Неточные совпадения
— Эй, ребятишки! — крикнул Антон. — Вы
и взаправду завалились на печку — ступайте сюда…
а у меня тюря-то славная какая… э! постойте-ка, вот я ее всю съем… слезайте скорее с печки… Ну,
а ты, бабка, что ж, — продолжал он голосом, в котором незаметно уже было
и тени досады, — аль с хозяйкой надломила хлебушка? Чего отнекиваешься, режь да ешь, коли подкладывают, бери ложку — садись, — человек из еды живет, что съешь,
то и поживешь.
— Э! бабка, было бы им ладно,
а там что останется от моей бедности,
то и им достанется…
— Нет, с
той самой поры, как в солдаты взяли, ни слуху ни духу;
и жена
и муж — словно оба сгинули; мы летось еще посылали к ним грамотку да денег полтинничек; последний отдали; ну, думали, авось что
и проведаем, никакого ответу: живы ли, здоровы ли — господь их ведает. Прошлый год солдаты у нас стояли, уж мы немало понаведывались; не знаем, говорят, такого, — что станешь делать… Ну,
а ты, старуха, кажись, сказывала нам, также не ведаешь ничего про сына-то своего с
того времени, как в некруты пошел…
— Вот, бабушка, — так начал мужик, — было времечко, живал ведь
и я не хуже других: в амбаре-то, бывало, всего насторожено вволюшку; хлеб-то, бабушка, родился сам-шост да сам-сём, три коровы стояли в клети, две лошади, — продавал почитай что кажинную зиму мало что на шестьдесят рублев одной ржицы да гороху рублев на десять,
а теперь до
того дошел, что радешенек, радешенек, коли сухого хлебушка поснедаешь…
тем только
и пробавляешься, когда вот покойник какой на селе, так позовут псалтырь почитать над ним… все гривенку-другую дадут люди…
— Да, — подхватил он громче прежнего, — да, бабушка, так во како дело-то — во оно дело-то какое…
а ты все на свою долю плачешься,
того, мол, нет, да
того не хватает…
а вот мы
и тут с хозяйкой не унываем (он посмотрел на Варвару), не гневим господа бога… грешно! Знать, уж на
то такая его воля; супротив ее не станешь…
— Вот, — сказал Антон, посмотрев на дверь, — она-то, бабушка, крушит меня добре слезами-те своими; вишь, баба плошная, квелая… долго ли до греха!.. Теперь, без нее, скажу тебе по душе… по душе скажу… куды!.. пропали мы с нею
и с ребятенками, совсем пропали!.. Вот ведь
и хлебушко, что ешь,
и тот — сказать горько — у Стегнея-соседа вымолил! Спасибо еще, что помог… ох…
а такое ли было житье-то мое…
—
А что наше дело, вестимо, какое, терпишь да терпишь; мы ведь на
то и родились, бабушка!..
— То-то, — отвечал мужик, заботливо качая головою, — ишь на старости лет какой грех принимает на свою душу,
и бесстыжая ведь какая! Так вот
и лезет,
а поглядишь, словно
и взаправду нищенка… Недаром говорят; у ней деньга-то водится, да… о-ох!..
Антон опять остался один-одинешенек посреди полей: пегашка плетется дробным шажком,
а он
то и дело посматривает вправо да влево,
то прищурится,
то раскроет глаза, принимая каждый пень, каждую кочку за живого человека.
Глядит,
и впрямь несется тележка; вороная лошадь в наборной шлее с медными бляхами, на облучке подскакивает не
то мещанин, не
то помещик,
а только не мужик: на нем картуз
и синий кафтан.
— Ну,
а мне-то когда заплатишь? Я, кажись,
и то немало ждал…
— То-то, брат, — продолжал мельник, переменив тон, — ведь так промеж добрых людей делать не приходится; летом еще осталось получить с тебя за помол,
а ты с
той поры
и глаз не кажешь: сулил отдать ко Второму Спасу,
а я хоть бы грош от тебя видел… так делать не показано вашему брату… на
то есть правота: как раз пойду в контору… я давно заприметил, ты от меня отлыниваешь…
— Про
то не мое дело ведать… вам подушные платить,
а мне небось по миру идтить… делай, как быть следно, знай честь, счетом взял, счетом
и отдавай; что тут баить…
Проклятый — чего лезешь!..» —
и вслед за
тем раздается подле густой бас: «
А сама чего топыришься…
В числе этих замечаний не нашлось, как водится, ни одного, которое бы не противоречило другому;
тот утверждал, что конь «вислобокий», другой, напротив
того, спорил, что он добрый, третий бился об заклад, что «двужильный», четвертый уверял, что пегая лошадь ни более ни менее как «стогодовалая»,
и так далее; разумеется, мнения эти никому из них не были особенно дороги,
и часто
тот, кто утверждал одно, спустя минуту,
а иногда
и того менее, стоял уже за мнение своего противника.
А Антон между
тем употреблял все усилия, чтобы раззадорить пегашку: он
то подавался вперед к ней на шею,
то спускался почти на самый хвост,
то болтал вдоль боков ногами,
то размахивал уздечкой
и руками; нет, ничего не помогало: пегашка все-таки не подавалась.
Толпа захохотала,
а пегашка
тем временем брыкнула, взвизгнула
и понеслась по полю.
— Эх вы, ребята, словоохотливые какие, право, — начали опять
те, — видите, не хочет продавать —
и только;
и что это вы разгасились так на эвту лошадь? Мотрите,
того и гляди, хвост откинет,
а вы сорок даете; пойдемте, вам такого рысачка за сорок-то отвалим, знатного, статного… четырехлетку… как перед богом, четырехлетку…
Ну,
а как завтра да опять не выйдет на мою долю счастья, лошади опять не продашь,
а только пуще бед наживешь,
и с
тем домой вернешься…
— Ну, ладно, — подхватил Митроха, — я к тебе завтра зайду на фатеру… как бог свят, зайду; ты, я чай, не больно рано пойдешь на ярманку…
а мы до
того времени перемолвим слово, покалякаем про своих… так-то, брат, я тебе рад, Антон, право, словно родному… инда эвдак сердце радуется, как случай приведет с земляком повидаться… Ну, прощай, брат,
и мне пора ко двору,
а завтра непременно зайду…
— Эх ты! — воскликнул
тот, ударив мужика по плечу. — Прямой ты, брат, деревенщина, пра, деревенщина; борода у
те выросла,
а ума не вынесла; ну, статочно ли дело? Сам порассуди, кому тут увести? Ведь здесь дворник есть, ворота на ночь запирают; здесь не деревня, как ты думаешь. Знамо дело, долго ли до греха, коли не смотреть, на
то, вишь,
и двор держат,
а ты думаешь, для чего?..
—
И то тебя, вишь, не обходим, вот
и товарища привел… ну,
а хозяин где?
—
А что? Пойдет
и за двести, коли лошади не отыщет, — ответил
тот с чувством оскорбленного самолюбия.
— Известно, братец ты мой, надо настоящим делом рассуждать, — отозвался седой старик, — за что ему на тебя злобу иметь, за что? (Он указал хозяину на ярославца.) Он ему не сват, не брат… может статься, так, слово какое в пронос сказал,
а ты на себя взял; что про
то говорить, может,
и взаправду конь-то у него краденый, почем нам знать? Иной с виду-то таким-то миряком прикидывается,
а поглядишь — бядовый! вор какой али мошенник…
Об лето хаживали, вишь, они по околотку,
и у нашего барина были, крыши да дома красили,
тем и пробавлялись;
а в зимнее дело либо в осенину ходили по болотам, дичину всякую да зайцев стреляли; кругом их такие-то всё болота,
и,
и,
и! страсти господни! пешу не пройтить!
Как закричит Петруха-то на зайца,
тот сердешный купец
и кинулся; как кинулся-то он,
а Петруха-то
тем временем как потрафит да как стрельнет ему в спину, так, сказывали, лоском
и положил купца, зараз потерял человека…
— Ну хорошо, — продолжал ярославец, — сам, братцы, сказывал опосля Петруха… самому, говорит, так-то стало жалко, ужасти, говорит, как жалко, за что, говорит, потерял я его;
а как сначала-то обернулся купец-ат, говорил Петруха, в
ту пору ничего, так вот сердце инда закипело у меня, в глазах замитусило…
и не знать, что сталось такое… знать, уж кровь его попутала…
А вот чем: сидит так-то год целый Петруха в остроге… ладно;
а отец, старик-ат,
тем временем хлопотать да хлопотать, много
и денег передавал, сказывают… ну, совсем было
и дело-то уладил, ан вышло
и бог знает как худо.
К
тому также немало способствовали: сапоги вместо лаптей, непомерно длинная суковатая клюка,
а наконец,
и широкая сума, набитая вплотную
и которую Архаровна держала на сгорбленной спине своей так же свободно, как любой бурлак.
— Такой-то колотырник, так-то дерется, у-у-у!.. Бяда! — отвечал Пантюха, махнув рукой
и садясь на лавку подле товарища. —
И не
то чтобы за дело; за дело бы еще ничто, пущай себе;
а то просто, здорово живешь, казнит нашего брата…
Они рады бы, может статься, особливо барин, в чем помочь мужикам своим, да, вишь, от них все шито да крыто; им сказывают:
то хорошо, другое хорошо, знатно, мол, жить вашим крестьянам, ну
и ладно, они
тому и верят,
а господа хорошие, грех сказать; кабы они видали, примерно, что мужики в обиде живут от управляющего да нужду всяческу терпят, так, вестимо,
того бы не попустили…
И добро бы, братцы, человек какой был, сам господин али какого дворянского роду, что ли; все бы, кажись, не так обидно терпеть,
а то ведь сам такой же сермяжник, ходит только в барском кафтане да бороду бреет…
а господа души, вишь, в нем не чают, они нашего мужицкого дела не разумеют, все сполняют, что ему только поволится…
Народ все проворный, не
то что наш брат, деревенский; ну, братцы, как получили они себе письмо, должно быть,
и смекнули, с кой сторонки… бумага али другое что не ладно было;
а только догадались — возьми они его, утаи от барина, да
и доведайся, что в нем писано…
а мы, вишь, писали, что управляющий
и бьет-то нас беззаконно,
и всякое обижательство творит.
Кто, говорит, писал на меня жалобу?» да как закричит… так вот по закожью-то словно морозом проняло: знамо, не свой брат, поди-тка, сладь с ним; маненько мы поплошали тогда, сробели: ну,
а как видим, дело-то больно плохо подступило, несдобровать, доконает!.. все в один голос Антона
и назвали; своя-то шкура дороже; думали, тут,
того и гляди, пропадешь за всех…
Видит Антон, нечем кормить скотинку,
а нужда пришла, крайность; он
и давай продавать, сердешный,
то лошадку,
то корову,
то овцу…
Квартира его занимала часть старого флигеля, построенного, как водилось в прежние годы, для помещения гостей, имеющих обыкновение приезжать в провинции на неделю,
а иногда
и более, нимало не заботясь о
том, приятно ли это или нет хозяину.
— Ну, слушай, душенька, я тебе дам много, много сахару, ступай потихоньку, — смотри же, потихоньку, — к тятьке, посмотри, не даст ли ему чего-нибудь мельник… ступай, голубчик…
а мамка много, много даст сахарку за
то… да смотри только, не сказывай тятьке,
а посмотри, да
и приходи скорее ко мне…
а я уж тебе сахару приготовлю…
— Нет, батюшка Никита Федорыч, мы много благодарны вашей милости за твою ласку ко мне… да только извольте рассудить, если б, примерно, было такое дело на другой мельнице, в Ломтевке или на Емельяновке, так я бы слова не сказал, не пришел бы тревожить из-за эвтого… там, изволите ли видеть, батюшка, место-то приточное, по большей части народ-то бывает вольный, богатый, до вина-то охочий;
а вот здесь, у нас, так не
то: мужики бедные, плохонькие… винца-то купить не на что…
а мне-то
и не приходится, батюшка Никита Федорыч…
—
А что попритчилось, — примолвил Дорофей, — запил! Вот
те и все тут; экой, право, черт… должно быть, деньги-то все кончил… Поди ж ты, Федюха,
а, кажись, прежде за ним такого дела не важивалось; управляющего, слышь, захотелось ему ночью… знать, уж больно он его донимает… ну, да пойдем, Федюха: я индо весь промок… так-то стыть-погода пошла…
— Мы ведь недавно, всего, кажись, три недели, сюда подоспели… Вот парнюхе старуху свою хотелось проведать… да место вышло податно, так
и остались зимовать…
а то бы я навестил тебя… на ребяток поглядеть хотелось, мать-то их добре померла… так что ж ты, Антонушка?.. К нам, что ли?..
—
А мы, брат, сдалече, копальщики, идем с заработок… домой, — отвечал, нимало не смущаясь, Ермолай
и в
то же время подал знак Петру, указав на брата.
— Да, братцы, не думали не гадали про него, — начал опять другой. — Дались мы диву: чтой-то у нас за воры повелись:
того обобрали да другого; вот намедни у Стегнея все полотно вытащили…
а это, знать, всё они чудили… Антон-от, видно,
и подсоблял им такие дела править… Знамо, окромя своего некому проведать, у кого что есть…