Неточные совпадения
Теперь улица пуста. Она торжественно и радостно горит в блеске летнего солнца. Но в зале спущены все гардины, и оттого в ней темно, прохладно и
так особенно нелюдимо,
как бывает среди дня в пустых театрах, манежах и помещениях суда.
У него на совести несколько темных дел. Весь город знает, что два года тому назад он женился на богатой семидесятилетней старухе, а в прошлом году задушил ее; однако ему как-то удалось замять это дело. Да и остальные четверо тоже видели кое-что в своей пестрой жизни. Но, подобно тому
как старинные бретеры не чувствовали никаких угрызений совести при воспоминании о своих жертвах,
так и эти люди глядят на темное и кровавое в своем прошлом,
как на неизбежные маленькие неприятности профессий.
— А все-таки мой совет вам: вы эту девицу лучше сплавьте куда-нибудь заблаговременно. Конечно, ваше дело, но
как хороший знакомый — предупреждаю-с.
Нюра — маленькая, лупоглазая, синеглазая девушка; у нее белые, льняные волосы, синие жилки на висках. В лице у нее есть что-то тупое и невинное, напоминающее белого пасхального сахарного ягненочка. Она жива, суетлива, любопытна, во все лезет, со всеми согласна, первая знает все новости, и если говорит, то говорит
так много и
так быстро, что у нее летят брызги изо рта и на красных губах вскипают пузыри,
как у детей.
— Пфуй! Что это за безобразие? — кричит она начальственно. — Сколько раз вам повторять, что нельзя выскакивать на улицу днем и еще — пфуй! ч — в одном белье. Не понимаю,
как это у вас нет никакой совести. Порядочные девушки, которые сами себя уважают, не должны вести себя
так публично. Кажутся, слава богу, вы не в солдатском заведении, а в порядочном доме. Не на Малой Ямской.
По отношению к другим девицам заведения она занимает
такое же место,
какое в закрытых учебных заведениях принадлежит первому силачу, второгоднику, первой красавице в классе-тиранствующей и обожаемой.
Но достаточно ей выпить три-четыре рюмки ликера-бенедиктина, который она очень любит,
как она становится неузнаваемой и выделывает
такие скандалы, что всегда требуется вмешательство экономок, швейцара, иногда даже полиции.
Все они относились к нему очень бережно и внимательно, с какой-то участливой, немножко приторной жалостливостью, что весьма вяжется с внутренними закулисными нравами домов терпимости, где под внешней грубостью и щегольством похабными словами живет
такая же слащавая, истеричная сентиментальность,
как и в женских пансионах и, говорят, в каторжных тюрьмах.
Этот человек, отверженный из отверженных,
так низко упавший,
как только может представить себе человеческая фантазия, этот добровольный палач, обошелся с ней без грубости, но с
таким отсутствием хоть бы намека на ласку, с
таким пренебрежением и деревянным равнодушием,
как обращаются не с человеком, даже не с собакой или лошадью, и даже не с зонтиком, пальто или шляпой, а
как с каким-то грязным предметом, в котором является минутная неизбежная потребность, но который по миновании надобности становится чуждым, бесполезным и противным.
И
как бы то ни было, каждый вечер приносил с собою
такое раздражающее, напряженное, пряное ожидание приключений, что всякая другая жизнь, после дома терпимости, казалась этим ленивым, безвольным женщинам пресной и скучной.
А то целует-целует, да
как куснет за губы,
так кровь аж и брызнет… я заплачу, а ему только этого и нужно.
— Да, да, мой грузинчик. Ох,
какой он приятный.
Так бы никогда его от себя не отпустила. Знаешь, он мне в последний раз что сказал? «Если ты будешь еще жить в публичном доме, то я сделаю и тэбэ смэрть и сэбэ сделаю смэрть». И
так глазами на меня сверкнул.
Тамара с голыми белыми руками и обнаженной шеей, обвитой ниткой искусственного жемчуга, толстая Катька с мясистым четырехугольным лицом и низким лбом — она тоже декольтирована, но кожа у нее красная и в пупырышках; новенькая Нина, курносая и неуклюжая, в платье цвета зеленого попугая; другая Манька — Манька Большая или Манька Крокодил,
как ее называют, и — последней — Сонька Руль, еврейка, с некрасивым темным лицом и чрезвычайно большим носом, за который она и получила свою кличку, но с
такими прекрасными большими глазами, одновременно кроткими и печальными, горящими и влажными,
какие среди женщин всего земного шара бывают только у евреек.
— Вот так-так. Мужчина и вдруг не курит. Ну
так угостите лафитом с лимонадом. Ужас
как люблю лафит с лимонадом.
— О,
такая молоденькая! — удивился немец и стал, нагнувшись и кряхтя, снимать сапоги. —
Как же ты сюда попала?
—
Как не бывать, — засмеялась Манька. — Я особенно люблю вот
таких,
как ты, симпатичных, толстеньких.
— Оставим это.
Так знаешь. Мари, я себе все время ищу вот
такую девочку,
как ты,
такую скромную и хорошенькую. Я человек состоятельный, я бы тебе нашел квартиру со столом, с отоплением, с освещением. И на булавки сорок рублей в месяц. Ты бы пошла?
Так, с шутками и со щипками, он обошел всех девиц и, наконец, уселся рядом с толстой Катей, которая положила ему на ногу свою толстую ногу, оперлась о свое колено локтем, а на ладонь положила подбородок и равнодушно и пристально стала смотреть,
как землемер крутил себе папиросу.
Их
так же,
как Карла Карловича из оптического магазина и Володьку из рыбного, встречали очень радушно, с восторгами, криками и поцелуями, льстя их самолюбию.
Потом они проводили барышень по домам и у калиток и подъездов прощались с ними долго и сердечно со смехом и
такими размашистыми рукопожатиями,
как будто бы действовали рычагом насоса.
— Оставь меня в покое, Лихонин. По-моему, господа, это прямое и явное свинство — то, что вы собираетесь сделать. Кажется,
так чудесно, мило и просто провели время,
так нет, вам непременно надо,
как пьяным скотам, полезть в помойную яму. Не поеду я.
— Однако, если мне не изменяет память, — со спокойной язвительностью сказал Лихонин, — припоминаю, что не далее
как прошлой осенью мы с одним будущим Моммсеном лили где-то крюшон со льдом в фортепиано, изображали бурятского бога, плясали танец живота и все
такое прочее?..
— Но самое главное, — продолжал Ярченко, пропустив мимо ушей эту шпильку, — самое главное то, что я вас всех видел сегодня на реке и потом там… на том берегу… с этими милыми, славными девушками.
Какие вы все были внимательные, порядочные, услужливые, но едва только вы простились с ними, вас уже тянет к публичным женщинам. Пускай каждый из вас представит себе на минутку, что все мы были в гостях у его сестер и прямо от них поехали в Яму… Что? Приятно
такое предположение?
Он
так же,
как и Ярченко, знал хорошо цену популярности среди учащейся молодежи, и если даже поглядывал на людей с некоторым презрением, свысока, то никогда, ни одним движением своих тонких, умных, энергичных губ этого не показывал.
— Если я вам не в тягость, я буду очень рад, — сказал он просто. — Тем более что у меня сегодня сумасшедшие деньги. «Днепровское слово» заплатило мне гонорар, а это
такое же чудо,
как выиграть двести тысяч на билет от театральной вешалки. Виноват, я сейчас…
— И тем более, — сказал Лихонин, пропуская вперед приват-доцента, — тем более что этот дом хранит в себе столько исторических преданий. Товарищи! Десятки студенческих поколений смотрят на нас с высоты этих вешалок, и, кроме того, в силу обычного права, дети и учащиеся здесь платят половину,
как в паноптикуме. Не
так ли, гражданин Симеон?
Мишка-певец и его друг бухгалтер, оба лысые, с мягкими, пушистыми волосами вокруг обнаженных черепов, оба с мутными, перламутровыми, пьяными глазами, сидели друг против друга, облокотившись на мраморный столик, и все покушались запеть в унисон
такими дрожащими и скачущими голосами,
как будто бы кто-то часто-часто колотил их сзади по шейным позвонкам...
— Можно, можно… Пройдите, господа, сюда, в гостиную. Можно, можно…
Какого ликеру? У нас только бенедиктин.
Так бенедиктину? Можно, можно… И барышням позволите войти?
— Ну уж это выдумки про подругу! А главное, не лезь ты ко мне со своими нежностями. Сиди,
как сидят умные дети, вот здесь, рядышком на кресле, вот
так. И ручки сложи!
— Очень, очень рад, — приветливо ответил Платонов и вдруг поглядел на Лихонина со светлой, почти детской улыбкой, которая скрасила его некрасивое, скуластое лицо. — Вы мне тоже сразу понравились. И когда я увидел вас еще там, у Дорошенки, я сейчас же подумал, что вы вовсе не
такой шершавый,
каким кажетесь.
— Ну да! Ну конечно! — возразил Собашников, презрительно кривляясь. — У него
такая прекрасная защита,
как весь публичный дом. И, должно быть, все вышибалы с Ямской — его близкие друзья и приятели.
— Нет, не то, — возразила ласковым шепотом Тамара. — А то, что он возьмет вас за воротник и выбросит в окно,
как щенка. Я
такой воздушный полет однажды уже видела. Не дай бог никому. И стыдно, и опасно для здоровья.
И страшны вовсе не громкие фразы о торговле женским мясом, о белых рабынях, о проституции,
как о разъедающей язве больших городов, и
так далее и
так далее… старая, всем надоевшая шарманка!
В этих незаметных пустяках совершенно растворяются
такие чувства,
как обида, унижение, стыд.
Эта кровопийца, гиена, мегера и
так далее… — самая нежная мать,
какую только можно себе представить.
Прокурор, который присутствовал при последнем туалете преступника, видит, что тот надевает башмаки на босу ногу, и — болван! — напоминает: «А чулки-то?» А тот посмотрел на него и говорит
так раздумчиво: «Стоит ли?» Понимаете: эти две коротеньких реплики меня
как камнем по черепу!
Чтобы написать
такую колоссальную книгу, о
какой вы думаете, мало чужих слов, хотя бы и самых точных, мало даже наблюдений, сделанных с записной книжечкой и карандашиком.
И тогда же он подумал (и впоследствии часто вспоминал об этом), что никогда он не видел Женю
такой блестяще-красивой,
как в эту ночь.
— Вы
как хотите, господа, это дело вашего личного взгляда, но я принципиально ухожу вместе с Борисом. Пусть он там неправ и
так далее, мы можем выразить ему порицание в своей интимной компании, но раз нашему товарищу нанесли обиду — я не могу здесь оставаться. Я ухожу.
— Запишем. Теперь предположим другое — что ты являешься сюда
как проповедник лучшей, честной жизни, вроде этакого спасителя погибающих душ. Знаешь,
как на заре христианства иные святые отцы вместо того, чтобы стоять на столпе тридцать лет или жить в лесной пещере, шли на торжища в дома веселья, к блудницам и скоморохам. Но ведь ты не
так?
— Ну, положим! Эти женщины врут,
как зеленые лошади. Поди-ка поговори с ней о ее первом падении.
Такого наплетет.
И он сам ведь в глубине души знает про этот профессиональный обман, но — подите же! — все-таки обольщается: «Ах,
какой я красивый мужчина!
Больше всего они лгут, когда их спрашивают: «
Как дошла ты до жизни
такой?» Но
какое же право ты имеешь ее об этом спрашивать, черт бы тебя побрал?!
Тебе расскажут именно
такую шаблонную историк»,
какую ты — сам человек шаблона и пошляк легче всего переваришь.
Потому что сама по себе жизнь или чересчур обыденна и скучна для тебя, или уж
так чересчур неправдоподобна,
как только умеет быть неправдоподобной жизнь.
Ее умственное развитие, ее опыт, ее интересы
так и остаются на детском уровне до самой смерти, совершенно гак же,
как у седой и наивной классной дамы, с десяти лет не переступавшей институтского порога,
как у монашенки, отданной ребенком в монастырь.
Но зато
какая страшная, голая, ничем не убранная, откровенная правда в этом деловом торге о цене ночи, в этих десяти мужчинах в — вечер, в этих печатных правилах, изданных отцами города, об употреблении раствора борной кислоты и о содержании себя в чистоте, в еженедельных докторских осмотрах, в скверных болезнях, на которые смотрят
так же легко и шутливо,
так же просто и без страдания,
как на насморк, в глубоком отвращении этих женщин к мужчинам,
таком глубоком, что все они, без исключения, возмещают его лесбийским образом и даже ничуть этого не скрывают.
— Я,
как анархист, отчасти понимаю тебя, — сказал задумчиво Лихонин. Он
как будто бы слушал и не слушал репортера. Какая-то мысль тяжело, в первый раз, рождалась у него в уме. — Но одного не постигаю. Если уж
так тебе осмердело человечество, то
как ты терпишь, да еще
так долго, вот это все, — Лихонин обвел стол круглым движением руки, — самое подлое, что могло придумать человечество?
Свежее веснушчатое лицо Любы приняло кроткое, почти детское выражение, а губы
как улыбнулись во сне,
так и сохранили легкий отпечаток светлой, тихой и нежной улыбки.