Неточные совпадения
— «Прорезать гору насквозь из страны в страну, — говорил он, — это против бога, разделившего землю стенами гор, — бы увидите, что мадонна будет не с нами!» Он ошибся, мадонна со всеми, кто любит ее. Позднее отец тоже стал
думать почти так же,
как вот
я говорю вам, потому что почувствовал себя выше, сильнее горы; но было время, когда он по праздникам, сидя за столом перед бутылкой вина, внушал
мне и другим...
—
Как теперь вижу родителя: он сидит на дне барки, раскинув больные руки, вцепившись в борта пальцами, шляпу смыло с него, волны кидаются на голову и на плечи ему то справа, то слева, бьют сзади и спереди, он встряхивает головою, фыркает и время от времени кричит
мне. Мокрый он стал маленьким, а глаза у него огромные от страха, а может быть, от боли.
Я думаю — от боли.
—
Я думаю, что не сумел рассказать про отца так,
как чувствую, и то, что пятьдесят один год держу в сердце, — это требует особенных слов, даже, может быть, песни, но — мы люди простые,
как рыбы, и не умеем говорить так красиво,
как хотелось бы! Чувствуешь и знаешь всегда больше, чем можешь сказать.
«Иди ко
мне и будем жить снова хорошо. Не бери ни чентезима [Чентезимо — мелкая монета.] у этого человека, а если уже взяла — брось взятое в глаза ему!
Я пред тобою тоже не виноват, разве
я мог
подумать, что человек лжет в таком деле,
как любовь!»
В описываемый период здесь,
как и на севере страны (в Ломбардии и Пьемонте), Итальянская социалистическая партия пользовалась наибольшим влиянием.] там волновались крестьяне, одни — требуя понижения арендной платы, другие — кричали о необходимости повысить заработную плату, те и другие казались
мне неправыми: понизить аренду за землю, поднять рабочую плату — что за глупости! —
думал я, — ведь это разорит землевладельцев…
— Однажды
я стоял на небольшом холме, у рощи олив, охраняя деревья, потому что крестьяне портили их, а под холмом работали двое — старик и юноша, рыли какую-то канаву. Жарко, солнце печет,
как огнем, хочется быть рыбой, скучно, и, помню,
я смотрел на этих людей очень сердито. В полдень они, бросив работу, достали хлеб, сыр, кувшин вина, — чёрт бы вас побрал,
думаю я. Вдруг старик, ни разу не взглянувший на
меня до этой поры, что-то сказал юноше, тот отрицательно тряхнул головою, а старик крикнул...
— «Вы
подумайте, —
я равна этому парню, с глазами вола, и другому, с птичьим лицом, мы все — вы,
я и она — мы равны им, этим людям дурной крови! Людям, которых можно приглашать для того, чтобы они били подобных им, таких же зверей,
как они…».
—
Как ты можешь
думать это? Ведь ты любишь
меня — не правда ли? Ты
меня любишь?
— Подожди! Честное слово —
я не так виноват,
как ты
думаешь! Ведь
я хожу плохо, быть может,
я толкнул его тогда, — но тут не было злого намерения, нет, поверь!
Я гораздо более виновен в том, что хотел испортить руку, которою ты ударила
меня…
— Вы,
я думаю, должны особенно сильно чувствовать игру весеннего солнца в жилах, это не потому только, что вы молоды, но —
как я вижу — весь мир для вас — иной, чем для
меня, да?
— Земля — богата, люди — бедны, солнце — доброе, человек — зол. Всю жизнь
я думал об этом, и хотя не говорил им, а они поняли думы отца. Шесть долларов в неделю — это сорок лир, ого! Но они нашли, что этого мало, и двадцать пять тысяч таких же,
как они, согласились с ними — этого мало для человека, который хочет хорошо жить…
— До площади, синьора! Вы послушайте,
как хорошо
я вел себя: сначала
я вовсе не обращал внимания на их насмешки, — пусть,
думаю, они сравнивают
меня с ослом,
я всё стерплю из уважения к синьоре, — к вам, синьора. Но когда они начали смеяться над моей матерью, — ага,
подумал я, ну, это вам не пройдет даром. Тут
я поставил корзину, и — нужно было видеть, добрая синьора,
как ловко и метко попадал
я в этих разбойников, — вы бы очень смеялись!
— Синьор,
меня очень удивляет шум, поднятый вашей синьорой,
я даже несколько обижен за вас. Она,
как я понял,
думает, что мы испортили брюки, но уверяю вас, что для
меня они удобны! Она, должно быть,
думает, что
я взял последние ваши брюки и вы не можете купить других…
Катерина. Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а
как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед Богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! страшно вымолвить!
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими:
я, брат, не такого рода! со
мной не советую… (Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает есть.)
Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Анна Андреевна.
Я думаю, с
каким там вкусом и великолепием даются балы!
«Ах, боже мой!» —
думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот
какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, —
думаю себе, — слава богу!» И говорю ему: «
Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! —
думаю себе.
Городничий.
Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право,
как подумаешь, Анна Андреевна,
какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же
я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно, что
мне нужно есть. Деньги сами собою… Он
думает, что,
как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже. Вот новости!