Неточные совпадения
Замечу, что мою мать я, вплоть до прошлого года, почти не знал вовсе; с детства меня отдали в люди, для комфорта Версилова, об чем, впрочем, после; а потому я никак не
могу представить себе, какое
у нее
могло быть в то время лицо.
В уединении мечтательной и многолетней моей московской жизни она создалась
у меня еще с шестого класса гимназии и с тех пор,
может быть, ни на миг не оставляла меня.
Кроме нищеты, стояло нечто безмерно серьезнейшее, — не говоря уже о том, что все еще
была надежда выиграть процесс о наследстве, затеянный уже год
у Версилова с князьями Сокольскими, и Версилов
мог получить в самом ближайшем будущем имение, ценностью в семьдесят, а
может и несколько более тысяч.
— Александра Петровна Синицкая, — ты, кажется, ее должен
был здесь встретить недели три тому, — представь, она третьего дня вдруг мне, на мое веселое замечание, что если я теперь женюсь, то по крайней мере
могу быть спокоен, что не
будет детей, — вдруг она мне и даже с этакою злостью: «Напротив,
у вас-то и
будут,
у таких-то, как вы, и бывают непременно, с первого даже года пойдут, увидите».
Вошли две дамы, обе девицы, одна — падчерица одного двоюродного брата покойной жены князя, или что-то в этом роде, воспитанница его, которой он уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама
была с деньгами; вторая — Анна Андреевна Версилова, дочь Версилова, старше меня тремя годами, жившая с своим братом
у Фанариотовой и которую я видел до этого времени всего только раз в моей жизни, мельком на улице, хотя с братом ее, тоже мельком, уже имел в Москве стычку (очень
может быть, и упомяну об этой стычке впоследствии, если место
будет, потому что в сущности не стоит).
Действительно, Крафт
мог засидеться
у Дергачева, и тогда где же мне его ждать? К Дергачеву я не трусил, но идти не хотел, несмотря на то что Ефим тащил меня туда уже третий раз. И при этом «трусишь» всегда произносил с прескверной улыбкой на мой счет. Тут
была не трусость, объявляю заранее, а если я боялся, то совсем другого. На этот раз пойти решился; это тоже
было в двух шагах. Дорогой я спросил Ефима, все ли еще он держит намерение бежать в Америку?
–…второстепенный, которому предназначено послужить лишь материалом для более благородного племени, а не иметь своей самостоятельной роли в судьбах человечества. Ввиду этого,
может быть и справедливого, своего вывода господин Крафт пришел к заключению, что всякая дальнейшая деятельность всякого русского человека должна
быть этой идеей парализована, так сказать,
у всех должны опуститься руки и…
С замиранием представлял я себе иногда, что когда выскажу кому-нибудь мою идею, то тогда
у меня вдруг ничего не останется, так что я стану похож на всех, а
может быть, и идею брошу; а потому берег и хранил ее и трепетал болтовни.
Алексей Никанорович (Андроников), занимавшийся делом Версилова, сохранял это письмо
у себя и, незадолго до своей смерти, передал его мне с поручением «приберечь» —
может быть, боялся за свои бумаги, предчувствуя смерть.
Знал он тоже, что и Катерине Николавне уже известно, что письмо
у Версилова и что она этого-то и боится, думая, что Версилов тотчас пойдет с письмом к старому князю; что, возвратясь из-за границы, она уже искала письмо в Петербурге,
была у Андрониковых и теперь продолжает искать, так как все-таки
у нее оставалась надежда, что письмо,
может быть, не
у Версилова, и, в заключение, что она и в Москву ездила единственно с этою же целью и умоляла там Марью Ивановну поискать в тех бумагах, которые сохранялись
у ней.
— Если Марья Ивановна не открыла ничего даже вам, то,
может быть,
у ней и нет ничего.
— Если б
у меня
был револьвер, я бы прятал его куда-нибудь под замок. Знаете, ей-Богу, соблазнительно! Я,
может быть, и не верю в эпидемию самоубийств, но если торчит вот это перед глазами — право,
есть минуты, что и соблазнит.
Тот документ, о котором говорил Крафт, то письмо этой женщины к Андроникову, которого так боится она, которое
может сокрушить ее участь и ввергнуть ее в нищету и которое она предполагает
у Версилова, — это письмо
было не
у Версилова, а
у меня, зашито в моем боковом кармане!
То, что романическая Марья Ивановна,
у которой документ находился «на сохранении», нашла нужным передать его мне, и никому иному, то
были лишь ее взгляд и ее воля, и объяснять это я не обязан;
может быть, когда-нибудь к слову и расскажу; но столь неожиданно вооруженный, я не
мог не соблазниться желанием явиться в Петербург.
У всякого своя угрюмая забота на лице и ни одной-то,
может быть, общей, всесоединяющей мысли в этой толпе!
Между тем
есть,
может быть, и очень довольно людей почтенных, умных и воздержных, но
у которых (как ни бьются они) нет ни трех, ни пяти тысяч и которым, однако, ужасно бы хотелось иметь их.
Мало того, еще в Москве,
может быть с самого первого дня «идеи», порешил, что ни закладчиком, ни процентщиком тоже не
буду: на это
есть жиды да те из русских,
у кого ни ума, ни характера.
Я знаю, что
у меня
может быть обед, как ни
у кого, и первый в свете повар, с меня довольно, что я это знаю.
Татьяна Павловна! Моя мысль — что он хочет… стать Ротшильдом, или вроде того, и удалиться в свое величие. Разумеется, он нам с вами назначит великодушно пенсион — мне-то,
может быть, и не назначит, — но, во всяком случае, только мы его и видели. Он
у нас как месяц молодой — чуть покажется, тут и закатится.
У меня накипело. Я знал, что более мы уж никогда не
будем сидеть, как теперь, вместе и что, выйдя из этого дома, я уж не войду в него никогда, — а потому, накануне всего этого, и не
мог утерпеть. Он сам вызвал меня на такой финал.
Там, где касается, я не скажу убеждений — правильных убеждений тут
быть не
может, — но того, что считается
у них убеждением, а стало
быть, по-ихнему, и святым, там просто хоть на муки.
[Понимаешь? (франц.)]) и в высшей степени уменье говорить дело, и говорить превосходно, то
есть без глупого ихнего дворового глубокомыслия, которого я, признаюсь тебе, несмотря на весь мой демократизм, терпеть не
могу, и без всех этих напряженных русизмов, которыми говорят
у нас в романах и на сцене «настоящие русские люди».
— Женщины? А я эту женщину как раз видел сегодня! Вы,
может быть, именно чтоб шпионить за ней, и хотите меня оставить
у князя?
А разозлился я вдруг и выгнал его действительно,
может быть, и от внезапной догадки, что он пришел ко мне, надеясь узнать: не осталось ли
у Марьи Ивановны еще писем Андроникова? Что он должен
был искать этих писем и ищет их — это я знал. Но кто знает,
может быть тогда, именно в ту минуту, я ужасно ошибся! И кто знает,
может быть, я же, этою же самой ошибкой, и навел его впоследствии на мысль о Марье Ивановне и о возможности
у ней писем?
Пусть Ефим, даже и в сущности дела,
был правее меня, а я глупее всего глупого и лишь ломался, но все же в самой глубине дела лежала такая точка, стоя на которой,
был прав и я, что-то такое
было и
у меня справедливого и, главное, чего они никогда не
могли понять.
Запомнилось мне тоже, что
у этого Стебелькова
был некоторый капитал и что он какой-то даже спекулянт и вертун; одним словом, я уже,
может быть, и знал про него что-нибудь подробнее, но забыл.
Это
была злобная и курносая чухонка и, кажется, ненавидевшая свою хозяйку, Татьяну Павловну, а та, напротив, расстаться с ней не
могла по какому-то пристрастию, вроде как
у старых дев к старым мокроносым моськам или вечно спящим кошкам.
Ну так поверьте же мне, честью клянусь вам, нет этого документа в руках
у него, а
может быть, и совсем ни
у кого нет; да и не способен он на такие пронырства, грех вам и подозревать.
— Я тут ни при чем, — поспешил я отмахнуться и стал в сторонке, — я встретил эту особу лишь
у ворот; она вас разыскивала, и никто не
мог ей указать. Я же по своему собственному делу, которое
буду иметь удовольствие объяснить после них…
— Все
может быть; человек почувствовал в кармане
у себя деньги… Впрочем, вероятно и то, что он просто подал милостыню; это — в его преданиях, а
может быть, и в наклонностях.
И я не осуждаю; тут не пошлость эгоизма и не грубость развития; в этих сердцах,
может быть, найдется даже больше золота, чем
у благороднейших на вид героинь, но привычка долгого принижения, инстинкт самосохранения, долгая запуганность и придавленность берут наконец свое.
То
есть не припомню я вам всех его слов, только я тут прослезилась, потому вижу, и
у Оли вздрогнули от благодарности губки: «Если и принимаю, — отвечает она ему, — то потому, что доверяюсь честному и гуманному человеку, который бы
мог быть моим отцом»…
— Ну вот видишь, даже,
может, и в карты не играет! Повторяю, рассказывая эту дребедень, он удовлетворяет своей любви к ближнему: ведь он и нас хотел осчастливить. Чувство патриотизма тоже удовлетворено; например, еще анекдот
есть у них, что Завьялову англичане миллион давали с тем только, чтоб он клейма не клал на свои изделия…
Никак не запомню, по какому поводу
был у нас этот памятный для меня разговор; но он даже раздражился, чего с ним почти никогда не случалось. Говорил страстно и без насмешки, как бы и не мне говорил. Но я опять-таки не поверил ему: не
мог же он с таким, как я, говорить о таких вещах серьезно?
— Ну если уж очень того хотите, то дворянство
у нас,
может быть, никогда и не существовало.
С князем он
был на дружеской ноге: они часто вместе и заодно играли; но князь даже вздрогнул, завидев его, я заметил это с своего места: этот мальчик
был всюду как
у себя дома, говорил громко и весело, не стесняясь ничем и все, что на ум придет, и, уж разумеется, ему и в голову не
могло прийти, что наш хозяин так дрожит перед своим важным гостем за свое общество.
Я отлично знал, что Лиза
у Столбеевой бывала и изредка посещала потом бедную Дарью Онисимовну, которую все
у нас очень полюбили; но тогда, вдруг, после этого, впрочем, чрезвычайно дельного заявления князя и особенно после глупой выходки Стебелькова, а
может быть и потому, что меня сейчас назвали князем, я вдруг от всего этого весь покраснел.
Кто не поверит, тому я отвечу, что в ту минуту по крайней мере, когда я брал
у него эти деньги, я
был твердо уверен, что если захочу, то слишком
могу достать и из другого источника.
Я понимал и тогда, что она,
может быть, рассчитывала иногда кой о чем
у меня выведать.
«Но что ж из того, — думал я, — ведь не для этого одного она меня
у себя принимает»; одним словом, я даже
был рад, что
мог быть ей полезным и… и когда я сидел с ней, мне всегда казалось про себя, что это сестра моя сидит подле меня, хоть, однако, про наше родство мы еще ни разу с ней не говорили, ни словом, ни даже намеком, как будто его и не
было вовсе.
Сидя
у ней, мне казалось как-то совсем и немыслимым заговорить про это, и, право, глядя на нее, мне приходила иногда в голову нелепая мысль: что она,
может быть, и не знает совсем про это родство, — до того она так держала себя со мной.
—
Может быть, и Анна Андреевна про то знает, — кольнула меня шаловливая Лиза. Милая! Если б я знал, что тогда
было у нее на душе!
Теперь я боюсь и рассказывать. Все это
было давно; но все это и теперь для меня как мираж. Как
могла бы такая женщина назначить свидание такому гнусному тогдашнему мальчишке, каким
был я? — вот что
было с первого взгляда! Когда я, оставив Лизу, помчался и
у меня застучало сердце, я прямо подумал, что я сошел с ума: идея о назначенном свидании показалась мне вдруг такою яркою нелепостью, что не
было возможности верить. И что же, я совсем не сомневался; даже так: чем ярче казалась нелепость, тем пуще я верил.
Но, во-первых, я и
у ней, в ее комнате, всегда
был принят наедине, и она
могла сказать мне все что угодно, и не переселяясь к Татьяне Павловне; стало
быть, зачем же назначать другое место
у Татьяны Павловны?
Впрочем,
может быть, и не отдал бы, потому что мне
было бы очень стыдно признаться ей тогда, что оно
у меня и что я сторожил ее так долго, ждал и не отдавал.
Может быть, потому, что я вообще
у них редко обедал, сделаны
были даже кой-какие особые прибавления: явились на закуску сардины и проч.
Может быть,
у меня
было лишь желание чем-нибудь кольнуть ее, сравнительно ужасно невинным, вроде того, что вот, дескать, барышня, а не в свое дело мешается, так вот не угодно ли, если уж непременно вмешаться хотите, самой встретиться с этим князем, с молодым человеком, с петербургским офицером, и ему передать, «если уж так захотели ввязываться в дела молодых людей».
— Ничего не знаю решительно и даже не заметил бы совсем, если б не эта проклятая Татьяна Павловна, которая не
может не полезть кусаться. Вы правы: там что-то
есть. Давеча я Лизу застал
у Анны Андреевны; она и там еще
была какая-то… даже удивила меня. Ведь вы знаете, что она принята
у Анны Андреевны?
— Так вот что — случай, а вы мне его разъясните, как более опытный человек: вдруг женщина говорит, прощаясь с вами, этак нечаянно, сама смотрит в сторону: «Я завтра в три часа
буду там-то»… ну, положим,
у Татьяны Павловны, — сорвался я и полетел окончательно. Сердце
у меня стукнуло и остановилось; я даже говорить приостановился, не
мог. Он ужасно слушал.
Повторяю, я еще не видал его в таком возбуждении, хотя лицо его
было весело и сияло светом; но я заметил, что когда он вынимал из портмоне два двугривенных, чтоб отдать офицеру, то
у него дрожали руки, а пальцы совсем не слушались, так что он наконец попросил меня вынуть и дать поручику; я забыть этого не
могу.