— А моя сестра уж, верно, морщится, что мы дружимся, — проговорила Дора и, взглянув в лицо сестры, добавила, — так и есть, вот удивительная женщина, никогда она, кажется, не
будет верить, что я знаю, что делаю.
Неточные совпадения
В остальное же время они нередко
были даже открытыми врагами друг другу: Юла мстила матери за свои унижения—та ей не
верила, видя, что дочь начала далеко превосходить ее в искусстве лгать и притворяться.
Она
верила, что мать может что-нибудь вымозжить, но ей-то, Юлочке, в этом
было очень немного радости.
— Вот видишь, в каком свете я должна
была казаться.
Верь чему хочешь, — добавила она со вздохом, возвращая письмо.
— Да, очень даже лучше, только, к несчастью, вот досадно, что это невозможно. Уж ты
поверь мне, что его жена — волк, а он — овца. В нем
есть что-то такое до беспредельности мягкое, кроткое, этакое, знаешь, как будто жалкое, мужской ум, чувства простые и теплые, а при всем этом он дитя, правда?
— Благодарю за любезность, но не
верю ей. Я очень хорошо знаю, что я такое. У меня
есть совесть и, какой случился, свой царь в голове, и, кроме их. я ни от кого и ни от чего не хочу
быть зависимой, — отвечала с раздувающимися ноздерками Дора.
— Нет-с; уж это извините, пожалуйста; этому я не
верю! Теория—сочинение, а жизнь—жизнь. Жизнь — это то. что
есть, и то, что всегда
будет.
— Как-нибудь. Вы не
поверите, как мне этого хочется. Фактор в Вильно нашел старую, очень покойную коляску, оставленную кем-то из варшавян, и устроил Долинскому все очень удобно. Железная дорога тогда еще
была не окончена. Погода стояла прекрасная, путешественники ехали без неприятностей, и Даша
была очень счастлива.
— И из этого ничего не
будет, — отвечал, покачав головою, Долинский. — Я
верю в мои предчувствия.
Дело
было перед последним моим экзаменом Я сел на порожке и читаю; вдруг, вижу я, за куртиной дядя стоит в своем белом парусинном халате на коленях и жарко молится: поднимет к небу руки, плачет, упаде! в траву лицом и опять молится, молится без конца Я очень любил дядю и очень ему
верил и
верю.
— Нет, и это не годится. Не
верю я, не
верю, чтобы можно
было жить без привязанности.
— Треснет что-нибудь в пустой комнате — и вздрогнешь, и готов пугаться, а воображение, по детской привычке, сейчас подрисовывает, в голове вдруг пролетит то одно, то другое, и готов
верить, что все, что кажется, то будто непременно и
есть…
Жизнь эта открывалась религией, но религией, не имеющею ничего общего с тою, которую с детства знала Кити и которая выражалась в обедне и всенощной во Вдовьем Доме, где можно было встретить знакомых, и в изучении с батюшкой наизусть славянских текстов; это была религия возвышенная, таинственная, связанная с рядом прекрасных мыслей и чувств, в которую не только можно
было верить, потому что так велено, но которую можно было любить.
Добрая старушка этому верила, да и не мудрено
было верить, потому что должник принадлежал к одной из лучших фамилий, имел перед собою блестящую карьеру и получал хорошие доходы с имений и хорошее жалованье по службе. Денежные затруднения, из которых старушка его выручила, были последствием какого-то мимолетного увлечения или неосторожности за картами в дворянском клубе, что поправить ему было, конечно, очень легко, — «лишь бы только доехать до Петербурга».
Я говорила себе часто: сделаю, что он будет дорожить жизнью… сначала для меня, а потом и для жизни, будет уважать, сначала опять меня, а потом и другое в жизни,
будет верить… мне, а потом…
Неточные совпадения
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но,
верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и
было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я
буду спокоен в сердце.
А князь опять больнехонек… // Чтоб только время выиграть, // Придумать: как тут
быть, // Которая-то барыня // (Должно
быть, белокурая: // Она ему, сердечному, // Слыхал я, терла щеткою // В то время левый бок) // Возьми и брякни барину, // Что мужиков помещикам // Велели воротить! //
Поверил! Проще малого // Ребенка стал старинушка, // Как паралич расшиб! // Заплакал! пред иконами // Со всей семьею молится, // Велит служить молебствие, // Звонить в колокола!
Не
верьте, православные, // Привычке
есть предел: // Нет сердца, выносящего // Без некоего трепета // Предсмертное хрипение, // Надгробное рыдание, // Сиротскую печаль!
Стародум.
Поверь мне, всякий найдет в себе довольно сил, чтоб
быть добродетельну. Надобно захотеть решительно, а там всего
будет легче не делать того, за что б совесть угрызала.
Верь мне, что наука в развращенном человеке
есть лютое оружие делать зло.