Помада устроился в Москве очень скоро. Лиза захотела, чтобы он
жил к ним ближе, а он ничего иного и не хотел. Бертольди свела его с Незабитовским, и Помада поселился у Незабитовского, считая только для блезира, что он живет у Розанова.
Ей предстояло новое горе: мать брала с собой Парашу, а сестрицу мою Прасковья Ивановна переводила
жить к себе в спальню и поручила за нею ходить своей любимой горничной Акулине Борисовне, женщине очень скромной и заботливой.
Она плакала, обнимала и целовала его, целовала ему руки и убедительно, хотя и бессвязно, просила его, чтоб он взял ее
жить к себе; говорила, что не хочет и не может более жить со мной, потому и ушла от меня; что ей тяжело; что она уже не будет более смеяться над ним и говорить об новых платьях и будет вести себя хорошо, будет учиться, выучится «манишки ему стирать и гладить» (вероятно, она сообразила всю свою речь дорогою, а может быть, и раньше) и что, наконец, будет послушна и хоть каждый день будет принимать какие угодно порошки.
— Милочка, душечка Жервеза, и ничего больше, — успокоивала ее Дора. — Совершенно французская идиллия из повести или романа, — говорила она, выходя с Долинским за калитку дворика, — благородная крестьянка, коровки, дети, куры, молоко и лужайка. Как странно! Как глупо и пошло мне это представлялось в описаниях, и как это хорошо, как спокойно ото всего этого на самом деле. Жервеза, возьмите, милая, меня
жить к себе.
Неточные совпадения
Перевелись помещики, // В усадьбах не
живут они // И умирать на старости // Уже не едут
к нам.
Попа уж мы доведали, // Доведали помещика, // Да прямо мы
к тебе! // Чем нам искать чиновника, // Купца, министра царского, // Царя (еще допустит ли // Нас, мужичонков, царь?) — // Освободи нас, выручи! // Молва идет всесветная, // Что ты вольготно, счастливо //
Живешь… Скажи по-божески // В чем счастие твое?»
Был господин невысокого рода, // Он деревнишку на взятки купил, //
Жил в ней безвыездно // тридцать три года, // Вольничал, бражничал, горькую пил, // Жадный, скупой, не дружился // с дворянами, // Только
к сестрице езжал на чаек; // Даже с родными, не только // с крестьянами,
У нас они венчалися, // У нас крестили детушек, //
К нам приходили каяться, // Мы отпевали их, // А если и случалося, // Что
жил помещик в городе, // Так умирать наверное // В деревню приезжал.
Спасаться,
жить по-божески // Учила нас угодница, // По праздникам
к заутрене // Будила… а потом // Потребовала странница, // Чтоб грудью не кормили мы // Детей по постным дням.