжал, — сообщил Замараев шепотом Харченке. — Знает, где жареным пахнет. В последнее-то время тятенька на фабрике векселями отдувался, — ну, а тут после богоданной маменьки наследство получит. Это хоть
кому любопытно… Всем известно, какой капитал
у маменьки в банке лежит. Ох, грехи, грехи!.. Похоронить
не дадут честь-честью.
— Нет, этого
не будет, — с гордостью заявил Полуянов. — Прежде
у меня был один мундир, а теперь другой… Вот в таком виде и заявлюсь в Заполье… да. Пусть все смотрят и любуются. Еще вопрос,
кому стыдно-то будет… Был роскошен, а теперь сир, наг и странен.
— Ты вот что, Галактион Михеич, — заговорил Луковников совсем другим тоном, точно старался сгладить молодую суровость дочери. — Я знаю, что дела
у тебя
не совсем… Да и
у кого они сейчас хороши? Все на волоске висим… Знаю, что Мышников тебя давит. А ты вот как сделай… да… Ступай к нему прямо на дом, объясни все начистоту и… одним словом, он тебе все и устроит.
Выпущенный из тюрьмы Полуянов теперь занимался
у Замараева в кассе. С ним опять что-то делалось — скучный такой, строгий и ни с
кем ни слова. Единственным удовольствием для Полуянова было хождение по церквам. Он и с собой приносил какую-то церковную книгу в старинном кожаном переплете, которую и читал потихоньку от свободности. О судах и законах больше
не было и помину, несмотря на отчаянное приставанье Харитона Артемьича, приходившего в кассу почти каждый день, чтобы поругаться с зятем.
И тот виноват
у тебя и этот виноват, а взять
не с
кого.
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если
кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько
у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим,
кто кого!
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну,
не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от
кого до сих пор толку
не доберусь.
Не стыдно ли вам? Я
у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Трудись!
Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я
не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия —
не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные //
У нас труду
не учатся. //
У нас чиновник плохонький, // И тот полов
не выметет, //
Не станет печь топить… // Скажу я вам,
не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса //
Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
У батюшки,
у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К
кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться
не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с
кем не бранивалась.
У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова
не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит,
кто меня, бедную, обижает.