Неточные совпадения
Через неделю этому же отцу Гермогену исповедала грехи свои и отходившая Флора, а двое суток позже тот же отец Гермоген, выйдя к аналою, чтобы сказать надгробное слово Флоре, взглянул в тихое лицо покойницы, вздрогнул, и, быстро устремив взор и руки к стоявшему
у изголовья гроба генералу, с немым ужасом на лице воскликнул: «Отче благий: она
молит Тебя: молитв ее ради ими же веси путями спаси его!» — и больше он не мог сказать ничего, заплакал, замахал руками и стал совершать отпевание.
Обстоятельства уничтожили меня вконец, а
у меня уж слишком много было проставлено на одну карту, чтобы принять ее с кона, и я не постояла за свою гордость: я приносила раскаяние, я плакала, я
молила… и я, проклиная тебя, была уже не женой, а одалиской для человека, которого не могла терпеть.
С улицы могут
заметить, что
у тебя светилось до зари, и пойдет тысяча заключений, из которых невиннейшее может повести к подозрению, что ты разбирал и просушивал фальшивые ассигнации.
— Да, я это
заметил: она ему печеночку из супа выбирала; но не знаю я, что он
у вас здесь значит, а
у нас в университете его не любили и преблагополучно сорвали ему головенку.
— Да
у тебя и в баклажке-то оскудение израилево, —
заметил Евангел, поднимая пустой графин.
— И умнее, и рассудительнее; а уж тот — вот гадина-то! И что
у него за улыбка за подлая!
Заметил ты или нет, как он смеется? В устах нет никакого движения: сейчас же хи-хи, и опять все лицо смирно.
Два года тому назад, когда он, только слегка
наметив свой план, бросил службу и приехал в Петербург,
у него не было ничего, кроме небольшого, заложенного и перезаложенного хуторка, не имеющего уже никакой цены, да двух-трех тысяч наличности, собранной на службе из жалованья и наград, которые он получал, благодаря его усердию, рачительности и талантам.
— Да, и
у вас левый конек, я
заметил, стал покашливать, вы его запалили.
И
у Павла Николаевича созрел план, по которому он
смело надеялся закрепить за собою Ларису еще крепче, чем Глафиру Васильевну, и был вполне уверен, что ни Бодростина и никто на свете этого плана не проникнут.
Гости
у Леты были вечные, и все были от нее без ума, и старики, и молодые. Обо всем она имела понятие, обо всем говорила и оригинально, и
смело.
У нее завелись и поклонники: инвалидный начальник ей объяснялся в прозе и предлагал ей свое «сердце, которое может заменить миллионы», протопоповский сын, приезжавший на каникулы, сочинял ей стихи, в которых плакал, что во все междуканикулярное время он
По поводу отсутствия детей она немножко вольно пошутила, но
заметив, что
у генеральши дрогнула бровь, сейчас же обратила речь к Ларисе и воскликнула...
— Ну, что это было? Ничего не было. После узнаете: видите вон птаха-квартаха торчит и слушает, а вот и, слава Богу, Торочка оживает! — молвил он,
заметив движение век
у жены.
— Вы не выдумайте, однако, защищаться, — заговорил тихо Горданов,
заметив, что артист, собравшись с мыслями, озирается по сторонам: — это будет бесполезно, потому что, во-первых, я не позволю вам сойти с места и
у меня в кармане револьвер, а во-вторых, я совсем не то, за что вы меня принимаете. Вам этого не понять; я Федот, да не тот: а пришел вас спасти. Поняли теперь?
Пассажиры толпились
у выхода, и в толпе можно было
заметить спокойное и даже веселое лицо Бодростиной и робкий, тревожный зрак Висленева.
Нимало не заботясь о том, где его
поместят и как будут трактовать в краткое время пребывания в Берлине, он бросил свой саквояж в передней нумера, где расположилась отдохнуть Глафира, и попросил
у нее взаймы десять талеров.
Затем во все то время, как сестра его портила, поправляла, и опять портила, и снова поправляла свое общественное положение, он поднимался по службе, схоронил мать и отца, благословивших его
у своего гроба; женился на состоятельной девушке из хорошей семьи и,
метя в сладких мечтах со временем в министры, шел верною дорогой новейших карьеристов, то есть заседал в двадцати комитетах, отличался искусством слагать фразы и блистал проповедью прогресса и гуманности, доводящею до сонной одури.
Злополучный старик Михаил Андреевич был так растерян, что ничего не
замечал. Он едва поздоровался с женой, мимоходом пожал руку Горданову и начал ходить по комнате, останавливаясь то
у одного, то
у другого стола, передвигая и переставляя на них бесцельно разные мелкие вещи. Глафира видела это, но беседовала с братом.
Казимира, не ожидавшая такого оборота дела, на мгновение смешалась, но тотчас же
смело вскинула голову и бойко пошла за Глафирой. Та села
у фортепиано и показала гостье на кресло против себя.
Внезапная смерть в Москве Кюлевейна тоже не прошла
у Ропшина без примечания: он заподозрил, что это неспроста сталось, и получил еще новое понятие о Горданове и о Висленеве, да усмотрел кое-что и в Глафире, наружная строгость и спиритизм которой было поставили его на некоторое время в сильное затруднение, но он вскоре же
заметил, что все это вздор и что Глафира только рядится в благочестие.
— Я бы
смел просить
у вас позволить мне иметь немножко права на нечто другое.
Ропшин был в поэтическом восторге и, неожиданно посетив Висленева, отобрал
у него взятые тем из библиотеки сочинения Пушкина и долго ходил по своей комнате, тихо скандуя переложение сербской песни: «Не косись пугливым оком; ног на воздух не
мечи; в поле гладком и широком своенравно не скачи».
Лара в изумлении отступила шаг назад и прошептала: «что это?». Горданов выступил с скромнейшим поклоном и заговорил, что он не виноват, что он не
смел бы просить
у нее свидания, но когда это так случилось, то он просит не отказать ему в милости выслушать его объяснение.
Затем настал час запирать избы и задворки и всего осторожнее крепко-накрепко защитить коровьи закуты, положив
у каждой из них пред дверью крестом кочергу,
помело и лопату.
Кучер, не могший во всю дорогу справиться с лошадьми, даже
у подъезда барского дома не
заметил, что барина нет между теми, кого он привез, и отсутствие Бодростина могло бы долго оставаться необъяснимым, если бы Жозеф, ворвавшись в дом, не впал в странный раж. Он метался по комнатам, то стонал, то шептал, то выкрикивал...
Горданов встал и вышел, как будто не обращая ни на кого внимания, хотя на самом деле он обозрел всех, мимо кого проходил, не исключая даже фельдшера и молодого священника, стоявших в передней над разложенными на окне анатомическими инструментами. Спустясь по лестнице вниз, он, проходя мимо залы, где лежал труп Бодростина,
заметил, что двери этой залы заперты, припечатаны двумя печатями и
у них стоит караул. Горданов спросил, кто этим распорядился? и получил в ответ, что все это сделал Ропшин.
Нужно заметить, что у некоторых дам, — я говорю у некоторых, это не то, что у всех, — есть маленькая слабость: если они
заметят у себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая часть лица их так первая и бросится всем в глаза и все вдруг заговорят в один голос: «Посмотрите, посмотрите, какой у ней прекрасный греческий нос!» или: «Какой правильный, очаровательный лоб!» У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что все молодые люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять в то время, когда она будет проходить мимо: «Ах, какие чудесные у этой плечи», — а на лицо, волосы, нос, лоб даже не взглянут, если же и взглянут, то как на что-то постороннее.
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места.
У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это
заметить, но все как-то позабывал.
Анна Андреевна. Пойдем, Машенька! я тебе скажу, что я
заметила у гостя такое, что нам вдвоем только можно сказать.
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не
смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но
у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что
у меня нет ни копейки.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты
у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили
заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Хлестаков. Да, и в журналы
помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил.
У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.