Неточные совпадения
Старик
жил крепко и редко куда показывался, а попасть
к нему на заимку было трудно, — ее сторожила целая стая злющих собак.
—
К приказчице? — хихикнул Пашка, закрывая рот рукой. — Ведь Анисья с Палачом
живет.
— Ну,
живет… Ну, мать меня
к ей посылала… Я нарочно по Кержацкому концу прошел и двух кержаков отболтал.
— А ты не знал, зачем Окулко
к вам в кабак ходит? — не унимался Пашка, ободренный произведенным впечатлением. — Вот тебе и двои Козловы ботинки… Окулко-то ведь
жил с твоею матерью, когда она еще в девках была. Ее в хомуте водили по всему заводу… А все из-за Окулка!..
Эта встреча произвела на Петра Елисеича неприятное впечатление, хотя он и не видался с Мосеем несколько лет. По своей медвежьей фигуре Мосей напоминал отца, и старая Василиса Корниловна поэтому питала
к Мосею особенную привязанность, хотя он и
жил в отделе. Особенностью Мосея, кроме слащавого раскольничьего говора, было то, что он никогда не смотрел прямо в глаза, а куда-нибудь в угол. По тому, как отнеслись
к Мосею набравшиеся в избу соседи, Петр Елисеич видел, что он на Самосадке играет какую-то роль.
— Кабы земля, так как бы не
жить. Пашни бы разбили, хлеб стали бы сеять, скотину держать. Все повернулось бы на настоящую хрестьянскую руку… Вон из орды когда хрестьяны хлеб привозят
к нам на базар, так, слышь, не нахвалятся житьем-то своим: все у них свое.
Посидела Аннушка, потужила и ушла с тем же, с чем пришла. А Наташка долго ее провожала глазами: откуда только что берет Аннушка — одета чисто, сама здоровая, на шее разные бусы, и по праздникам в кофтах щеголяет.
К пасхе шерстяное платье справила: то-то беспутная голова! Хорошо ей, солдатке! Позавидовала Наташка, как
живут солдатки, да устыдилась.
Только, этово-тово, стали мы совсем
к дому подходить, почесть у самой поскотины, а сват и говорит: «Я, сват, этово-тово, в орду не пойду!» И пошел хаять: воды нет, лесу нет, народ
живет нехороший…
Раздумавшись дальше, Тит пришел
к мысли, что Макар-то, пожалуй, и прав: первое дело,
живет он теперь на доходах — лесообъездчикам контора жалованье положила, а потом изба за ним же останется, покосы и всякое прочее…
Петр Елисеич долго шагал по кабинету, стараясь приучить себя
к мысли, что он гость вот в этих стенах, где
прожил лет пятнадцать. Да, нужно убираться, а куда?.. Впрочем, в резерве оставалась Самосадка с груздевским домом. Чтобы развлечься, Петр Елисеич сходил на фабрику и там нашел какие-то непорядки. Между прочим, досталось Никитичу, который никогда не слыхал от приказчика «худого слова».
— А за кого я в службе-то отдувался, этого тебе родитель-то не обсказывал? Весьма даже напрасно… Теперь что же, по-твоему-то, я по миру должен идти, по заугольям шататься? Нет, я
к этому не подвержен… Ежели што, так пусть мир нас рассудит, а покедова я и так с женой
поживу.
— Штой-то, Ефим Андреич, не на пасынков нам добра-то копить. Слава богу, хватит и смотрительского жалованья… Да и по чужим углам на старости лет муторно
жить. Вон курицы у нас, и те точно сироты бродят… Переехали бы
к себе в дом, я телочку бы стала выкармливать… На тебя-то глядеть, так сердечушко все изболелось! Сам не свой ходишь, по ночам вздыхаешь… Долго ли человеку известись!
В Мурмосе
жил свой заводский врач, но Груздевы, придерживаясь старинки, не обратились
к нему в свое время, тем более что вначале Анфисе Егоровне как будто полегчало.
Она так и
жила, что каждую минуту готова была
к этому переселению из временного мира в вечный, и любила называть себя божьею странницей.
— Ваши-то мочегане пошли свою землю в орде искать, — говорил Мосей убежденным тоном, — потому как народ пригонный, с расейской стороны… А наше дело особенное: наши деды на Самосадке еще до Устюжанинова
жили. Нас неправильно
к заводам приписали в казенное время… И бумага у нас есть, штобы обернуть на старое. Который год теперь собираемся выправлять эту самую бумагу, да только согласиться не можем промежду себя. Тоже у нас этих разговоров весьма достаточно, а розним…
В голове Макара эта мысль о земле засела клином. Смутно сказался тот великорусский пахарь, который еще
жил в заводском лесообъездчике. Это была темная тяга
к своей земле, которая прошла стихийною силой через всю русскую историю.
Пожил там с неделю, вызнал и сейчас
к жене Спиридона вечерком прихожу: «Я и есть твой самый муж Спиридон».
— А Домнушка не будет у нас
жить? — спрашивала она отца с детской наивностью. — И казачка Тишки не будет?.. Ах, если бы
к нам переехала Парасковья Ивановна, папа!
Зачем она пришла
жить к Мороку, трудно сказать.
— Лучше помру, этово-тово, а
к солдату не пойду, — повторял упрямый Тит. — Вот ребятишек жаль… Эх, не надо было из орды выворачиваться. Кабы не проклятущие бабенки,
жили бы, этово-тово…
— Да уж такое… Все науки произошел, а тут и догадаться не можешь?.. Приехал ты
к нам, Иван Петрович, незнаемо откуда и, может, совсем хороший человек, — тебе же лучше. А вот напрасно разговорами-то своими девушку смущаешь. Девичье дело, как невитое сено… Ты вот поговоришь-поговоришь, сел в повозку, да и был таков, поминай как звали, а нам-то здесь век вековать. Незавидно
живем, а не плачем, пока бог грехам терпит…
— А пришел посмотреть, как вы тут
живете… Давно не бывал. Вот
к Анисье в гости пойду… Может, и не прогонит.
Пришел Окулко после двадцатилетнего скитальчества домой ни
к чему,
пожил в новой избе у старухи матери, а потом, когда выбрали в головы Макара Горбатого, выпросился на службу в сотские — такого верного слуги нужно было поискать.
— Слышал, как вы тут
живете, Нюрочка, — говорил Груздев, усаживая сноху рядом с собой. — Дай бог и впереди мир да любовь… А я вот по дороге завернул
к вам проститься.
Она плакала, обнимала и целовала его, целовала ему руки и убедительно, хотя и бессвязно, просила его, чтоб он взял ее
жить к себе; говорила, что не хочет и не может более жить со мной, потому и ушла от меня; что ей тяжело; что она уже не будет более смеяться над ним и говорить об новых платьях и будет вести себя хорошо, будет учиться, выучится «манишки ему стирать и гладить» (вероятно, она сообразила всю свою речь дорогою, а может быть, и раньше) и что, наконец, будет послушна и хоть каждый день будет принимать какие угодно порошки.
Неточные совпадения
Как взбежишь по лестнице
к себе на четвертый этаж — скажешь только кухарке: «На, Маврушка, шинель…» Что ж я вру — я и позабыл, что
живу в бельэтаже.
Перевелись помещики, // В усадьбах не
живут они // И умирать на старости // Уже не едут
к нам.
Попа уж мы доведали, // Доведали помещика, // Да прямо мы
к тебе! // Чем нам искать чиновника, // Купца, министра царского, // Царя (еще допустит ли // Нас, мужичонков, царь?) — // Освободи нас, выручи! // Молва идет всесветная, // Что ты вольготно, счастливо //
Живешь… Скажи по-божески // В чем счастие твое?»
Был господин невысокого рода, // Он деревнишку на взятки купил, //
Жил в ней безвыездно // тридцать три года, // Вольничал, бражничал, горькую пил, // Жадный, скупой, не дружился // с дворянами, // Только
к сестрице езжал на чаек; // Даже с родными, не только // с крестьянами,
У нас они венчалися, // У нас крестили детушек, //
К нам приходили каяться, // Мы отпевали их, // А если и случалося, // Что
жил помещик в городе, // Так умирать наверное // В деревню приезжал.