Неточные совпадения
Обо всем этом и еще
много о
чем — на тему о человеческих желаниях вообще — протекали мои беседы с Филатром, если он затрагивал этот вопрос.
Накануне дня, с которого началось
многое, ради
чего сел я написать эти страницы, моя утренняя прогулка по набережным несколько затянулась, потому
что, внезапно проголодавшись, я сел у обыкновенной харчевни, перед ее дверью, на террасе, обвитой растениями типа плюща с белыми и голубыми цветами. Я ел жареного мерлана [Мерлан — рыба из семейства тресковых.], запивая кушанье легким красным вином.
Эта тенденция, гибельная для
многих, тотчас оправдала себя. К девушке подбежали комиссионеры и несколько других личностей как потрепанного, так и благопристойного вида, создав атмосферу нестерпимого гвалта. Казалось, с девушкой произойдет то же,
чему подвергается платье, если его — чистое, отглаженное, спокойно висящее на вешалке — срывают торопливой рукой.
Но печальнее этих мыслей — печальных потому,
что они были болезненны, как старая рана в непогоду, — явилось воспоминание
многих подобных случаев, о которых следовало сказать,
что их по-настоящему не было.
В гавани его намело по угольной пыли у каменных столбов и стен так
много,
что казалось,
что север смешался с югом в фантастической и знойной зиме.
Запутавшись в крике, оба стали ссылаться на одних и тех же лиц, так как выяснилось,
что хулитель и защитник знают
многих из тех, кто служил у Геза в разное время.
— Я должен вам сказать, господин, — проговорил Гораций, потирая ладони, —
что будет очень, очень весело. Вы не будете скучать, если правда то,
что я подслушал. В Дагоне капитан хочет посадить девиц, дам — прекрасных синьор. Это его знакомые. Уже приготовлены две каюты. Там уже поставлены: духи, хорошее мыло, одеколон, зеркала; постлано тонкое белье. А также закуплено
много вина. Вино будет всем — и мне и матросам.
— Каково живет капитан? Это его каюта. Я ее показал затем,
что здесь во всем самый тонкий вкус. Вот сколько книг! Он очень
много читает. Видите, все это книги, и самые разные.
Я согласился. Мы поставили шахматный столик и сели. Фигуры были отличной слоновой кости, хорошей художественной работы. Я выразил удивление,
что вижу на грузовом судне
много красивых вещей.
Среди ее бесчисленных версий, которыми она сыпала без конца, так
что я
многие позабыл, слова о «загадке» показались мне интересны; я попросил объяснить.
Я понимал,
что неожиданно создавшееся, после
многих дней затерянного пути в океане, торжественное настроение ночного праздника требовало выхода, а потому не удивился единогласию этой поездки.
Но меня удивили слова Бавса, сказавшего по этому поводу: «Нам всем пришлось так
много думать о мраморной Фрези Грант,
что она стала как бы наша знакомая.
— Теперь вам придется мне верить, потому
что я сам не понимаю
многого; считаю
многое незаслуженной удачей.
— Недурно! — сказала она с выражением, которое стоило
многих восклицательных знаков. — Следовательно, Гез… Я знала,
что он негодяй. Но я не знала,
что он может быть страшен.
—
Много удалось сделать, — заявил он. — Я был у следователя, и он обещал,
что Биче будет выделена из дела как материал для газет, а также в смысле ее личного присутствия на суде. Она пришлет свое показание письменно. Но я был еще кое-где и всюду оставлял деньги. Можно было подумать,
что у меня карманы прорезаны. Биче, вы будете хоть еще раз покупать корабли?
— Благодарю вас, — сказала старушка неожиданно твердым голосом, — вы помогли Биче устроить все это дело. Да, я говорю о пиратах.
Что же, повесили их? Раньше здесь было
много пиратов.
Эта девушка
много раз расстраивала и веселила меня, когда, припоминая ее мелкие, характерные движения или же сцены, какие прошли при ее участии, я невольно смеялся и отдыхал, видя вновь, как она возвращает мне проигранные деньги или, поднявшись на цыпочки, бьет пальцами по губам, стараясь заставить понять,
чего хочет.
— Я вас люблю, Гарвей, — сказала она серьезно и кротко. — Вы будете мне как брат, а я — ваша сестра. О, как я вас хотела видеть! Я
многого не договорила. Вы видели Фрези Грант?! Вы боялись мне сказать это?! С вами это случилось? Представьте, как я была поражена и восхищена! Дух мой захватывало при мысли,
что моя догадка верна. Теперь признайтесь,
что — так!
Старуха относится хорошо, но
много курит дома — а у нас всего три тесные комнаты, так
что можно задохнуться.
— Жалостно и обидно смотреть. Я видела по его лицу, что он груб и сердит. Я с радостью убежала бы, но, честное слово, сил не было от стыда. И он стал говорить: «Мне, милая, это больше невыгодно. Теперь в моде заграничный товар, все лавки полны им, а эти изделия не берут». Так он сказал. Он говорил еще
много чего, но я все перепутала и забыла. Должно быть, он сжалился надо мною, так как посоветовал сходить в «Детский базар» и «Аладдинову лампу».
Я тебе, читатель, позабыл сказать, что парнасский судья, с которым я в Твери обедал в трактире, мне сделал подарок. Голова его над
многим чем испытывала свои силы. Сколь опыты его были удачны, коли хочешь, суди сам; а мне скажи на ушко, каково тебе покажется. Если, читая, тебе захочется спать, то сложи книгу и усни. Береги ее для бессонницы.
Иногда он вдруг принимался утешать ее, говорил, что едет только на месяц или
много что на пять недель, что приедет летом, тогда будет их свадьба, и отец согласится, и, наконец, главное, что ведь он послезавтра приедет из Москвы, и тогда целых четыре дня они еще пробудут вместе и что, стало быть, теперь расстаются на один только день…
Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня
много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Анна Андреевна. Ну
что, скажи: к твоему барину слишком, я думаю,
много ездит графов и князей?
Ну, в ином случае
много ума хуже,
чем бы его совсем не было.
Хлестаков. Да
что стихи! я
много их знаю.
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем,
много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это,
что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.