Неточные совпадения
Вожеватов. Не
то время. Прежде женихов-то много было, так
и на бесприданниц хватало;
а теперь женихов-то в самый обрез; сколько приданых, столько
и женихов, лишних нет — бесприданницам-то
и недостает. Разве бы Харита Игнатьевна отдала за Карандышева, кабы лучше были?
Вожеватов. Не глупа,
а хитрости нет, не в матушку. У
той все хитрость да лесть,
а эта вдруг, ни с
того ни с сего,
и скажет, что не надо.
А то вот потеха-то: был у них как-то, еще при Паратове, костюмированный вечер; так Карандышев оделся разбойником; взял в руки топор
и бросал на всех зверские взгляды, особенно на Сергея Сергеича.
Вожеватов. Топор отняли
и переодеться велели;
а то, мол, пошел вон!
Вожеватов. Еще как рад-то, сияет, как апельсин. Что смеху-то! Ведь он у нас чудак. Ему бы жениться поскорей да уехать в свое именьишко, пока разговоры утихнут, так
и Огудаловым хотелось;
а он таскает Ларису на бульвар, ходит с ней под руку, голову так высоко поднял, что
того гляди наткнется на кого-нибудь. Да еще очки надел зачем-то,
а никогда их не носил. Кланяется — едва кивает; тон какой взял; прежде
и не слыхать его было,
а теперь все «я да я, я хочу, я желаю».
Паратов. Нет, со мной, господа, нельзя, я строг на этот счет. Денег у него нет, без моего разрешения давать не велено,
а у меня как попросит, так я ему в руки французские разговоры, на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить, без
того не дам… Ну
и учит сидит. Как старается!
Я немножко виноват перед ней,
то есть так виноват, что не должен бы
и носу к ним показывать; ну,
а теперь она выходит замуж, значит, старые счеты покончены,
и я могу опять явиться, поцеловать ручки у ней
и у тетеньки.
Кнуров. Вы можете мне сказать, что она еще
и замуж-то не вышла, что еще очень далеко
то время, когда она может разойтись с мужем. Да, пожалуй, может быть, что
и очень далеко,
а ведь, может быть, что
и очень близко. Так лучше предупредить вас, чтоб вы еще не сделали какой-нибудь ошибки, чтоб знали, что я для Ларисы Дмитриевны ничего не пожалею… Что вы улыбаетесь?
Илья. Один тенор
и есть,
а то все басы. Какие басы, какие басы!
А тенор один Антон!
Карандышев. Не обижайте!
А меня обижать можно? Да успокойтесь, никакой ссоры не будет: все будет очень мирно. Я предложу за вас тост
и поблагодарю вас публично за счастие, которое вы делаете мне своим выбором, за
то, что вы отнеслись ко мне не так, как другие, что вы оценили меня
и поверили в искренность моих чувств. Вот
и все, вот
и вся моя месть!
Евфросинья Потаповна. Да не об ученье peчь,
а много очень добра изводят. Кабы свой материал, домашний, деревенский, так я бы слова не сказала,
а то купленный, дорогой, так его
и жалко. Помилуйте, требует сахару, ванилю, рыбьего клею;
а ваниль этот дорогой,
а рыбий клей еще дороже. Ну
и положил бы чуточку для духу,
а он валит зря: сердце-то
и мрет, на него глядя.
Кабы для начальника какого высокого али для владыки, ну, уж это так
и полагается,
а то для кого!
Парaтов. Чтобы напоить хозяина, надо самому пить с ним вместе;
а есть ли возможность глотать эту микстуру, которую он вином величает.
А Робинзон — натура выдержанная на заграничных винах ярославского производства, ему нипочем. Он пьет да похваливает, пробует
то одно,
то другое, сравнивает, смакует с видом знатока, но без хозяина пить не соглашается;
тот и попался. Человек непривычный, много ль ему надо, скорехонько
и дошел до восторга.
Карандышев.
То, господа, что она умеет ценить
и выбирать людей. Да-с, Лариса Дмитриевна знает, что не все
то золото, что блестит. Она умеет отличать золото от мишуры. Много блестящих молодых людей окружали ее: но она мишурным блеском не прельстилась. Она искала для себя человека не блестящего,
а достойного…
Карандышев. Я, господа… (Оглядывает комнату.) Где ж они? Уехали? Вот это учтиво, нечего сказать! Ну, да
тем лучше! Однако когда ж они успели?
И вы, пожалуй, уедете! Нет, уж вы-то с Ларисой Дмитриевной погодите! Обиделись? — понимаю. Ну,
и прекрасно.
И мы останемся в тесном семейном кругу…
А где же Лариса Дмитриевна? (У двери направо.) Тетенька, у вас Лариса Дмитриевна?
Робинзон. Они пошутить захотели надо мной; ну,
и прекрасно,
и я пошучу над ними. Я с огорчения задолжаю рублей двадцать, пусть расплачиваются. Они думают, что мне общество их очень нужно — ошибаются; мне только бы кредит;
а то я
и один не соскучусь, я
и solo могу разыграть очень веселое. К довершению удовольствия, денег бы занять…
Робинзон. Какой народ! Удивляюсь. Везде поспеют; где только можно взять, все уж взято, непочатых мест нет. Ну, не надо, не нуждаюсь я в нем. Ты ему не говори ничего,
а то он подумает, что
и я хочу обмануть;
а я горд.
Кнуров. Да непременно.
И, должно быть, обещания были определенные
и серьезные,
а то как бы она поверила человеку, который уж раз обманул ее!
Карандышев. Она сама виновата: ее поступок заслуживал наказания. Я ей говорил, что это за люди; наконец она сама могла, она имела время заметить разницу между мной
и ими. Да, она виновата, но судить ее, кроме меня, никто не имеет права,
а тем более оскорблять. Это уж мое дело; прощу я ее или нет; но защитником ее я обязан явиться. У ней нет ни братьев, ни близких; один я, только один я обязан вступиться за нее
и наказать оскорбителей. Где она?
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть не двести,
а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй,
и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Аммос Федорович.
А черт его знает, что оно значит! Еще хорошо, если только мошенник,
а может быть,
и того еще хуже.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось!
А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу,
и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях
и у
того и у другого.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник?
А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это!
А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали!
А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с
той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится,
а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека,
а за такого, что
и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!