Неточные совпадения
— А
вот ты, — говорит, — не горячись, а сядь да имей терпение выслушать, так
я тебе и расскажу.
— Ну да, — говорит, — Филимоша, да,
ты прав; между четырех глаз
я от
тебя не скрою: это
я сообщил, что у
тебя есть запрещенная книжка. Приношу
тебе, голубчик, в этом пять миллионов извинений, но так как иначе делать было нечего…
Ты,
я думаю, ведь сам заметил, что
я последние дни повеся нос ходил…
Я ведь службы мог лишиться, а вчера
мне приходилось хоть
вот как, — и Постельников выразительно черкнул себя рукой по горлу и бросился
меня целовать.
«Ах
ты, ракалья этакая! — подумал
я, — еще он сомневается… „если он чем-нибудь
меня обидел“! Да и зачем он очутился здесь и говеет как раз в той же церкви, где и
я?.. А впрочем, думаю: по-христиански
я его простил и довольно; больше ничего не хочу про него ни знать, ни ведать». Но вот-с причастился
я, а Постельников опять предо
мною в новом мундире с жирными эполетами и поздравляет
меня с принятием Святых Таин.
— Прекрасно, — говорит, —
вот и это прекрасно! Извини
меня, что
я смеюсь, но это для начала очень хорошо: «не с деньгами жить, а с добрыми людьми»! Это черт знает как хорошо,
ты так и комиссии… как они к
тебе приедут свидетельствовать… Это скоро сделается.
Я извещу, что
ты не того…
— Нет, не требуют, но ведь хочется же на виду быть… Это доходит нынче даже до цинизма, да и нельзя иначе… иначе
ты закиснешь; а между тем за всем за этим своею службою заниматься некогда.
Вот видишь, у
меня шестнадцать разных книг; все это казначейские книги по разным ученым и благотворительным обществам… Выбирают в казначеи, и иду… и служу… Все дело-то на грош, а его нужно вписать, записать, перечесть, выписать в расходы, и все сам веду.
Сдали в короли.
Я вышел королем, сынишку — виноват, ваше преосвященство, сынишку тоже для сего диспута с собою посадил, — его в принцы вывел, а жену в мужики.
Вот, говорю, твое место; а племянницу солдатом оставил, — а это, мол,
тебе и есть твоя настоящая должность.
«А
вот поди же! — говорит. — Как мы с
тобой онамедни за углом стояли, он после того целую ночь
меня мучил: говори, пристает, жена, как дьякон
тебе говорил: чем можно попа Ивана изнять?»
«А! — говорит, —
вот когда
я тебя поймал! Что
ты тут выводишь?»
«
Вот как
я тебя благодарю за твое послушание!
— Ну, как знаешь; только послушай же
меня: повремени, не докучай никому и не серьезничай. Самое главное — не серьезничай, а то, брат… надоешь всем так, — извини, — тогда и
я от
тебя отрекусь. Поживи, посмотри на нас: с кем тут серьезничать-то станешь? А
я меж тем губернаторше скажу, что способный человек приехал и в аппетит их введу на
тебя посмотреть, —
вот тогда
ты и поезжай.
— А что, — говорит, — братец, прав
я или нет?.. Да посмотри: то ли еще увидишь?
Ты вот изволь-ка завтра снаряжаться на большое представление.
Наслушавшись про
тебя, так и кивает локонами: «Василий Иванович, думали ли вы, говорит, когда-нибудь над тем… — она всегда думает над чем-нибудь, а не о чем — нибудь, — думали ли вы над тем, что если б очень способного человека соединить с очень способной женщиной, что бы от них могло произойти?»
Вот тут, извини,
я уж
тебе немножко подгадил:
я знаю, что ей все хочется иметь некрещеных детей, и чтоб непременно «от неизвестного», и чтоб одно чадо, сын, называлося «Труд», а другое, дочь — «Секора».
—
Ты, брат, — отвечает
мне Фортунатов, — если
тебе нравится эти сантиментальные рацеи разводить, так разводи их себе разводами с кем хочешь, вон хоть к жене моей ступай, она
тебя, кстати, морошкой угостит, — а
мне, любезный друг, уж все эти дураки надоели, и русские, и польские, и немецкие. По
мне хоть всех бы их в один костер, да подпалить лучинкою, так в ту же пору.
Вот не угодно ли получить бумаги ворошок — позаймись, Христа ради, — и с этим подает сверток.
«Так
вот, — думаю, — чем весь этот переполох объясняется! Бедный мой дядя: за что
ты гибнешь?» И с этим
я вдруг расхрабрился, кричу: «человек, чаю нам!»
Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Вот тебе на! (Вслух).Господа,
я думаю, что письмо длинно. Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Анна Андреевна. После?
Вот новости — после!
Я не хочу после…
Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал!
Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку;
я сейчас».
Вот тебе и сейчас!
Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто
тебе делает гримасу, когда
ты отвернешься.
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «
Я тебя, — говорит, — не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а
вот ты у
меня, любезный, поешь селедки!»
Хлестаков. Да что?
мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)
Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а
меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко…
Вот еще! смотри
ты какой!..
Я заплачу, заплачу деньги, но у
меня теперь нет.
Я потому и сижу здесь, что у
меня нет ни копейки.
Хлестаков.
Ты растолкуй ему сурьезно, что
мне нужно есть. Деньги сами собою… Он думает, что, как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже.
Вот новости!