Неточные совпадения
Но чем же
живет она, что занимает ее и что дает ей эту неодолимую силу души, крепость тела и спокойную ясность полусокрытого взора? Как и чем она произвела и производит укрощение своего строптивого мужа, который по отношению
к ней, по-видимому, не смеет помыслить о каком-либо деспотическом притязании?
— Вы отгадали, это от брата, — сказала она и, пробежав маленький листок, добавила: — все известие заключается вот в чем (она взяла снова письмо и снова его прочитала): «Сестра, я еду
к тебе; через неделю мы увидимся. Приготовь мне мою комнату, я
проживу с месяц. Еду не один, а с Гор…»
Вы все, господа, очень опрометчиво поступали, склоняя женщин
жить только плотью и не верить в душу: вам гораздо сподручнее были бы бесплотные; но я,
к сожалению, была не бесплотная и доказала вам это живым существом, которое вы «во имя принципа» сдали в воспитательный дом.
В среде слушателей нашлись несколько человек, которые на первый раз немножко смутились этим новшеством, но Горданов налег на естественные науки; указал на то, что и заяц применяется
к среде — зимой белеет и летом темнеет, а насекомые часто совсем не отличаются цветом от предметов, среди которых
живут, и этого было довольно: гордановские принципы сначала сделались предметом осуждения и потом быстро стали проникать в плоть и кровь его поклонников.
Не признающей брака Казимире вдруг стала угрожать родительская власть, и потому, когда Казимира сказала: «Князь, сделайте дружбу, женитесь на мне и дайте мне свободу», — князь не задумался ни на одну минуту, а Казимира Швернотская сделалась княгиней Казимирой Антоновной Вахтерминской, что уже само по себе нечто значило, но если
к этому прибавить красоту, ум, расчетливость, бесстыдство, ловкость и наглость, с которою Казимира на первых же порах сумела истребовать с князя обязательство на значительное годовое содержание и вексель во сто тысяч, «за то, чтобы
жить, не марая его имени», то, конечно, надо сказать, что княгиня устроилась недурно.
Вы, не
живя с ним, можете потребовать от него по закону приличного содержания для вас и для ваших детей; тут и Тихон Ларионович может подшпорить его в газете; он человек чуткий, — гласности испугается, а тогда определить его на службу, или пристроить его
к какому-нибудь делу, и он вам быстро выплатит заплаченные за него девять тысяч.
— Да, и прибавь, я у самой цели моих желаний и спешу
к ней жадно, нетерпеливо, и она близко, моя цель, я почти касаюсь ее моими руками, но для этого мне нужен каждый мой грош: я трясусь над каждою копейкой, и если ты видишь, что я кое-как
живу, что у меня в доме есть бронза и бархат, и пара лошадей, то, любезный друг, это все нужно для того, чтобы поймать, исторгнуть из рук тысячи тысяч людей миллионы, которые они накопили и сберегли для моей недурацкой головы!
Они
жили по польской пословице: любяся как братья и считаясь как жиды, и таким образом Павел Николаевич, занимаясь ростовщичеством и маскируя это ремесло светским образом жизни и постоянным вращательством в среде капиталистов второй и даже первой руки,
к концу второго года увеличил свой капитал рубль на рубль.
— Некуда, друг, ровно некуда. Я хотел
к Ванскок, но она сама теперь расстроилась с переводами и ищет места посыльной, а пока
живет у кухмистера за печкой.
Как ты хочешь, а это не само же собой случилось: он ее любил без понятия и все капризы ее знал, и самовольство, и все любил; всякий, кто его знает, должен сказать, что он человек хороший, она тоже… показывала
к нему расположение, и вдруг поворот: она дома не
живет, а все у Бодростиной; он прячется, запирается, говорят, уехать хочет…
Во все это время Андрей Иванович не возвращался
к сознательной жизни человека: он был чужд всяких забот и желаний и
жил лишь специальною жизнию больного.
— Я там
живу уже неделю в ожидании моего мужа, — добавила она, обращаясь
к Горданову. — У меня большой семейный нумер, и вам вовсе нет нужды искать для себя другого помещения и понапрасну прописываться в Москве.
«У нее нет ничего, — решил, глядя на нее, Подозеров. — Она не обрежет волос, не забредит коммуной, не откроет швейной: все это для нее пустяки и утопия; но она и не склонит колена у алтаря и не помирится со скромною ролью простой, доброй семьянинки.
К чему ей прилепиться и чем ей стать? Ей нечем
жить, ей не
к чему стремиться, а между тем девичья пора уходит, и особенно теперь, после огласки этой гнусной истории, не сладко ей, бедняжке!»
Солдаты, со свойственною им отличною меткостью определений, говорили про Катерину Астафьевну, что она не
живет по пословице: «хоть горшком меня зови, да не ставь только
к жару», а что она наблюдает другую пословицу: «хоть полы мною мой, но не называй меня тряпкой».
— Да что-с? сижу бывало, глажу ее по головке да и реву вместе с нею. И даже что-с? — продолжал он, понизив голос и отводя майора
к окну: — Я уже раз совсем порешил: уйди, говорю, коли со мной так
жить тяжело; но она, услыхав от меня об этом, разрыдалась и вдруг улыбается: «Нет, — говорит, — Паинька, я никуда не хочу: я после этого теперь опять тебя больше люблю». Она влюбчива, да-с. Это один, один ее порок: восторженна и в восторге сейчас влюбляется.
Синтянина… но эта уже несла тяготу, с которой не могла сравниться тягота всех прочих; все они
жили с добрыми людьми, которых, вдобавок
к тому, любили, а та отдала себя человеку, который был мстителен, коварен, холоден…
— Да, вы правы, — и Глафира, возвысив голос, обратилась
к присутствовавшим: — Здесь речь идет, господа, о несчастном Иосафе Висленеве, которого я кстати нынче с утра не видала: где он?
Жив ли он, бедняжка?
— «Как
живу!» Скверно, сударыня,
живешь! У вас скука, у вас тоска, у вас дутье да молчанка: эта игра не ведет
к добру. Лариса! Ларочка! я тебе, от сердца добра желая, это говорю!
— Матушка! — воскликнула, внезапно появясь
к Ларисе, едва поправившаяся майорша, — ты что это еще за чудеса откидываешь? сама с мужем
жить не умеешь, а чище себя людей мараешь!
— Вы говорите как дитя. Мне жаль вас; я не желаю, чтобы это случилось с вами. Лара! Ты когда-то хотела ехать ко мне в деревню: я
живу очень тесно и, зная твою привычку
к этому удобному домику, я не хотел лишать тебя необходимого комфорта; я не принял тогда твоей жертвы, но нынче я тебя прошу: поедем в деревню! Теперь лето; я себя устрою кое-как в чуланчике, а ты займешь комнату, а тем временем кончится постройка, и
к зиме ты будешь помещена совсем удобно.
— Оставимте моих друзей, но ваши и мои правила не сходятся, — значит нам единомыслить не о чем, укреплять друг друга не в чем, стремиться
к одному и тому же по одной дороге некуда: словом,
жить вместе, уважая друг друга, нельзя, а
жить, не уважая один другого, это… это ни
к чему хорошему не ведет, и мы расстаемся.
— Да-с; подбираемся-с, подбираемся… и заметьте-с, что довольно дружно один за другим. А ведь в существе нечему здесь много и удивляться: всему этому так надлежало и быть:
жили,
жили долго и наступила пора давать другим место
жить. Это всегда так бывает, что смерти вдруг так и хлынут, будто мешок прорвется. Катерина же Астафьевна, знаете, женщина тучная, с сердцем нетерпячим… приехала
к нам как раз во время похорон Веры, узнала, что муж в тюрьме, и повезла ногой и руку повесила.